Смех под штыком - Павел Моренец

— Нам бы рыбы для братвы. Продай.

— Сколько вам?

— Да немного… С пуд хватит, ребята?

Горчаков, удивленный таким размахом, засмеялся:

— Хватит.

— Я сейчас. Вы подождите тут.

Он ушел за хату в сарай и принес оттуда тяжелую кошелку..

Улыбаясь, подал зеленому:

— Этой рыбы откушаешь — ввек не уйдешь от моря. Камбала.

Горчаков вытащил из френча бумажник и хотел уже отсчитывать кредитки, но рыбак проговорил тихо:

— Спрячь. Не надо…

Тот удивленно помялся, переглянулся с зелеными и положил бумажник в карман. Старуха, ревниво наблюдавшая издали за ними, вдруг сорвалась и, разразившись руганью, заковыляла к зеленым:

— Матери твоей бис! Задарма отдаешь? У самого штанив нема, а вин раздобрився! — И, подбежав к зеленому, вырвала кошелку. — Ста чертов вам дать! Просвистыть вас с камбалы! Як спущу на вас кобеля, вин вам укаже дорогу!..

Парень-рыбак жалко, растерянно улыбался. Зеленые хмурились. Старуха продолжала ругаться.

— Ну, и чорт с ней, — обозлился проводник-зеленый. — Пошли, ребята, за деньги нам всякий продаст… А ты чего хайло не заткнешь ей? — набросился он на парня. — Бабий подхвостник!

Зеленые свернули под гору, откуда из-за чащи деревьев белела хата. Около нее стоял молодцеватый смуглый парень, наблюдавший сцену. Подошли зеленые, он засмеялся:

— Здорово всыпала вам старая? Ну, а вам зараз вынесу. А вы скризь ухи пропускайте: она с роду такая скаженная, хлопца заела.

Постояли, разговорились. Парень вынес им камбалы — как раз улов на нее был хороший, — посоветовал:

— Как принесете, зараз ее в дило, бо вона вкус теряе. Вы, ребята, откуда?

— Да тут, недалеко в щели осели.

— Неначе пришлая группа?.. У нас тут своих немного есть, так воны в кустах ховаются, колы какая опасность… Так вам кажен день рыбы надо? Я перекажу своим хлопцам. Будем оставлять. Вы присылайте прямо до мэнэ. Осинина спрашивайте. А не будэ мэнэ дома — покличьте его, Тимченко. Он ничего хлопец, только щоб его видьма не бачила.

— Да вы не родня бывает? Дюже уж вы по обличью схожие… Как братья. Только, что он посветлей.

— Ни-и… Сызмальства вместе росли. Вот так и шукайте нас, говорите: оба похожие — не один, так другий, — и засмеялся. Що слышно в городе? Красные скоро прийдуть? Мы уж и веру потеряли. Говорють, на Москву Деникин пошел?

— Ну, Москва улыбнется ему копытом. Так спасибо, Осинин.

Зеленые скрылись в кустах, направляясь по тропинке к морю. У сваленной на берегу лодки поджидал их Симченко. Виновато улыбаясь и, пряча от них глаза, подал им кошелку:

— Берите, хлопцы, та не серчайте. Знаете — баба. Прощевайте. Приходите еще, та щоб старуха не бачила — и он торопливо нырнул в кусты.

Принесли ребята рыбу на бивак — смеются от радости:

— Ешь, ребята, до обжору! Дают — и денег не берут, и еще обещают! Зажаривай, ребята!

Наварили ухи, нажарили в котелках рыбы, наелись — и спать завалились. Проснулись — и к ручейку, студеной чистой, как слезинка, водой умыться. Потом игру в чехарду затеяли.

Вспомнил проводник-зеленый:

— Ребята, а ведь командира нужно выбрать! Горчаков у вас, вроде как, главный, но еще не начальник. А вам надо и о хлебе подумать. Завтра-послезавтра заложите его за обе щеки — и скажете: «Дай, мама», а мамы-то и нет — в налет надо итти.

Сбежались в кучу, сильно дыша, раскрасневшиеся рослые легионеры в английских френчах, загалдели:

— Чего выбирать? Пусть Горчаков командует! Он начинал — ему и кончать.

— Товарищи, — смутился тот, — я же здесь новый, ничего не знаю. Вы лучше из старых зеленых кого выбрали бы.

— Ничего, не робей! — поддержал его зеленый. — Мы тебе завсегда поможем. Проводники в каждый след будут. А твое дело — военное да порядок наводить.

— Горчакова! Мы его еще с Франции знаем! Но чтобы без антимоний было! Трудная борьба нам предстоит! Нас пока только 18, а белых — сотни тысяч. Но мы будем бороться за трудовой народ, пока не победим или погибнем все до одного!

— Товарищи, — вскричал, горя черными глазами, Горчаков. — Мало нас, но много сочувствующих нам! Пойдем по горам, соберем всех зеленых и тогда мы такую взбучку дадим белым, что они и Москве не рады будут!.. Но чтобы дружно было.

Зеленые облегченно закричали, запрыгали, начали баловаться, бороться, точно свалилась с плеч гнетущая тяжесть, и перед глазами открылась широкая веселая даль.

Весело зажили новые зеленые; беззаботно, как на даче. Крестьяне ближних хуторов дарили или продавали продукты, предупреждали, когда близко проходил отрядишко белых. Но однажды ночью пришли на бивак незнакомые люди. Они громко ругались, стучали прикладами о стволы деревьев, звякали котелками и шатались, отыскивая место для ночлега.

Заспанные легионеры в недоумении вылезали из своих палаток в накинутых на плечи английских шинелях и наблюдали, как пришельцы разводили костры, кипятили над ними чай, жевали хлеб и засыпали тут же. Это были оборванные, опустившиеся парни в солдатских без хлястиков, как капоты, шинелях и в кепи, в пиджачках, постолах или рваных ботинках без обмоток.

Легионеры, привыкшие к довольству и чистоте на Франции, чувствовали себя в этой среде отчужденно, в них копошилась брезгливость, пренебрежение к этим грязным оборванцам, и они, возвращаясь в свои палатки, вслух высказывали сожаление, что так скоро кончилось их беспечное, хорошо налаженное житье.

Пришельцы же, возбужденные пережитым, были злы, подозрительны, кого-то ругали и с нескрываемой враждебностью относились к этим добровольцам, по какому-то недоразумению попавшим к зеленым.

Но на следующее утро, когда у костров смешались и пришлые зеленые и легионеры с намерением ближе подойти друг к другу и ужиться, раз уже свела их судьба вместе и вместе им придется драться в боях, умирать за общее дело, — знакомство их быстро затянулось в тугой узел, одни оценили в других то, чего у самих недоставало. Их веселила новизна встречи, обстановки, бодрило сознание, что силы их растут (в об’единенном отряде набиралось до полутораста бойцов).

Разговоры быстро оживились. Пришельцы уже смеялись над тем, что казалось им прежде трагедией. Когда же сготовили завтрак и зеленые расположились на травке, бивак напоминал большую бурливую пирушку.

Смуглый с черными усами зеленый в английском засаленном френче, тип кубанского казака, полулежа и закусывая принесенным с Кубани салом с хлебом, рассказывал легионерам:

— Стояла наша пятая группа пид Варениковской, в Темных буках. Лес молодый, густый. Мимо нас пройдешь — не заметишь. Жили мы як коты поповские. Крестьяне нам возами доставляли придавольствию. И набралось нас 600 человек. Силища такая, що хочь поезда с артиллерией, снарядами, винтовками забирай. А вот сидели и в небо пыхтели: приказа не было. Из Новороссийска Воловин грозит, из Катеринодара — Хмурый. Ну, и досиделись. — Он стряхнул с себя крошки хлеба, вытер усы ладонью, достал кисет, принялся сворачивать папироску и тем временем продолжал: