Римский период, или Охота на вампира - Эдуард Тополь

– …За обрезание в психушку? Это что-то новое! Такого еще не было…

Впрочем, эти человеческие слова Яша услышал лишь на восьмой день пребывания в Сербского, когда его из общей «наблюдательной» палаты перевели к политическим. Услышал и впервые всерьез ужаснулся своему положению, хотя и «наблюдательная» была адом, который сейчас именовался бы по-гайдаровски «шоковой терапией». В этой «наблюдательной» новичка с первой минуты оглушало и подсекало соседство с дюжиной натуральных психов и дебилов, запертых в тесной, как карцер, комнате. Одетые в серое больничное тряпье, они были похожи на скопище пауков в банке. Один, самый ближний к двери, сидел на своей койке и обсасывал свои кулаки до кости – так, что из них сочилась сукровица. За самоедом, стыдливо отвернувшись к стене, копошился и дергался на койке онанист. Как потом понял Яша, он стеснялся не своего онанизма, а того, что у него ничего не получается – несмотря на то что вся стена у его койки была увешана фотографиями кинозвезд, вырезанных из журнала «Советский экран» и приклеенных к стене жеваным хлебом. Рядом с онанистом проживал Адольф Васильевич Гитлер-Божко, который каждые двадцать минут вскакивал на свою койку, вытягивал руку кверху и орал не своим голосом: «Хайль! Майн кампф! Остен брюмер! Шнель, цвайн, драй!» Как выяснилось позже, Адольф Васильевич закосил под Гитлера в Нарьян-Маре, когда его, проворовавшегося бухгалтера, бросили к уголовникам, которые собрались его опустить. Немецкого он не знал, поэтому залепил то, что пришло в голову, и теперь уже не мог изменить «легенду». Еще двое психов постоянно, днем и ночью, канючили еду у своих соседей.

Впрочем, все это были тихие, то есть неагрессивные больные. Куда страшнее были буйные, которые почему-то содержались (или наблюдались) вместе с тихими. Командир атомной подводной лодки каждый час «бил склянки», командовал «полное погружение» и тут же обегал всю палату, требуя, чтобы все прятали головы от «ядерного удара США», а непокорных осыпал нецензурной бранью и грозил «расстрелять на месте». Кастрат подкрадывался к спящим и пел им на ухо репертуар Карузо. Грузин вышагивал от стены к стене с воображаемым шампуром в руках, вращал его и тыкал всем, кто попадался ему на пути, выкрикивая: «Пратыкаю глаза! Пратыкаю!» Мнимый сифилитик лез ко всем целоваться. Еще один – бывший футболист, которого упек в психушку его же тренер, застав с ним свою жену, – бился головой о стенку, выл от каждого удара, но спустя минуту забывал о боли и бился снова. Но больше всех допекал Яшу Богдан Хмельницкий, который рубил воздух рукой, как саблей, и кричал: «Брежнев – жид! Порубить как капусту! Яйца отрезать!» Увидев Яшу, он подскочил к нему и закричал:

– Ага! Явился, жидок! Порубить как капусту! Яйца отрезать!

Поскольку этот спектакль шел без антрактов, круглосуточно, Яша не спал первые трое суток, боясь то грузина, то Хмельницкого, то мнимого сифилитика, то кавторанга, и только после того, как с тихой подсказки Гитлера Яша вмазал Хмельницкому по уху, тот отвязался…

Конечно, Яша понимал, что произошла трагическая ошибка – его явно с кем-то перепутали. Его арестовали вместо кого-то другого, неизлечимого, и не собираются ни лечить, ни обследовать, а протестовать или звать врачей бесполезно – стоило постучать в дверь и потребовать врача, как в палату радостно врывались санитары-уголовники, отбывающие здесь свои лагерные сроки, и принимались отводить душу – избивать всю палату. А на зачинщика тут же натягивали мокрую смирительную рубашку и привязывали к койке, плотно прибинтовывая его к этой койке еще и длинными мокрыми полотенцами. Высыхая, эти полотенца сдавливали тело так, что останавливалось дыхание…

На седьмые сутки, после двух таких пеленаний, Яша перестал звать врача и начал, как футболист, сходить с ума и тихо плакать…

На восьмые его вывели из палаты, провели через коридор и втолкнули к «политикам». Среди них не было никаких знаменитостей, о которых Яша слышал по «голосам», – ни Буковского, ни Григоренко, ни кого-то еще. «Политиками», которых объявили шизофрениками, были тут двое приятелей-студентов (у них нашли «Архипелаг ГУЛАГ» и «Хронику текущих событий»), один литовец (он пытался на надувном матраце переплыть Финский залив) и два донбасских шахтера (вместе с Владимиром Клебановым они хотели создать «Независимый профсоюз трудящихся СССР»). Кроме этих, были тут два иностранца – юный марксист из Бразилии, который в поисках коммунистического рая «зайцем» проник в Монтевидео на советский сухогруз «Красин», двадцать шесть дней провел в трюме и был обнаружен полумертвым во время разгрузки «Красина» в Ленинградском порту. После шести месяцев допросов в Ленинградском КГБ, где из него выбивали признание в шпионаже, а выбили только зубы и барабанные перепонки, возвращать его в Бразилию сочли непрезентабельным и упрятали в психушку. А вторым был француз – прибыв в Москву легально, как турист, он влюбился тут в русскую девушку настолько, что, женившись на ней, каким-то немыслимым образом сумел остаться в СССР, устроился токарем на шарикоподшипниковый завод, спокойно произвел на свет двух детей и несколько тысяч колец для шарикоподшипников, но затем стал обивать пороги заводского профсоюза с вопросом: «Что вы тут делаете? Почему столько лет не проводите забастовку с требованием повысить рабочим зарплату?» Добродушный председатель заводского профсоюза сначала посылал этого француза по одному общеизвестному в России адресу, а когда это не помогло, тяжело вздохнул и позвонил в КГБ…

Выслушав Яшину историю («За обрезание в психушку? Это что-то новое…»), «политики» объяснили Яше, что КГБ не ошибается, но что Яше еще повезло – обычно в «наблюдательной» новобранцев прессуют по месяцу и больше, причем с уколами в задницу аминазина в таких дозах, что трое суток после этого ни лечь, ни встать. Так что у Яши режим щадящий, подготовительный, вот только к чему его готовят, этого «политики» не знали. Одно стало ясно Яше – попасть в психушку куда проще, чем думают те, кто беззаботно прохаживается по той же, за окном, Кропоткинской улице. Оказывается, стоит сделать даже не шаг в сторону от курса партии, а только подумать, туда ли мы идем, или если туда, то верной ли дорогой, и – пожалуйста, по всей стране есть сеть учреждений, где тысячи людей за счет любимого государства, в специальных условиях посвящают этим размышлениям круглые сутки, месяцы и годы. И сотни врачей, химиков и фармацевтов в погонах и без таковых постоянно работают над созданием препаратов, способствующих этому мыслительному процессу, – аминазин, сульфазин, барбатулит, трифтазин, тизерцин, галоперидол, мелипрамин, циклодол…

Когда Яша, как человек вдумчивый по природе, но с пылким национальным воображением и начальным химическим образованием, полученным в пищевом институте, представил себе армию этих специалистов, денно и нощно создающих на основе фенотиазина и бутирофенона все эти средства для резкого повышения температуры тела и кровяного давления, токсического воспаления печени, лихорадки, напряжения и судорог мышц, слабости, спазмов мозговых сосудов, потери координации движений и пр. и пр., – ему стало страшнее, чем в «наблюдательной». Там хотя бы была надежда на то, что рано или поздно врачи выяснят свою трагическую ошибку, извинятся и выпустят Яшу на волю. Но когда он понял, что попал в систему, когда своими глазами увидел целую палату совершенно здоровых людей, которым сами Морозов и Лунц – эти светила психиатрии – поставили диагноз «вялотекущая шизофрения» только потому, что один из них пытался бежать из СССР, а второй, наоборот, прорвался в СССР, а третий и четвертый читали Солженицына, а пятый и шестой в своем собственном пролетарском государстве хотели создать свой пролетарский профсоюз… Боже мой, но ведь тогда все, что угодно, можно назвать шизофренией, даже и обрезание! И – все, и – крышка, конец, отсюда нет выхода!..

Но – за что? И почему именно его? Разве мало в стране обрезанных? Или был какой-нибудь указ, что обрезание наносит урон советской власти? Неужели он пропустил этот указ?

Яша метался по ночам в койке, мысли скакали с одного на другое. Господи, каким нужно быть отпетым мерзавцем, чтобы создать сульфазин – раствор очищенной серы в персиковом масле, который при внутримышечном введении вызывает резкий скачок температуры и тяжелую лихорадку! И ведь создают, работают, изобретают, получают за это зарплаты и премиальные, а потом идут домой, к любимым женам, детям, к своим родителям и любовницам… «Папочка, как твои дела? Что ты сегодня делал?» – «Сегодня, доченька, у меня очень удачный день. Я получил мелипрамин – чистый гидрохлорид иминодибензола! Он так повышает глазное давление, что у врагов советской власти глаза будут вываливаться из орбит!»

И – вываливаются!

Но если такие специалисты правят бал, если у них вся власть, то… Барух Ата Адонай! Какому Богу молиться? Кто спасет? Даже Гитлер не додумался сажать своих врагов в психушки! Устраивал процессы над коммунистами, сажал их в тюрьмы, а евреев и цыган сжигал в печах, но ведь это же старо, как чистое варварство и инквизиция! Психушки для инакомыслящих – вот прогресс! Никаких следственных процедур, судов, приговоров, сроков, обжалований, амнистий! Профессор Лунц, доктор Линдау или любой другой психиатр могут – по анонимке соседа, которому приглянулась ваша жилплощадь, по доносу ревнивого мужа или по указанию КГБ – поставить тебе диагноз «вялотекущая шизофрения», «параноидный синдром», «психопатоподобный распад личности» или просто «снижение интеллекта» – и все, кранты, и ты в этой психушке навсегда, и выход, как говорят «политики», отсюда только один: раскаявшихся могут квалифицировать выздоровевшими и отдать под суд за совершенные (в безумном состоянии!) антисоветские действия. А суд, естественно, отправляет вас в лагерь по статье 58 прим, 70 или 190…