Смех под штыком - Павел Моренец

Ребята его вдруг заворочались, заговорили:

— Насчет нас не сумлевайтесь. Кровь свистеть из нас будет, а постараемся для опчего дела!

— Да мы, мать твою, всех буржуев, мать твою, рас-пра-на в гроб…

— Во! — победоносно окинул собрание Воловин. У нас связи со всеми рабочими. Ваше дело будет только придти и голыми руками взять власть в трудовые руки… Кто хочет еще сказать? Афоня, посиди пока. Дай людям сказать…

— Товарищ Воловин! — резко выкрикнул Кубрак. — Почему не выбираем президиума? Ты ведь не в казарме, а на конференции! Выберут тебя, тогда и командуй!

— Да я ничего. Что ты, Кубрак?.. Хочешь? — иди на мое место. Что мне, больше других надо? Вот-то еще чудак. Кого предлагаете, товарищи?..

Выбрали президиум. Председателем остался Воловин. Подсчитали делегатов. Воловин об’явил.

— Так вот, товарищи, собралось нас 30 человек. От первой, геленджикской группы — Сокол; от второй, геленджикской и третьей, лысогорской — Иванков; от четвертой, новороссийской — Кубрак; от пятой — она на Кубани, — Узленко. Есть представители и от абравской группы, и от других мелких групп поблизости, потом проводники, которые привезли делегатов, и остальные — от подпольного комитета…

— Слово мне! — вскочил Кубрак, — и все взоры скрестились на его вырубленной из дуба, крепко поставленной фигуре. — Товарищ Воловин плел тут насчет того, чтобы нам сидеть, как сосункам! Для чего же мы организуемся и отряды? Для чего у нас, мать его в три господа, винтовки? Ждать пока он позовет нас наступать на Новороссийск? Так мы можем до конца войны просидеть и не дождаться, а нет — досидимся пока нас по очереди всех на капусту порубают!..

— Мужик на Москву три года злился, а она и не знала, — пустил кто-то сзади глухим басом.

— Правильно, — звонко отчеканил Кубрак. — Какой дурак начинает с больших задач? А еще фельдфебель! Мы ведь тоже кое-что понимаем! Я сам сверхсрочно во флоте служил! По-моему, нужно драться, закаляться в боях! А когда подберутся боевые ребята, сколотим сильные отряды, — тогда и наскочим на Новороссийск, да так, чтобы нас тут не ждали. А то около города готовиться!.. Потом вот мое предложение! Здесь штабу не место: около — дорога, вокруг люди живут. Переводите его к нам, за цементный завод. Там у нас народ надежный, все рабочие. У нас все будет крепко.

— Да ты что, Кубрак, вз’елся? — выскочил весь красный Воловин. — Да мне что? Да по мне, хоть к вам штаб. И на Новороссийск это я так только предложил. Ну, без комитета, ясное дело, нельзя ничего делать. Дисциплину надо. А вы — как хотите; что ни постановите — безропотно подчинюсь. Но опять же я говорю, что нельзя распылять силы. По-военному знаешь как? В кулак силы собрал — и бей! Вот как по-нашему! А то бандитизмом хочешь заниматься…

— Коров доют…

— Вы коровами глаза мне не колите! — вскипел Кубрак. — У белых отбили! По-вашему, что же нам, поститься, как святые угодники? Какие из нас будут вояки? Сумейте вы так обеспечиться! Зато из чужих рук глядеть не будем! Сами все достанем — и бить белых будем, аж искры посыплются!

Заседание тянулось бесконечно. Далеко за полночь, когда лампа задыхалась без воздуха, некоторые делегаты, не привыкшие к такому томлению, прикурнули на земляном полу и тихо похрапывали. Другие осоловело силились понять то, что говорилось и постановлялось. Предложения Воловина были приняты. За них голосовали все его городские делегаты, которых было больше половины. Штаб однако решено было перевести за цементный завод в четвертую группу. Уступили Кубраку, а то он, как цепной, бросался. Начальником штаба вновь созданной Зеленой армии выбрали Воловина.

Когда конференция кончилась, и ребята столпились у двери, лениво потягиваясь, Кубрак вскрикнул, точно, его ужалило.

— Товарищи, а ведь Воловин — председатель комитета! Как же он будет управлять нами? Из города что ли? А штаб в горах? Это же не штаб будет, а место свидания!..

— А ну тебя!.. — махнул кто-то раздраженно, — и толпа хлынула в дверь под черное, звездное небо.

Глотают бодрящий густой воздух, сворачивают душистые папиросы. Вспыхивают огоньки спичек.

Черные горы вокруг дышали прохладой и тихо, спокойно дремали.

На границе Грузии — Сочинский округ. Место глухое, на отлете. Кому оно нужно? Что может значить клочок земли, когда головы трещат от ударов? Каждый старается захватить самое важное стратегическое место. А здесь — с военной, политической точки зрения — болото, всеми забытое. И в этом болоте завелись… — Кто мог подумать? — эс-эры! Может-быть, они в этом забытом уголке накапливают силы, чтобы переброситься отсюда туда, где решается судьба двух миров?..

О нет!.. Они заложат здесь могущественную, прекрасную крестьянскую республику, перед которой, как перед сказочной красавицей, падут ниц полчища врагов; крестьяне всей страны узрят ясную зорю, загоревшуюся над сочинским курортом и воскликнут: «Душа горит! Дайте же нам такие порядки; берите нас в обе ручки!» — и тогда белые и красные смутятся, устыдятся дел своих кровавых и тоже воскликнут: «Кто же это такой чудодей? Придите же, придите володеть и править нами!»

А эти чудодеи, оказывается, эс-эры. Как мало почвы осталось под ногами! Ведь было же время: министры, главковерхи, «Великая Свободная Россия», длинноязычная, пустозвонная керенщина, «в свободной стране не должно быть насилия». Проболтали Россию и вот, под ногами, — территория: на гору влез — от края и до края вся, как на пляже, прекрасная распростерлась. Эс-эры, народ стал не гордый: «Будем родить от курортной мамаши новую Россию».

Кем были и чем стали. Стоило ли призадуматься? История, коварная насмешница, внесла поправку. Посмотрим, чему научились эс-эры.

Выступает на сцену «третья сила». У нее есть база, есть вдохновители и покровители: грузинские меньшевики. Они тоже гостили у курортной мамаши — кто тут не гостил? — ведь беззащитная же!

«Третья сила», это — потомки могущественных властителей мира, ихтиозавров: это были такие громадные ящеры, которые могли скушать за один присест воз травы и даже не сморщиться. В былые времена, да что в былые, в семнадцатом году ихтиозавры правили Россией. Потом климат для них стал суров — расползлись травоядные в разные стороны. Пригрелись в Грузии, ожили. Один из них снова пополз в 18-м году по субтропическому берегу Черного моря на север. Появился в Туапсе — красные разбежались. Пополз дальше по берегу на север. Но чем дальше он туда пробирался, тем климат становился для него суровей. Дополз до Архипки (там Петренко был, крестьян уламывал), обожрал ее, и пополз на Пшаду. Но оттуда навстречу катилась железным потоком Таманская армия. Петренко помог ей — хряпнули ихтиозавра по черепу. Пополз в субтропики, а ему хвост начали рубить: устарел ихтиозавр, неповоротлив уж очень. В Туапсе искромсали его — и поползли клочья былого ихтиозавра в субтропики, в Сочи.