Пропавшая история - Алексей Подъяпольский

Слова про «побродяжку» стали, наверное, достаточно широко известны многим, в том числе и таинственной спецслужбе. «Княжна» была временно отставлена в сторону (такой вариант возможен), т.к. Пугачёв и N действовали довольно успешно, но после Казани стало ясно, что «дело Пугачёва» провалилось. Вот когда бы пригодилась «княжна» — «дочь Елизаветы Петровны» как запасной вариант, но Тараканова уже «засветилась» раньше времени. Разыгрывать эту «карту» для таинственной спецслужбы стало опасно, чтобы не «засветиться» самой, а потому Михаил Доманский вполне мог получить приказ типа неоднократно упоминаемого в детективах: «Действуйте на свой страх и риск, в случае провала вы являетесь просто авантюристом-одиночкой, а мы постараемся вас выручить».

Замыслы «княжны Таракановой» были амбициозные: планировалось в качестве помощи Пугачёву поднять восстание в Польше и Белоруссии, просить турецкого султана оказать поддержку против России. В этом самозванку поддержал французский король Людовик XV, стремившийся не допустить усиления России. Начав осуществлять задуманное, «княжна» и иже с ней направились морем в Стамбул просить султана о помощи, но из-за непогоды надолго застряли в Рагузе, оттуда Екатерина и получила весть о самозванке. Из Рагузы, ещё до захвата Пугачёва, «княжна» послала письма главнокомандующему русской средиземноморской эскадры графу Алексею Орлову и отдельно морякам его эскадры. Но оба письма оказались на столе первого адресата — Алексея Григорьевича Орлова.

Есть легенда, что пять братьев Орловых — Иван, Григорий, Алексей, Фёдор, Владимир — были потомками того стрельца, который в «утро стрелецкой казни» оттолкнул Петра с пути к плахе, сказав: «Подвинься, я здесь лягу!» Это бесстрашие приговорённого к смерти настолько изумило царя, что он, назвав стрельца «орлом», помиловал его. Братья Орловы, как и их пращур, отличались дерзостью и отвагой, но первым из них был Алексей. Он, а не Григорий, был одной из главных фигур переворота 1762 года, приведшего на престол Екатерину. Он «помог» умереть Петру Фёдоровичу (Петру III), за что Екатерина была у него в долгу. А ещё в нём соединялись ум, удивительная проницательность, безумная храбрость, неслыханная уверенность в себе, дерзость, отсутствие всяких проявлений совести, расточительность, презрение к общественному мнению — так сказал про Алексея Орлова один из позднейших писателей-историков.

Орловы, за исключением старшего Ивана, почти безвыездно жившего в деревне, были отмечены тем или иным талантом, что позволило им оставить по себе не только скандальную, но и благодарную память. Григорий сумел искоренить в Москве чуму. Он же первым в России начал изучать вечную мерзлоту и опытным путём доказал, что её можно использовать в качестве фундамента при строительстве в гиблых северных местах. Алексей, кроме всего прочего, прославился выведением лошадей знаменитой орловской породы. Фёдор получил орден Святого Георгия второй степени как один из немногих уцелевших офицеров с погибшего в Чесменском бою флагманского корабля «Евстафий». Владимир несколько лет был президентом Петербургской Академии наук, пока его не сменила на этом посту Дашкова. Но должность эту Орлов-младший получил не по протекции старших братьев, а благодаря знаниям иностранных языков и отменной образованности, которая позволяла Владимиру на равных общаться с французскими энциклопедистами.

Такими были братья Орловы, выходцы из простого народа, не способные ни на откровенное, ни на тайное предательство в отличие от разных Паниных, Долгоруких, Куракиных и иже с ними, которые, находясь на важных государственных постах, все до одного состояли в различных масонских ложах и проводили политику, направленную во вред Российской империи. Орловы никогда не называли русский народ «подлым», как это делали те же Голицыны и Куракины, с трудом говорившие по-русски, а изъяснявшиеся на «изящном» французском. Верны присяге и Отечеству были Орловы, и неизвестно, что могло бы произойти, если бы письма «княжны Таракановой» не попали бы в руки Алексея Орлова.

Получив эту корреспонденцию, граф после размышлений известил Екатерину о задуманном им плане поимки самозванки. В этом же письме Орлов высказал мысль о том, что за действиями Пугачёва стоят внешние силы, — умён был граф Алексей Григорьевич.

Орлов предполагал, что это происки Франции, и был недалёк от истины, ибо поддержка «княжны Таракановой» Людовиком XV была подтверждена в XX веке находками документов во французских архивах.

Орлов отправил письмо императрице 27 сентября 1774 года, добавив, что желательно взять Пугачёва живым и допросить. Он не знал, что «амператор» уже две недели как схвачен…

Ответ из Петербурга пришёл в декабре. Приказ был краток и безжалостен: «Сей твари, столь дерзко всклепавшей на себя имя и породу, употребить угрозы, а буде и наказание нужно, то бомбы в город Рагузу метать можно, а буде без шума достать её способ есть, то я и на сие соглашаюсь»… Екатерина не боялась даже международных осложнений в случае обстрела с кораблей нейтрального города — Орлову давался карт-бланш на «царскую охоту».

Бомбы метать не пришлось — граф сделал всё «без шума», что известно, и захватил Тараканову вместе с Доманским и служанкой Франсиской Мешеде. Это произошло в Ливорно, слухи же о захвате «княжны» русскими как-то очень быстро распространились по городу, хотя всё было проведено в тайне. Можно предположить, что «княжну» и особенно Доманского «контролировали» со стороны, но доказать этого нельзя, хотя подобный контроль спецслужбы осуществлять могут.

Офицеры русской эскадры, обеспокоенные волнениями на берегу, посоветовали Орлову остерегаться «экспансивных итальянцев», но граф отмахнулся от предостережений, как от мух. Он имел под своим командованием 5 линейных кораблей и фрегат с общей артиллерией в 700 стволов, прошедшие огонь и воду сражений в архипелаге команды, которые легко смели бы Ливорно с лица земли. Зная Орлова, можно достаточно уверенно считать, что он не колеблясь пошёл бы на такой шаг — «метать бомбы» — даже без приказа императрицы — человек он был решительный.

В ночь на 26 февраля 1775 года эскадра вышла в море и 22 мая бросила якоря в Кронштадте. 24 мая «княжна» оказалась в Петропавловской крепости, а 26-го с неё был снят первый допрос. Его проводил фельдмаршал А.М. Голицын с секретарём, коллежским асессором Василием Ушаковым. Таракановой было задано всего два вопроса: её настоящее имя и кто научил её называться принцессой Елизаветой, наследницей Российской империи?

Свыше четырёх месяцев прошло, как был казнён Пугачёв, следствие по делу которого вёл граф Панин — масон, теперь дело о самозванке ведёт фельдмаршал-масон, чьё имя упоминалось в реляциях с турецкого фронта относительно недолго, затем Голицын был отозван в Петербург, где и получил звание фельдмаршала, причём произошло это буквально накануне появления самозванца. Странная случайность…

Так что теперь и очную ставку с «амператором» уже не устроить — не поторопились ли казнить Пугачёва? Если бы ещё был жив «Емелька», то очную ставку надо было бы провести не с «княжной», а с Михаилом Доманским, и не исключено, что «амператор» узнал бы шляхтича…

На допросе узница рассказала, что Елизавета — её настоящее имя, родителей своих она не помнит, выросла в городе Киле, в десятилетнем возрасте её увезли через Россию в Персию. В 1768 году она через Ригу и Кёнигсберг попала в Европу, сначала в Берлин, потом полгода жила в Лондоне. В 1772 году переехала в Париж.

На второй вопрос ответила, что сама себя никогда не называла дочерью Елизаветы Петровны, так о ней говорили другие, а она лишь пользовалась этим именем, не считая его зазорным. Назвать же людей, кто научил её называться царской дочерью, она не может, т.к. этому её никто не учил.

История «княжны Таракановой» известна с её слов, записанных на допросах в Петропавловской крепости. Последующие историки делали свои выводы именно на данных их этих протоколов, не принимая во внимание следующее обстоятельство: все допросы вели только два человека — Голицын и Ушаков.

Чин фельдмаршала относился к 1 классу «Табели о рангах» и соответствовал канцлеру, т.е. почти премьер-министру. Коллежский асессор состоял в 9 классе и приравнивался к премьер-майору или секунд-майору. «Княжна», это известно, не говорила по-русски, и допрос мог идти, например, на французском языке. Голицын должен был владеть им, а вот Ушаков — неизвестно. Но даже если и он знал иностранный язык (что очень вероятно), то субординация (подчинение младшего по чину старшему) была в ту эпоху жесточайшая. На основании этого можно сделать предположение, что записывавший показания «княжны» Ушаков мог по приказу Голицына прямо в камере что-то не зафиксировать либо извратить смысл слов узницы — короче, просто сфальсифицировать протокол. Тараканова в этом случае не могла бы ничего понять, поскольку не понимала по-русски! Фальсифицировались не все показания подряд, а только то, что могло представлять угрозу для… масонов, «расцвет» которых в России приходится как раз на эпоху Пугачёва и Таракановой!