Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун - Ричард Блэкмор

Таковы были мои тягостные размышления, а между тем дядюшка Бен покинул нас так же внезапно, как по­мнился в наших краях. К великой радости матушки, он оставил у нас Рут, пообещав забрать ее, как только до­рога до Далвертона станет безопасной. Рут тоже сияла от счастья, стараясь не выдавать своих истинных чувств в присутствии дяди. В Далвертоне на ее хрупких плечах лежали все заботы о доме и, кроме того, ей еще нужно было присматривать за приказчиками, и о том, чтобы пожить хоть немного ради себя, не могло быть и речи. Поселившись у нас, она ожила, воспряла духом с первого же дня, покоренная простосердечием и дружелюбием на­шего семейства.

К тому времени сбор урожая кончился, и я снова на­чал думать о встрече с Лорной. Я попросил Анни пере­дать Салли Сноу, что сердце мое занято другой и что поделать с этим я ничего не могу, и Анни-умница испол­нила это поручение как нельзя лучше.

В тот день, когда минуло ровно два месяца со дня моей последней встречи с Лорной, я положил в карман жемчужное колечко, забрал все свежие яйца, какие толь­ко нашлись в доме, и взял полторы дюжины форелей, пойманных в нашем ручье. Договорившись с Анни, как она объяснит мое отсутствие, если я задержусь допоздна, я отправился в долину.

Прошел час, другой, третий... Лорны все не было. Она должна была прийти сегодня в нижний ярус долины на обычное место, но как я ни вглядывался вдаль, я не ви­дел даже слабого намека на то, что Лорна идет на свида­ние. В довершение ко всему мой скромный подарок — связка форелей и корзинка свежих яиц — утащил — ну надо же было такому случиться! — проклятый Карвер Дун.

Я положил свои скромные подношения у воды, при­крыв их листьями, чтобы сохранить до прихода Лорны в свежем виде. Наблюдая из укромного места под деревом и перекатывая колечко в кармане, я почти забыл о по­дарке, как вдруг я увидел, как с верхнего яруса долины медленно спускается какой-то мужчина. На нем была шляпа с широкими полями, кожаный жакет и тяжелые сапоги с высокими голенищами. На плече у него лежал длинный карабин. Мне нечего было противопоставить разбойнику, кроме своей дубины, и потому я счел за благо отступить за скалу.

Затем я снова увидел его, и поскольку между нами было примерно ярдов пятьдесят и еще не стемнело, и смог разглядеть черты его лица. Вообще-то я мало смыс­лю в том, какого мужчину считать красивым, а какого нет, но было в нем что-то такое, от чего кровь застывала в жилах. Не сказать, чтобы лицо у него было ужасным, наоборот, я бы даже назвал его довольно-таки симпатич­ным, исполненным силы, воли и решительности. Но не бы­ло в нем ни тепла, ни тени улыбки, ни естественной человеческой живости, и голубизна его глаз поблескивала стальным отливом, и в глазах этих царила одна только холодная жестокость.

«И вот этот-то парень претендует на руку Лорны!» — мелькнуло у меня в голове, и мне страстно захотелось, чтобы он повернулся в мою сторону, и я весь напрягся, готовый обрушить на него свою дубину. Подойди он бли­же, нашу с ним судьбу решило бы не огнестрельное ору­жие, а природная физическая сила. Карвер Дун обошел место кругом (видимо, нынче был его черед стоять на ча­сах) и направился к реке.

Затем он прошелся вдоль берега, и тут я увидел, что рыба и корзинка с яйцами, прикрытые листьями, привлек­ли его внимание. И пока он в задумчивости стоял над моим подарком, размышляя, что бы это все значило, я, но простоте душевной, решил, что мои визиты в Долину Дунов через несколько минут перестанут быть тайной. Однако, к моему удивлению, Карвер Дун пришел в веселое расположение духа, и до меня донесся его хриплый смех:

— Ха-ха, Чарли-красавчик! Рыбак Чарли пытается поймать золотую рыбку Лорну! Теперь-то я понимаю, почему ты зачастил на рыбалку и кто обчистил курятник Каунселлора!

С этими словами он забрал мою — мою! — рыбу и лучшие яйца Анни и отправился прочь по своим делам. Гос­поди, как мне хотелось выскочить из своего укрытия и задать ему хорошую трепку! Но благоразумие велело мне застыть на месте и молча перенести столь ничтожную потерю — в противном случае я рисковал благополучием Лорны и собственной жизнью: Карвер Дун мог попросту застрелить меня.

После того, как он скрылся из виду, я еще долго оста­вался в своем укрытии, надеясь, что Лорна все же придет на свидание, но, убедившись, что надежды мои нынче не оправдаются, я заторопился домой, преисполненный ве­ликой печали. То было начало осени; ветер с горестным плачем блуждал по вересковой пустоши; урожай был со­бран, и недавние золотые нивы превратились в сплошное унылое жнивье; ранние сумерки тяжким бременем легли на мое сердце... И все же еще целых две недели приходил я сюда каждый вечер, чтобы встретиться с Лорной, и вся­кий раз надежды мои оказывались тщетными. Но что озадачило меня больше всего, так это то, что белый ка­мень по-прежнему не был покрыт черной шалью, как мы когда-то договаривались на случай опасности, и это озна­чало, что Лорне по-прежнему ничто не угрожало.

С каждым разом мне все больше становилось не по себе. Терзаемый неизвестностью, я уже готов был штур­мовать Ворота Дунов, и наверняка попытался бы осуществить свой безумный замысел, если бы Анни не умолила меня не делать этого.

Однажды — это было вечером — я заметил, что Бетти ведет себя в высшей степени странно. Когда рядом никого не было, она делала какие-то таинственные знаки, прижимая пальцы к губам и указывая себе через плечо. Я был настолько погружен в свои невеселые мысли, что решил вначале, что у старой ворчуньи не все дома, и не стал обращать внимание на ее ужимки.

Тогда Бетти, проковыляв как-то мимо меня, ткнула меня прутиком, и когда я с удивлением поднял на нее глаза, она подошла ко мне вплотную и шепнула мне на ухо:

— Лорна Дун!

Я прямо оторопел, услышав бесценное для меня имя из уст Бетти, а Бетти, сделав вид, что не замечает моего состояния, преспокойно принялась чистить большой гор­шок. Затем она сказала:

— Ну-ка наклони голову.

Я наклонился, и она шепнула:

— Приходи утром, дурень. Она попросила передать тебе, что по вечерам не может выходить из дома.

Господи, как я обрадовался! От счастья я чмокнул Бетти в морщинистую щеку, и это ей явно понравилось, однако она, сделав шаг назад, нахмурилась, притворившись, будто ей не по нраву такие вольности.

Конечно же, на следующее утро, едва взошло октябрьское солнце, я отправился через лес к потоку Беджворти, а оттуда — к подножью водопада. Когда я поднялся на вершину гранитного желоба, солнце уже сияло во всей своей красе, наполняя долину светом и надеждой. Радость нахлынула на меня гигантской волной, когда я увидел вдалеке идущую Лорну — мою Лорну! — и была она чище утренней росы и ярче солнышка. Она спускалась сюда, в нижний ярус долины, не подозревая о том, что я наблюдаю за ней. Погруженная в это блистательное утро, она плыла, подобно серебряному облачку. Мне показалось постыдным подглядывать за ней исподтишка, и я вышел навстречу, и она, увидев меня, бросилась ко мне, счастливая, и румянец на ее щеках стал еще ярче.

— Наконец-то ты пришел, Джон. А я уже подумала, что ты совсем забыл меня. Они — Дуны — по вечерам держат меня взаперти, и я не могла подать тебе сигнал. Од­нако пойдем в беседку, здесь тебя могут увидеть.

Оглушенный радостью, я не знал, что ей ответить, и потому я молча последовал за ней в ее маленькую бесед­ку, где до этого бывал уже дважды. Я почувствовал, что сейчас наступит величайшая минута в моей жизни — сей­час Лорна признается в том, что любит меня.

А она — она сделала вид, что не понимает моего со­стояния, не понимает, что означает мой взгляд, полный ожидания, и попыталась заговорить о чем-то другом — по­стороннем, малозначащем.

— Нет, не затем я пришел сюда,— нежно прошептал я.— Ты же знаешь, что я хочу спросить у тебя.

— Если ты пришел только для того, чтобы что-то спро­сить у меня — спрашивай, что же ты медлишь? — прогово­рила она твердым голосом, и все же я заметил, как дро­жат ее губы.

— Я медлю потому, что мне страшно, а страшно мне по­тому, что вся моя жизнь зависит от твоего единственного слова, потому что то, что ты сейчас рядом со мной, зна­чит для меня больше, чем весь мир вокруг меня, больше, чем десятки тысяч таких миров!

Я проговорил это мягким, низким голосом. Я видел, что волнение Лорны нарастает с каждым мгновением, но она стояла передо мной, не поднимая глаз и не проронив ни словечка.

— Я любил тебя всю свою жизнь,— продолжил я.— Когда ты была маленькой девочкой, я обожал тебя, когда ты подросла, я боготворил тебя, а сейчас — сейчас я люб­лю тебя так, что язык не вымолвит, а сердце не утаит. Я так долго ждал... Я знаю, я из простого крестьянского рода и тебе не ровня... Но все равно, я не могу больше ждать, я пришел за ответом.

— Ты был предан мне все эти годы,— чуть слышно промолвила Лорна, по-прежнему не поднимая глаз и гля­дя на мох и папоротники,— и я знаю: я должна вознагра­дить тебя.