Ну, здравствуй, Герой! - Михаил Француз

публичные извинения за свои действия и исчерпать конфликт? — спросил его я. Чем добился только плевка в моё так удобно подставленное лицо с его стороны. Презрительный плевок. Оскорбительный. Обидный. Но я не шевельнулся.

— Альбина, он не оставляет мне выбора, ты ведь это понимаешь? — повернулся к своей спутнице я.

— Понимаю, — хмуро выдавила сквозь зубы она.

— Ты помнишь наш недавний разговор?

— Помню, — так же выдавила она, не двигаясь и внимательно глядя на свою до сих пор молчащую противницу.

— Ты говорила, что провокаций больше не будет, — сказал я спокойным-спокойным голосом. И даже улыбаться начал.

— Говорила, — выдавила Альбина.

— Говорила, — подтвердил-повторил за ней я. — Ну, значит, не обижайся… — одновременно с последними словами, моя левая рука выстрелила ударом «рука-копьё» в живот мужчины, к которому я стоял практически вплотную, и который расслабился, не дождавшись от меня немедленной реакции на плевок. Для которого, мои разговоры были попыткой тянуть время и признаком трусости, неготовности начинать конфликт.

А ведь я уже упоминал анекдот про борца. «Не расслабляйся!..» А он расслабился.

А рука моя с невероятно противным, чавкающим звуком вошла в брюшную полость моего противника на глубину всей кисти. До самого позвоночника. Вошла и сжалась в кулак, схватив то, что попалось на пути.

Секунду он ещё стоял, а потом рухнул на подогнувшиеся колени. Упасть дальше ему не позволила моя правая рука, которая схватила его за горло в то время, как левая продолжила кишки на кулак наматывать внутри его брюха.

Спутница его отвлеклась от Альбины на происходящее, дернулась, но тут же застыла, так как теперь на её горле сомкнулась левая рука Пламенной. Сомкнулась и стала источать жар. Пока что едва заметный по струящемуся вверх перегретому воздуху, но его можно было четко воспринимать, как недвусмысленное предупреждение. Видимо, Альбина, в отличии от своей противницы, на нас с моей жертвой не отвлекалась. От того и не упустила момент для атаки. Такое возможно было в двух случаях: первый — если Шифеевой пофиг, что там со мной сделают. Второй — если она ни секунды не сомневалась, что я-таки вывернусь. Хм. Льстит такая вера. Но и напрягает — обязывает.

— Надо было просто извиниться, Виконт, — с радостной улыбкой и светлым взглядом сказал я, вынимая левую руку с намотанными на неё кишками из живота мужика, под тошнотворный звук падающих на мраморный пол крупных и частых капель крови. — Надо было просто извиниться, — повторил я, после чего начал запихивать извлечённые кишки в округлившийся от невероятной боли рот виконта.

Выглядело это настолько отвратительно, что улыбка моя стала шире и светлее. А кого-то из десятков зрителей этой сцены, стошнило прямо на пол.

Запихав, сколько уместилось, я оттолкнул мужика от себя. Он рухнул на пол и забился там то ли в судорогах, то ли просто от боли.

Я же посмотрел на свои перепачканные руки и обратился к Альбине.

— Ты, как хочешь, а я в уборную — мне надо умыться.

Девушка молча кивнула и оттолкнула от себя свою противницу на пару шагов, не выпуская её из поля зрения. Та агрессивно на неё зыркнула, но напасть не решилась. Я пожал плечами, равнодушно развернулся и потопал в направлении туалета. Всё равно, я тут уже больше ничего не решал. Без меня порешают…

***

Глава 22

***

Театр начинается с вешалки. И продолжается вплоть до уборной. Здесь не театр. Здесь — Дворец. Но принцип тот же. То есть, уборная тут была обустроена по высшему уровню: красный бархат, белый мрамор, ковры, люстры, белый фаянс. А вместо тесных узких кабинок целые небольшие комнаты с зеркалом, раковиной, собственно унитазом вполне современного мне вида, с биде, с белыми полотенцами, висящими на вешалке возле раковины… красота! Роскошь! В таких вот «кабинетах» не нужду справлять, а с дамами уединяться…

Ну, видимо, и уединяются, если судить по некоторым приглушенным стенами и драпировками звукам, что были слышны по пути сюда из пары соседних «кабинетов».

Да и сам я… был не один.

Я стоял перед зеркалом, смывал с кожи кровь и иные субстанции, содержавшиеся ещё недавно, как им и положено, внутри тела человека, а не снаружи. Кишки Виконту я вроде бы только вытащил. Причём, сделал это достаточно аккуратно — не порвав. Но вот желчный, если судить по запаху, раздавил… неприятный запах.

Обычный человек, на Земле, после того, что я сделал, не выжил бы точно. Как и Ли Тао, получивший от меня же разрывную пулю в живот. Хм… что-то, смотрю, начинает уже «почерк» складываться… Обычный человек и на Земле. Но мы сейчас не на Земле. И «Танк» сто сорокового уровня — давно уже не обычный человек — выживет. Откачают. Зелий у гостей с собой, естественно, нет, но какая-то экстренная медицинская служба в самом-то Дворце, при таких-то туалетах, точно есть. Так что — откачают. А стало быть, придётся теперь ещё и мести ждать от оклемавшегося товарища. Надо бы себе в памяти «зарубочку» поставить: сто процентов ведь судьба теперь с ним сведёт повторно. Надо быть морально готовым к этому моменту.

Я стоял возле раковины, смывал с кожи кровь. Тошнить не тянуло. Руки почти не тряслись. Плохо.

Очень и очень плохо. Слишком быстро моя психика адаптировалась и перестроилась на этот режим… опять. Очень плохо.

Я улыбался, но при этом даже не смотрел в зеркало. Смотрел на руки, которые старательно отмывал от крови под струёй теплой воды, бегущей из начищенного до блеска «хромированного» крана.

Когда мне хорошо — я улыбаюсь. Когда мне плохо — я улыбаюсь ещё шире. Я часто улыбаюсь. Почти всё время… Те, кто недостаточно хорошо меня знают, путают эти мои два состояния. И понимают неправильно… часто.

Альбина, которая стояла в том же «кабинете», позади меня, прислонившись спиной к стене возле двери, знала меня… не очень хорошо. И достаточно однобоко. Да она и не могла меня знать хорошо: откуда бы? Что ученики вообще знают о своих учителях, кроме того, что те сами иногда сбалтывают о себе на уроках? Да ещё двенадцать лет, которые прошли у нас в разных мирах (буквально). Двенадцать лет — это много. Мне тогда