Побег из Бухенвальда - Григорий Зинченко

И я подробно рассказал ей свой сон. Она вздохнула облегченно, и слезы радости появились у нее на глазах.

— Ты будешь жить, как я рада за тебя. Ты счастливый, к тебе сам Бог проговорил.

— Может быть, и Бог, я никогда о Нем не думал.

— Ты можешь в сон не верить, но когда ты слышишь голос, это уже вещий сон. К тому же голос говорил о конце твоего скитания. Ты встретишь трудности, но голос утверждал, что будешь жить. Будь счастлив в жизни, может быть, когда-нибудь и вспомнишь наши встречи.

— Можно много забыть и даже лица друг друга, но знаю, наши сны исполнятся, и я буду жить. Этот сон, что сегодня приснился, будет моей надеждой. Если я буду стоять у виселицы, то веревка лопнет, а если стрелять будут, то ветер унесет пулю в сторону.

После этого разговора мы попрощались и разошлись.

Проработал до перерыва и вдруг за мной пришел полицай. На проходной ожидал Гримберг. Приказал идти в барак. В бараке полицай поднял мое одеяло и по-русски говорит:

— Пшено?

На нарах было рассыпано немного пшена, деваться некуда и я ответил.

— Пшено.

Гримберг в ярости ударил по лицу и я упал на пол, заливаясь кровью. Потом меня повели в комнату, где всех бичевали. Там уже был мой земляк, Николай Брус, с которым мы ходили воровать это злополучное зерно. Я сразу же понял, что нас предали. Гримберг приказал дать нам по десять ударов и отправить в особый карцер. Когда присуждали особый карцер, то все знали, что жертву куда-то увозят. Но куда? Николаю приказали первому ложиться на стол и стали избивать, а меня поставили рядом, чтобы смотрел. Гримберг лично избивал и после каждого удара делал передышку, а Николай после каждого удара издавал глухой стон, который эхом отражался в моей голове, казалось, это меня уже били. Закружилась голова. Вот подошла и моя очередь. Гримберг приказал мне раздеться и лечь на стол. Видно, заметил, что мне стало плохо и решил быстрее плетками в чувство привести. Бил с наслаждением, протягивая плетку по спине после каждого удара. Отволокли нас в камеру штрафников. В тот вечер есть нам не дали. Так мы сидели с земляком, пока не стемнело и вдруг услышали голоса.

Дверь потихоньку приоткрылась и кто-то сказал:

— Бегите!

Оказалось, что свои ребята пришли нас выручать.

Коля наотрез отказался.

— Я никуда не пойду, нет сил, я не смогу бежать.

— Да вас же верная смерть ждет.

— Ну и что, все равно не смогу.

И я решил бежать сам. Это была моя последняя встреча с ним, больше его никогда не видел. Родственники тоже ничего не знают о нем. А я ушел. До проволоки провожали ребята. Кто-то подставил свою спину и я перелез через забор. На прощание махнул рукой и зашагал в темноту навстречу неизвестности. Уже к утру дошел до ближайшей деревни и решил покушать что-нибудь в саду. После того, как подкрепился, прихватил немного фруктов на дорогу и пошел дальше. В кукурузе не рискнул прятаться, ведь обычно там ищут, а на картофельном поле не так опасно. Прилег и стал дремать. Но вздрагивал от каждого шороха, а когда возле меня запищала птица, то с перепугу вскочил на ноги. Так пережил первый день за пределами лагеря, который находился где-то недалеко и надо было ночью отправляться в путь.

На второй день я прятался в пшенице и ел ее, растирая в ладони зерно, набирался сил, а когда стемнело опять отправился в путь. Так добрался до леса. В лесу мне пришлось труднее, никак не мог привыкнуть к животным, которые выскакивали из кустов, пугаясь меня. Да я и сам шарахался от каждого шороха, как заяц. Только ягоды начну рвать, а надо мной ворона: «Кар» — со страху падаю на землю, думая, что поймался. Но лесом можно было идти весь день. Постепенно привык к лесным звукам и уже не боялся даже ночью. На шестой день осмелился зайти в деревню и пошел по улице. Немного прошел, навстречу идет женщина и что-то говорит. Я, конечно, ничего не понял и продолжал идти. Не успел пройти через всю деревню, как меня догнала полиция. Произвели обыск, посадили в машину и повезли, мой вид выдал меня с головой. Привезли в какое-то отделение. Там я назвал свою фамилию. Откуда я, не стал говорить. Меня о чем-то спрашивали, но с перепугу я не понимал, хотя немецкий знал уже неплохо. На утро меня куда-то повезли, так я попал в Дрезденскую тюрьму.

Дрезденская тюрьма

Находилась эта тюрьма на берегу Эльбы. Снаружи это было красивое кирпичное здание в несколько этажей, по внешнему виду никогда не подумаешь, что это тюрьма. Во дворе была построена еще одна тюрьма — деревянная, которую построили специально для русских.

Бросили меня в камеру. Слушаю и удивляюсь: все по-русски разговаривают. Когда повели на допрос, то решил ничего не говорить о том, откуда я сбежал, чего бы мне это не стоило, молчать. Главное не проговориться, где работал, пусть меня бьют сколько угодно, но я ничего не скажу. Попасть опять в тот лагерь, Гримбергу на истязание, ведь он придумает особые издевательства для меня.

Ему, наверное, уже резиновые плетки надоели, и он устроит игры. Буду возить кого-то на плечах, лаять по-собачьи. Нет, нет, нет. Так рассуждая, шел на первый свой допрос. Вспомнил опять сон и стало как-то легче от надежды, что останусь жив. Допрос был очень короткий.

Спросили фамилию и возраст, ничего особенного, даже не били на этот раз. Я не ожидал такого. В хорошем настроении возвратился в камеру, но когда наслушался в тот же день всяких страхов от сокамерников, пришел в ужас. Одни говорили, что здесь с людьми обращаются, как с подопытными кроликами, испытывая на них всевозможные лекарства, другие, что будут брать нашу кровь из вен, а вливать какое-то вещество. Но это были только предположения, реальность была намного страшнее. Немцы устраивали «цирк». Все начиналось с того, что меняли меню. Обычно утром нам давали хлеб и суп, а в дни «представлений» на завтрак давали только кильку, очень много соленой кильки. Мы с голоду съедали ее за пять минут, а через час просишь воды, но пить нам не давали и уже к обеду, казалось, что глаза на лоб вылезут от жажды. Во рту все пересыхало, но пить так и не давали. Скоро мы узнали, что такая подкормка предшествовала особым пыткам. Возьмут из камеры жертву и ведут в цирк на «концерт», где устраивают суд. Заключенного подводят к немцу, который разыгрывает роль прокурора. Рассматривается дело «подсудимого». Потом объявляют решение суда: зачитывается фамилия, имя, возраст, за что сидит и объявляется мера наказания.

Иногда это тридцать-сорок ударов плеткой, а иногда забить до смерти. Палачей было много. Пока одного судят, другого уже бьют и так день за днем. Все заключенные должны пройти через это судилище. Если же не забили сразу до смерти, и повезло выжить в камере после истязаний, то таких «счастливчиков» куда-то отправляли этапом. На тех, которые возвращались после цирка, жутко было смотреть. Казалось, что с человека сняли кожу, сплошное кровавое месиво. Лежат без сознания.