Урал — земля золотая - Коллектив авторов

Первый плот отплывал. С опозданием отплыли остальные. Валя Сильваненко задержался. Плот отплыл, и остановить его на перекате было невозможно. Ему пришлось берегом догнать плот далеко за перекатом.

Темнело. Признаков жилья не было, по берегу тянулся темный лес. Плыть стало трудно: ничего не видно.

Наконец, за, поворотом показалась избушка, а за ней деревня Долгая Поберега.

С утра девочки занялись собиранием малины и земляники, а остальные ремонтом «флотилии». На каждом плоту устроили возвышенности из старых досок. На этих подмостках багаж не будет подмокать.

Ремонт занял много времени, и только в три часа снялись с «якорей».

На «промысловом судне» и на «кухне» занялись рыбной ловлей. Сильно клевал чебак, но у рыболовов скоро кончились запасы кузнечиков. Пришлось пристать к берегу и заняться охотой на них. Тихие прибрежные заводи кончились, и мы взялись за шесты. Блеснула бурлящая вода перекатов, приходилось то и дело отворачивать от белой пены, образуемой подводными камнями. Но все обходится благополучно.

Доплыли до разветвления Сосьвы на два рукава. Три плота плывут по более спокойному правому рукаву, а четвертый, желая сократить путь, плывет по левому. Течение быстрое, волны заливают плот, обдавая экипаж брызгами. В одном месте струя неслась у самого берега, с которого низко над водой свешивалась ива, ветки били по лицу. Желая уклониться от удара, Толя Мальцев схватился за ветку и повис над водой. Кое-как добравшись до берега, Толя бегом пустился догонять свое судно, весело напевая дорогой:

Ходят волны кругом вот такие,  Вот такие большие, как дом.Мы, бесстрашные волки морские,  Смело в бурное море плывем…

Только утих смех над Толей, как произошла другая авария.

Команда на шишкинском плоту зазевалась, и он, налетев на камень, встал, как говорят, — «на-попа». От сильного толчка «медсестра» Вера вместе с аптечкой полетела в воду.

Сначала выловили Веру, а затем пустились догонять аптечку.

Впереди раздался выстрел, другой, и так один за другим — четырнадцать раз. «Промысловое судно» попало на выводок уток, и «охотники» имели богатую добычу.

За поворотом показались деревянные домики, за ними мост и остальная часть деревни Тренькиной.

В этой деревне с Эдиком случилась забавная история. Он взял ружье и пошел на охоту. Вернулся быстро — весь мокрый, грязный, с подбитым глазом.

— Что случилось, Эдик? Тебя били? Рассказывай.

Эдик рассказал:

— Убил я утку, а она в камыши, я за ней. Она в болото — я за ней. Упал в грязь, ударился лицом о кочку, подбил глаз.

— Кого же ты убил? Где утка?

— Убил я… — Эдик замялся.

— Корову, — подсказал кто-то.

— Не-ет, — со слезами на глазах проговорил злополучный охотник. — Ну, как называется мужик уток?

Тут только догадались: Эдик убил селезня.

От деревни Тренькиной перекаты пошли глубже, и плоты не стало заедать. По берегам появились красивые скалы. В самой большой скале над самой водой виднелся вход в пещеру.

В пещере было холодно, под ногами сырые комья глины. Пройдя в пещере с зажженной берестой метров двадцать, мы остановились около большой лужи. У краев вода была замерзшей, на стенах лед.

Скоро отплыли. Стали попадаться скалы, похожие на булки хлеба, лес на многих из них выгорел. Мы прозвали их ковригами. Но встречались и красивые дикие утесы: высокие, неприступные. Чем дальше по реке, тем сильнее росла в нас уверенность, что Сосьва по красоте своей не уступит признанной красавице Урала — Чусовой. С большой силой вода бьет о скалы, поднимает высокие волны. Слышны крики:

— Не зевай! Отталкивайся шестом!

Солнце скрылось за горизонтом, багровая вечерняя зорька окрасила западную часть неба. Наши плоты стоят у Усть-Конды, пустого поселка, в котором живет только сторож.

На реке плещется рыба. Все заняты рыбалкой, и даже Тамара, не умевшая посидеть ни минуты спокойно, на этот раз тоже рыбачила. Наловили полведра рыбы и сварили уху.

Сегодня последний день пути по Сосьве. День особенно жаркий. Купаемся прямо с плотов, плавая друг к другу в гости. Сосьва прощается с нами и показывает особенно красивые скалы: похожие на древние средневековые замки с крепостными стенами и башнями.

На следующий день, пробыв в путешествии по горам и рекам Северного Урала почти месяц, мы вернулись в родной город.

В лесах Коми

Мы вышли на границу, отделяющую леса Коми АССР от Вислянской дачи. Эта граница шириной в пятнадцать метров, как огромная труба, протянулась с севера на юг. По ней мы уходили в глубь леса. Нам предстояла длинная дорога, на протяжении которой нет ни одного селения.

— А если бы мы заблудились в лесу? Стали бы нас искать? — спросил меня Костя.

— Ну, конечно, за нами послали бы самолет, — ответил я.

— Кто за нами послал бы самолет? — вступил в разговор третий наш товарищ Миша.

— Кто за челюскинцами послал, тот и за нами послал бы.

— Про нас никто не знает, что мы ушли.

— Узнали бы. Здешние жители — коми узнали бы первыми и сообщили по телефону в Гайны, а оттуда по радио в Москву. Так, мол, и так, в глухих лесах Коми-округа затерялись три юных натуралиста, которые ушли изучать малоизвестное Адово озеро. И товарищ Сталин о нас узнал бы и все время по радио спрашивал бы: «Найдены ребята или нет?» А когда бы нас нашли и мы рассказали бы ему о своей работе, он нам благодарность прислал бы.

Вдруг звонкий лай Разбоя нарушил лесную тишину. Мы остановились.

— На глухаря лает, — определил я.

— Вот и мясо на ужин будет, — обрадовался Миша.

— Нечего шкуру делить, если волк еще в лесу, — пошутил Костя.

Я проверил заряды своей двухстволки и пошел на зов собаки. Разбой стоял возле большой сосны и, подняв морду, ожесточенно лаял. На одном из сучьев сидел старый черный глухарь. Он важно шагал по сучку и, поглядывая на собаку, кричал. Я прицелился и выстрелил. Глухарь, распустив крылья, полетел вниз. Не дав ему коснуться земли, Разбой схватил его за голову. Я отнял птицу у собаки и побежал к друзьям.

— Есть один, — крикнул я, выбегая на границу.

— Я говорил, что ужин будет, — запрыгал Миша.

Солнце спустилось к горизонту, когда мы подошли к реке Утьве. Эта маленькая речушка, затерявшаяся в лесах необъятного Урала, протекает по угрюмым болотистым лесам. Нельзя найти Утьву на географических картах, но на нашем плане она нанесена от истоков до устья. Вода в ней особенно черная, и поэтому трудно разглядеть дно Утьвы. От речушки веет чем-то зловещим и страшным. Летом берега ее густо зарастают пыреем, над водой склоняются ольхи, которые отражаются в воде, как в бездонной пропасти. В Утьве много хариусов, но еще больше вьюнов. Вьюны живут в заливах, заросших мхом и занесенных илом.

Мы решили заночевать на берегу реки. Отсюда до Адова озера оставалось двадцать километров по нехоженному лесу.

Берег оживился; я рубил деревья для шалаша, Миша зажег костер и чистил возле него глухаря, а Костя смастерил удилище и пошел рыбачить.

— Как у тебя дело с ужином? — окончив балаган, спросил я Мишу.

— Все в порядке. Глухариный суп закипает.

— А Разбоя накормил?

— Он сам о себе позаботился: зайца поймал.

— Вот молодчина! Ты ему еще кусочек сахара дай. А я пойду к Косте.

От реки поднимался густой, серый туман. Тихо журчала вода, да кое-где плескалась рыба. Костя сидел на бревне, переброшенном через речку. Одной рукой он держал удочку, а другой отгонял от себя комаров. Только подошел я к нему, как он вскочил на ноги и, не бросая удочки, выпрыгнул на берег. Лицо его побледнело.

— Чего ты?

— Вьюн, вьюн!

— Где вьюн?

— На удочке.

Я взглянул на леску и увидел, что на крючке извивался полосатый вьюн. Он разевал рот, стараясь выплюнуть удочку.

— Извивается, как гадюка. Беги, Костя, в лагерь и тащи ружье.

Прибежал Миша с ружьем, я выдернул вьюна на берег, и Михаил убил его.

После ужина забрались в шалаш. Сторожить лагерь остался Разбой. Есть ли приятнее ночлег, как летом в лесу, на душистой траве, под кудрявой ольхой? Лежишь, дышишь свежим воздухом и прислушиваешься к шептанию леса. Где-то далеко за Утьвой прокричал филин, прошуршала по ольхе шустрая белка, а потом стало тихо, только еле слышно шумел лес.

За ночь не произошло никаких приключений. После завтрака мы отправились в путь.