Русская смерть (сборник) - Станислав Белковский

КОЧУБЕЙ. Что мне вручали на Н?

АНФИСА. Нобелевскую премию. Вот.

КОЧУБЕЙ. Мне разве вручали Нобелевскую премию?

Пауза.

Ах, да. Ну конечно. Как же я забыл. Нобелевскую – значит Нобелевскую. Вот память ни к черту стала. Надо хоть гараж отремонтировать, пока Нобелевская не кончилась. Мне уже 55 лет, Ноэми. В этом возрасте память слабеет. Особенно у мужчин пастозного телосложения. Я знаю, что это неприлично спрашивать, но в вашем возрасте можно: а вам сколько лет?

АНФИСА. Двадцать один год.

КОЧУБЕЙ. Двадцать один год. Какое счастливое число. Когда мне было 21, как вам сейчас, я жил с родителями в квартире на Больших Каменщиках и больше всего мечтал об отдельном жилье. Куда можно пригласить однокурсников. И распить портвейн «Три семерки». Или пять звездочек. Или это коньяк три семерки, а портвейн – пять звездочек. А знаете, был еще такой «Слнчев бряг».

АНФИСА. Мне папа рассказывал.

КОЧУБЕЙ. А где работает ваш папа, Ноэми?

АНФИСА. Он тоже переводчик, как я.

КОЧУБЕЙ. А, значит, у вас это фамильное. Семейственное что ли. Вы должны хорошо говорить по-английски, наверное.

АНФИСА. Меня папа с детства научал. Мы жили далеко отсюда. В Гондурасе. Там все говорили по-английски, и мне легко было учиться.

КОЧУБЕЙ. Значит, Ноэми, ваш папа был переводчиком в Гондурасе. А разве там говорят по-английски?

АНФИСА. Нормальные люди – нет. Они – погондурасски. А индейцы там, таксисты, прислуга – все по-английски.

КОЧУБЕЙ. Вот ведь что. Гондурас точно можно было бы отреформировать за пять недель. И мне бы поставили памятник. На главной площади Гондураса. Из чистого золота. Молодожены бы фотографировались на фоне этого памятника. А раз в год, в День независимости Гондураса, мимо памятника шел бы военный парад. А в России так не выходит. Золота много, особенно за полярным кругом. Но ставить мне памятник никто не спешит. И парады идут куда-то совсем в другую сторону. Вот ведь как бывает, Ноэми.

АНФИСА. А еще мои сокурсники говорят, что вы гений.

КОЧУБЕЙ. Как они об этом узнали?

Анфиса. Ну…

КОЧУБЕЙ. Вот и я говорю. Неглубокая проработка вопроса. Тема раскрыта поверхностно. Я бы вашим сокурсникам за такого гения поставил три балла.

АНФИСА. Но вы точно гений. Это же видно.

КОЧУБЕЙ. Спасибо, Ноэми. Спасибо. Вы действительно очень добры ко мне. К старому, в сущности, человеку. Но я – бывший гений. Я раньше был гением. Когда сидел с Африкан Иванычем за одним обеденным столом в «Правде». Или с Борис Николаичем с общей бутылкой в Барвихе. Когда в президиумах всяких сидел. А потом меня уволили. Из гениев. Сказали, послужил гением – освободи место другому. Товарищу освободи, так сказать.

АНФИСА. Разве из гениев можно уволить?

КОЧУБЕЙ. Можно, Ноэми. Можно. Это и есть мое главное ноу-хау. Я сейчас пишу книгу. Скажу вам по большому секрету. Не сдавайте меня ни в коем случае. Я сейчас пишу книгу о том, как увольнять из гениев. С точным описанием всей технологии. Вы знаете, что такое ноу-хау?

АНФИСА. Ой, это, по-моему, диски пятого поколения. Вот. Как хай-энд, только круче гораздо.

КОЧУБЕЙ. Вот-вот. Только круче гораздо. Это даже круче, чем Нобелевская премия. Когда я выпущу книгу про как увольнять из гениев, все сразу смогут мною гордиться. Особенно жена моя.

АНФИСА. Жена?

КОЧУБЕЙ. Да, жена. А что?

АНФИСА. Ее сейчас нет?

КОЧУБЕЙ. Она сейчас есть. Только не здесь. Она поехала на выставку больших волосатых бабочек. В Гондурасе есть большие волосатые бабочки?

АНФИСА. Ой, там есть все. Но я же еще маленькая там была. Бабочек не видела чего-то. Но они там точно есть. Мне папа говорил. Что даже на ночь выключают кондиционеры, чтобы в них не залетела большая бабочка.

КОЧУБЕЙ. А вот в России нет больших волосатых бабочек. И знаете, почему?

АНФИСА. Нет.

КОЧУБЕЙ. Потому, что в России очень холодно. И полярная ночь. Три четверти года – сплошная тьма. Темно, как в кино, когда реклама уже закончилась, а фильм еще не начинался. Бабочки же не будут жить в таких условиях. Они же не люди, правда.

АНФИСА. Не люди. Очень смешно.

КОЧУБЕЙ. И я думаю, что смешно. Поэтому у нас в России есть только мертвые бабочки. И мой друг, Боря Толь, устраивает их выставки. Чтобы мы все видели, какие существа окружали бы нас, если б у нас тут было тепло и круглые сутки – полярный день.

АНФИСА. Ваша жена скоро приедет?

КОЧУБЕЙ. Вы хотите с ней познакомиться? Неизвестно. Бабочек же много. И всех надо рассмотреть. Часа через три. Может быть, четыре. Я только проснулся и немного плохо соображаю. Сейчас сколько времени?

АНФИСА. Половина восьмого. Можно, я поправлю ваши очки. Они так идут к этому красному костюму.

КОЧУБЕЙ. Поправьте, о боже. Мы должны с вами тренироваться говорить по-английски?

АНФИСА. Да, мы должны тренироваться. Но можем пока по-русски. Начинать по-русски.

КОЧУБЕЙ. Я, как вы, Ноэми, с детства учил английский.

Но не очень удачно. То есть учил-то удачно, а вот выучил не очень. Однажды приехал в Вашингтон просить денег – не для себя, а для бюджета страны – и прямо с порога сказал: дир лэдиз энд джентлменз. С «з» на конце.

Как джаз. З-з-з-з-з. Представляете?

АНФИСА. С американцами так и надо. Построже с ними надо. А то они очень наглые. Чуть что – кладут ноги на стол.

КОЧУБЕЙ. Может быть. Но американцы меня и так понимают. Они хорошо читают по моим губам. Так что издавать звуки мне уже и необязательно. Открыл губы – и пошел.

АНФИСА. Как хорошо вы сказали – открыл губы! Вы любите танцевать?

КОЧУБЕЙ. С чего вы взяли?

АНФИСА. У вас глаза человека, который любит танцевать.

КОЧУБЕЙ. О, спасибо, Ноэми. Я из танцев знаю только два слова. Два очень красивых слова – пасодобль и хабанера. Но что значат эти слова, я не знаю. Думаю, что когда хорошее настроение и все получается, – это пасодобль. А когда хреново все – хабанера.

АНФИСА. Ой, я обожаю хабанеру! Хотите, станцуем? Как раз в таком красном костюме надо танцевать хабанеру.

КОЧУБЕЙ. Да что, я не умею танцевать. Да что вы. Да что вы.

АНФИСА. Не отбрыкивайтесь. Все вы прекрасно умеете.

Что вы отбрыкиваетесь, как второкурсник. Спокойно.

КОЧУБЕЙ. я. я. честное слово, хабанера… Может, лучше пасодобль?

АНФИСА. Я вам сделаю, как лучше.

Танцуют.

Удаляются в темноту.

XVI

Гоцлибердан.

ГОЦЛИБЕРДАН. О, хабанера! Какие еще в жизни остаются слова! Когда великий русский народ, итить его в душу богоносец, поднимет нас всех на вилы, меня не поднимут. Меня возьмут диджеем в дом престарелых. Я буду ставить им на виниле хабанеру и пасодобль. А потом. Потом все сгорит. Весь винил. Все старики. Останется только пепел. Первоклассный деревянный пепел наших богоносных широт. И еще – я. Я останусь. Потому что хороший диджей всегда в цене. Хабанера!

Танцует.

XVII

Кочубей, Анфиса.

АНФИСА. Вы давно не пробовали, мой босс?

КОЧУБЕЙ. Признаться, давно. Все не до того было. Старую книжку заканчивал. Потом отсыпался. Да, а Марфуши до сих пор нет. Двенадцатый час уже. Разве бабочки не заканчиваются к полуночи?

АНФИСА. Марфуша – это ваша домработница?

КОЧУБЕЙ. Что вы, Ноэми. Марфуша – это моя жена. Ее зовут Мария. Но дома я привык называть ее Марфа. Так повелось. Она откликается.

АНФИСА. Когда вы сказали «она откликается», мне вспомнилось про собак. Смешно. Это собаки откликаются на клички.

Пристально.

КОЧУБЕЙ. Собаки меня тоже интересуют. У меня было 12 собак. На даче. Когда я работал премьер-министром. Верней, заместителем. Их всех расстреляли.

АНФИСА. Как? Кто расстрелял? Вы шутите?

КОЧУБЕЙ. Разве я умею шутить, моя шикарная танцовщица? Их расстреляли агенты КГБ. Вы знаете, что была такая организация – КГБ?

АНФИСА. Мне что-то папа рассказывал. Но я точно.

КОЧУБЕЙ. Теперь ее уже нет. А тогда она была – вовсю. И КГБ приставил ко мне охрану. Специально, чтобы охрана раздражала меня. И мешала таким макаром делать либеральные реформы.

АНФИСА. Чем таким мешала?

КОЧУБЕЙ. Таким макаром.

АНФИСА. А что это – макар? Я не слышала.

КОЧУБЕЙ. Макар, ну. это сложно объяснить. я занимаюсь этим всю жизнь.

АНФИСА. Я постараюсь понять.

КОЧУБЕЙ. Макар бывает очень разный. Иногда он – как «маузер». То есть как пистолет для внутреннего употребления. А иногда – как злой дух. Вы понимаете?

АНФИСА. Макар – это такой злой дух? Который выходит из болота?

КОЧУБЕЙ. Как вы догадались? Вы.

АНФИСА. А мне рассказывали в Гондурасе. Когда я маленькая была. Надо было бояться болотного злого духа. И я боялась. Как все.

КОЧУБЕЙ. Да, в Гондурасе живут мудрые люди. Я бы их отреформировал за пять недель. Ну, за шесть – максимум. Максимум за шесть, вы понимаете?!

АНФИСА. Вы такой гениальный, что хватило бы и трех. Максимум четырех.

КОЧУБЕЙ. Вы думаете? Вам видней, вы жили в Гондурасе. Я – нет. Хотя я-то с детства мечтал об Ирландии. Тут пяти недель бы уже не хватило. Ирландия даже слишком неприступная. Как вечная мерзлота. Особенно, если мерзлота – из шоколада. Так, пытаешься укусить – и только сможешь, что отморозить зубы. Ничего больше. Я в юности читал книгу «Улисс», и влюбился в Ирландию. Точнее, в город Дублин. Вы читали книгу «Улисс»?