Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун - Ричард Блэкмор

— По правде сказать, нет. Не вижу я связи между герцогом Монмутом и Джереми Стикльзом.

— Ладно, подъедем к делу с другого боку. Виги, ви­дишь ли, не смогли провести свой билль через парла­мент [44], и поскольку за кровь, что они пролили, им придет­ся держать ответ, они готовы на любое безрассудство, по­тому что терять им нечего. Если они поднимут восстание и победят, вся власть окажется у них в руках.

— Но послушай,— попытался возразить я, окончатель­но заплутав в дебрях высокой политики,— ведь вся власть у короля, как же виги могут на нее притязать?

— Нет, Джон, ты безнадежен. Любой пятилетний мальчишка давно бы уже все раскумекал, а ты... Ну лад­но, не дуйся, это моя вина: я должен был учесть наперед, кому придется втолковывать прописные истины.

— Нет, мастер Джереми, вы за мое тугодумие не в ответе. Это я должен просить у вас прощения: парламент­ские кошки-мышки выше моего разумения.

— Оно и к лучшему, парень. Значит, совесть всегда будет чиста. Ладно, не буду забивать тебе голову партий­ными склоками и объясню суть дела в нескольких словах. Я прибыл сюда для того, чтобы следить, не затевается ли где тайный заговор, причем не столько против короля, сколько против его законного наследника Джеймса, брата короля.

— Вот теперь-то я все понял! Но, мастер Стикльз, то же самое вы могли сказать мне и час назад.

— Нет, парень, с подходцем-то оно, пожалуй, лучше. Э, гляди-ка, да у тебя шляпа набок съехала: должно быть, башку распирает от мозгов, что я туда вложил! И еще запомни: в этом деле одна награда — пинки, оплеухи да подзатыльники. И потому послушай того, кто желает те­бе только добра — будь всегда на стороне победителей, а от побежденных держись подальше.

— Конечно, мастер Стикльз, — с жаром поддержал я, — если бы я знал, кто нынче победитель, я бы так и сде­лал,— ради блага Лорны,— то есть, я хотел сказать, ради моей дорогой матушки, сестер и ради процветания фермы.

— Ха! — воскликнул Джереми Стикльз. — Лорна, говоришь? Какая такая Лорна? Это, что, имя твоей за­знобы?

Я покраснел до корней волос. А Джереми прямо-таки покатился со смеху, заметив, что я стал сам не свой от смущения.

— Занимайтесь своим делом, сударь, — промолвил я, беря себя в руки и напуская на себя высокомерный вид. — Вынюхивайте то, что вам положено, сколько душе угодно. Наш дом к вашим услугам. Но ежели я когда замечу, что вы полезли и в мои дела, клянусь, всех королевских сол­дат не хватит для того, чтобы уберечь вас от моей руки — а для вас у меня и мизинца хватит!

Выкатив грудь колесом, я рыкнул на мастера Стикльза так, что от его молодечества и, как он выразился, «не­запятнанной чести», не осталось и следа: он отшатнулся от меня и в страхе прикрыл лицо руками, словно я и впрямь осмелился бы ударить человека намного слабее и ниже себя ростом.

Тут я фыркнул и, резко повернувшись, отправился на работу в поле, чтобы охладить свой гнев перед тем, как предстать перед внимательным взором матушки. Тем же вечером я попросил — и не один раз — прощения у Дже­реми за свою глупую вспышку, на что он сухо заметил, что ничего особенного не произошло, так что и каяться мне не из-за чего. Но я-то знаю — и тогда знал,— что если люди так говорят, значит, они ничего не забыли и ничего не простят.

Хотя между мастером Джереми и мною пробежала тогда не сказать чтобы большая кошка, а так, маленький черный котенок, впоследствии, когда я отдалился от Дже­реми со всеми его делами, это сыграло не последнюю роль. По в те дни я прямо горел от стыда, вспоминая о том, как помог мне Джереми в Лондоне, и воображая, каким пар­шивцем, должно быть, я предстал в его глазах, распла­тившись за все хорошее дурацкой ссорой.

Прошло, однако, совсем немного времени — буквально несколько дней,— и мне представился случай сослужить Джереми хорошую службу и тем хотя бы частично загла­дить свою вину перед ним. Но — обо всем по порядку.

В делах моих наступил такой разор и неразбериха, что мне стоило больших усилий совладать с собой и не показывать на людях, как мне тяжело приходится. Преж­де всего, внезапно и безо всякого предупреждения Лорна перестала передавать мне свои сигналы. Каждый день приходил я на заветный холм, и видел их, и это питало мои самые светлые надежды, потому, когда несчастье обрушилось на меня, в первое время я отказывался верить своим глазам. Когда же я убедился, что они меня не обманывают, мрак, охвативший мою душу, перешел в непроглядную тьму.

Трижды взбирался я по гранитному желобу и трижды приходил в нижний ярус долины. Зарядили унылые осен­ние дожди, и река, протекавшая через долину, помутнела и вышла из берегов. Часами сидел я в своем убежище, весь превратившись в зрение и слух, но мои обостренные чувства не подарили мне чудесного образа Лорны и звука ее легких шагов.

Однажды я отважился зайти далеко в долину, туда, где не бывал прежде и где Лорна обрела и потеряла сво­его молодого родственника. Прикрытый вечерним тума­ном, я двигался вверх по течению реки, пока не дошел до крайнего дома, в котором, как мне рассказывала Лорна, проживал Карвер Дун. Это был мрачный приземистый дом, грубо сложенный из дерева и камня. Огни в доме были погашены. Движимый любопытством и ревностью, я подошел к нему совсем близко, благо что на небе было темным-темно, и никакой Дун не смог бы сейчас взять меня на мушку.

Я прислушался. Тишина в доме стояла мертвая, и сердце у меня прямо запрыгало от радости: больше всего на свете я боялся услышать в этом ненавистном логове голос Лорны. Для верности я обошел дом вокруг, внимательно осмотрел окна и двери, и впоследствии, как вы уви­дите, моя дотошность оказалась небесполезной.

Итак, изучив место и подходы к нему, а также изгиб реки и кусты у дверей, я вдруг так расхрабрился, что ре­шил двинуться еще дальше и осмотреть всю деревню, од­нако яркий красный свет, горевший в доме, расположен­ном на сорок ярдов выше Карверова жилища, образумил меня. Там пировала и надрывала глотки компания раз­бойников, и было им так весело, словно все законы Анг­лии были на их стороне.

Возвращаясь в тот вечер домой, я решил в следую­щий раз проникнуть в Долину Дунов через верхний ярус и предпринять все возможное, чтобы узнать, что случилось с Лорной. Господи, кто бы знал, как мне было тогда тяжело! У меня было такое чувство, словно все беды мира собрались вместе, чтобы в одночасье обрушиться на мою бедную голову. Джереми Стикльз во мраке ночи следил за всеми и вся; дядюшка Бен явно что-то замышлял, но никто не знал, что; незнакомец в белой шляпе выгляды­вал на свет Божий прямо из-под земли, и я совершенно не мог понять, что творится на Топи Колдуна и что вооб­ще значила эта чертовщина; сестра Анни обещала выйти замуж за джентльмена с большой дороги, и матушка была в полном расстройстве; в довершение ко всему, Лорну — мою Лорну! — похитили и укрыли неведомо где. Я хоть и не считал себя великим болваном, но и среди великих умников не числил, и я знал, что при всем моем желании меня не хватит на то, чтобы распутать все узлы и разгадать все загадки, и поскольку долгие размышле­ния и почесывание в затылке были не в моем характере, я решил действовать, действовать, действовать...

Глава 24

Отчаянное предприятие

Задуманное было во много раз опаснее всего, что я предпринимал до сей поры, и все же я твердо решил — либо узнать, что случилось с Лорной, либо умереть.

Для того, чтобы попасть в Долину Дунов через верх­ний ярус, нужно было изрядно покружить между холма­ми, прилегающими к долине с южной стороны, где распо­лагались Ворота Дунов. Чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания своих и чужих, я не стал седлать лошадь, и отправился в путь-дорогу пешком.

Вечер еще только начинался, но когда я вышел на разбойничью тропу, в округе почти стемнело. И все же, прежде чем войти в долину, я счел за благо подождать, пока сумерки не превратятся в самую настоящую ночь.

То ли природа в непонятной милости своей лишний раз позаботилась о Дунах, то ли сами Дуны позаботились о себе, не полагаясь на милости природы, но вход в долину представлял собой совершенно открытое место — ни де­ревца, ни кустика вокруг. Всякий вошедший в долину без приглашения неминуемо подставлял голову под разбой­ничьи пули. Луна всегда была мне верной помощницей, но на этот раз наша верная дружба дала неожиданный сбой, и в ту минуту, когда я подошел к долине, луна пре­дательски залила окрестности ярким светом. Я отступил в тень с правой стороны дороги, чтобы внимательно осмот­реть тройной вход, освещаемый косыми лунными лучами.

Вдоль и поверх трех каменистых проходов над арка­ми угрожающе нависал громадный срубленный дуб. В нужный момент его можно было обрушить вниз и, на­крыв десять-двадцать человек разом, остановить продви­жение кавалерии. За дубом в двадцати футах над землей тянулся каменный выступ, укрывшись за которым, три десятка человек могли вести фланговый огонь вдоль всей дороги по наступающему противнику. Но самая коварная уловка Дунов заключалась в том, что в долину вели три прохода, причем хозяева, естественно, не расставляли ни­каких дорожных знаков. Ходили слухи, что в случае опас­ности Дуны меняют вход в долину ежедневно, перекрывая один проход и оставляя свободными два других, но так, что они неминуемо приводили в пропасть.