Высшее общество - Бертон Уол

– Нет, не совсем, – изумленно ответил он.

– То же самое происходит с детьми. Ты знаешь что-нибудь о детях?

– К сожалению, нет.

– Нужно наизнанку вывернуться, чтобы они тебя слушались. Если ты хочешь, чтобы ребенок сходил на горшок, надо сделать так, чтобы он не отвлекался. А если отвлечется, то это глухой номер.

– Странное сравнение, – сказал он, кашлянув.

– Меня оно не пугает. Поздно уже пугаться. Так оно, пожалуй, и есть.

Почувствовав неловкость, он опустил глаза.

– Знаешь, не надо так говорить, не стоит. Сама по себе ты очень хорошая. Просто все вокруг плохо. Это среда такая.

Сибил откинулась на подушку и уставилась в потолок. Потом сказала тихо и недружелюбно:

– Спасибо. Только из нее я могу и выйти, если захочу.

Он промолчал. Потом встал, накинул на себя халат и подошел к окну. Тонкие прямые волосы упали ему на лоб, и в предвечернем свете у него был твердый профиль римского полководца. Не поворачивая головы, он сказал:

– Тебе важны деньги, а мне – гонки. Странно: Что людей занимает, то и накладывает на них обязательства. А еще удивительнее то, что так мало обязательных людей. Возьми хотя бы сиделок, зевающих у постели больных. Или банковских служащих, полицейских, да всех, кто работает от и до. – Он вздохнул и покачал головой. – Дело в том, что ни у кого из нас нет никакого выбора. Включая меня. Я просто должен выйти из игры.

Он повернулся и посмотрел на нее.

– В самом деле? – удивилась она. Он кивнул и сказал:

– Я тут имел неприятный разговор с господином Нино Ферретти. Говорил он спокойно, как всегда. Но он разъяснил, точнее, указал мне на то, чего я не знал. Его-то лично мне не в чем упрекнуть. Он просто сказал, что Друзья решили поставить на меня в Тарга большие деньги. А потом уточнил, что они не любят разочаровываться. Я уже сказал, что лично он здесь ни при чем. Так или иначе они не в его власти.

Она нахмурилась.

– Какие друзья?

– Здесь их называют Друзья. С большой буквы. А мы называем их мафией.

Сибил вытаращила глаза, а потом улыбнулась.

– Да ладно. Не разыгрывай.

– И не думал. Я правду говорю. Я сам расторгаю наш договор с Ван ден Хорстом. И сегодня же пошлю ему телеграмму. К счастью, я ничего еще не подписывал.

Сибил недоверчиво посмотрела на него.

– Но ведь… это же глупо. Ты меня обманываешь. Не хочешь говорить, не надо. Это твое дело. С меня достаточно и того, что ты не поведешь машину Ходдинга.

– Ты даже не представляешь, как много неожиданностей может возникнуть в такой гонке. Ничего не стоит пролить масло на повороте. Свинья может выскочить на дорогу. И не обязательно именно на этих гонках. Это может случиться и на другом круге соревнований, а можно до них и не дойти. Вот такие дела.

Сибил все еще не могла поверить.

– Ты правда меня не обманываешь?

Он тряхнул головой. И нашел гениальный ход:

– Только подумай, сколько денег ты сбережешь. Это соображение убедило ее.

– Ну, а если машину поведет Ходдинг, с ним ничего не будет? То есть они… им это неважно?

– Абсолютно неважно. Чемпион-то я. Они просто рассчитывают на мою победу. И единственное, что я могу сделать, это оставить гонки лет на пять, пока они не забудут обо мне.

– Так почему ты их не оставляешь?

– Потому что не могу. И потому что мне нравится побеждать.

И после этого они говорили уже о другом. А вскоре она вернулась «домой», в палаццо Консуэлы, отдохнула и собралась на прием.

Вдруг она сообразила, что сидит между двумя оживленными голубыми, которые, найдя друг друга, перестали обращать на нее внимание. Они рассматривали красивые браслеты друг у друга на руках – последний крик моды в этом сезоне.

Сибил встала и пробралась через толпу гостей, обнаружив вскоре Жоржи Песталоцци, который призывно вытянув руки, готовый любого обучить босса-нове, которую он, по его словам, сам изобрел в Сан-Паулу. Чувствуя, что ей будет приятно снова попасть в объятия крупного мужчины, она согласилась стать его ученицей.

Говорить и танцевать под громкую музыку было трудно, но уже по откровенной улыбке Жоржи Сибил поняла, что он был рад встрече. Она улыбнулась в ответ. Это было похоже на встречу старых приятелей, и Сибил стало необычайно хорошо. Она подумала, что когда-нибудь она станет неотъемлемой частью этого круга и перестанет быть все время начеку. А пока что она никак не могла забыть образ черной пантеры, сцены насилия, конверты с деньгами, на которых было написано «последний», захлопывающиеся двери, остывшие камины. Хоть она и жила в мире людей, которые играли с жизнью, как хотели, ей никак не удавалось забыть, что она сама из разряда людей, с которыми играют. К тому же она понимала, что сама вступает в опасную игру. А может, и неизбежную.

– Вы всегда красивы, очень красивы, – сказал Жоржи. – И от вас пышет здоровьем. Просто персик.

Сибил улыбнулась, сверкнув ослепительными зубами.

– Это вы молодец. Ну прямо дерево.

– Персиковое?

– Орех. У нас рос орех во… – она чуть не сказала «дворе», – У нас их много было, когда я была маленькая.

А про себя подумала, что, когда ей будет позволено завести друзей, одним из них будет Жоржи. И она не испортит их дружбу романом. Может, они и переспят, но до романа у них не дойдет.

Вскоре музыка стихла, и Жоржи вытащил из кармана огромный, как парус, платок, частично смял его и аккуратно приложил к верхней губе Сибил. Она стояла спокойно, не двигаясь. Ей понравилось.

– Нет, я не прав, – сказал он. – Вы не просто персик, вы прелесть. Я готов в вас влюбиться. Хотите?

– Пожалуйста, не надо, Жоржи, – попросила она голосом, который походил на тревожную мольбу. Но просьба была искренняя.

– Хорошо. Вы правы. Вы мне нравитесь. Еще потанцуем?

Он вытирал свои мокрые щеки. Сибил забрала платок и вытерла им свое лицо.

– Согласна.

И они снова пустились в танец, который уродливо повторял интимную близость, оставаясь полным абсурдом, подобно тому, как игрушечный крокодил лишь отдаленно напоминает своего живого собрата.

Танцуя, она не сознавала, что делает это хорошо и что таким образом вызывает любовное влечение в десятках окружающих ее мужчин и женщин. Это ощущение было ей знакомо, но с Жоржи получалось особенно интересно. Удовольствие этого крупного бразильца было еще больше от того, что за ними жадно наблюдали другие мужчины. Они жаждали оказаться на его месте, и это уже было не просто удовольствие, а настоящая эйфория. Жоржи так широко улыбался, что Сибил ослепительно улыбнулась в ответ.

Она всегда знала – и с Ходдингом, и раньше, со многими другими, – почему мужчины выставляют ее напоказ. Даже ее бывший муж Фредди – его фамилию она забыла, – любил покрасоваться с ней на Бродвее. А директор киностудии развлекался в ее квартире, приводя с собой не меньше двадцати человек, чтобы они посмотрели не только на нее, но и на то, как старый сатир кувыркается с мускулистой юной нимфой. Также и другие продюсеры, агенты, люди, отвечающие за подбор актеров, многие из которых были импотенты, и почти все, если не все, ненормальные, любили показывать ее на людях. Ее приводили в мужские компании – где часто она бывала единственной женщиной, – предвкушая, как она соколом бросится на добычу.

А с Ходдингом было еще хуже. Хотя она никогда не могла определить это ясно для самой себя, – может быть, потому что это было очень неприятно и оскорбительно, – она чувствовала, что он в курсе ее романов и что ему это льстит. Но он не знал, что она любит Пола. В этом она была уверена. Уверена ли? Знал или не знал? Подумав об этом, она оступилась, а Жоржи рассмеялся и постарался сделать так, чтобы другие не заметили ее оплошность. Во всяком случае, Ходдинг никак не давал понять, что он в курсе ее отношений с Полом, и до сих пор она полагала, что он действительно ничего не знает.

Другое дело Тедди Фрейм. Ходдинг знал, что она станет его любовницей. В этом она не сомневалась. Он как будто сам «толкал нас друг другу в объятия». Какое старомодное выражение пришло ей в голову. Она улыбнулась. Ведь это он побудил ее принять приглашение его матери и отправиться в Венецию. И одобрил мысль, что она полетит с Тедди Фреймом. А ведь он прекрасно понимал, что любая женщина и большинство мужчин сразу признают, что Тедди Фрейм просто неотразим и что устоять перед ним очень трудно. Она вздрогнула. Конечно же, Ходдинг в курсе. А до того были другие мужчины, и о них он тоже знал. Вот насчет Пола… ей стало дурно.

Увидев, как она побледнела, Жоржи быстро сказал:

– Пошли на террасу, там свежий воздух.

К счастью, на террасе никого не было, ее неярко освещали фонари и ущербная луна. Вечеринка еще не набрала обороты, оставаясь в пределах огромного дома. Но становилось все жарче, отдельные молекулы двигались все быстрее, их движение увеличивало жару. Еще немного, и их уже ничем не удержишь, они будут сталкиваться, взрываться, вылетать из домов, с террас, даже из города. Ядро компании останется, вероятно, в доме и на следующий день. Но на следующую ночь образуются побочные вечеринки, и атмосфера там тоже будет накаляться, и они будут распространяться дальше.