Проклятый род. Часть III. На путях смерти. - Иван Рукавишников

- Двух мне надо. Двух. Два жеста. Как две души друг другу в глаза заглянут... Да, да, как заглянут, когда он здесь, близко... Когда любовь их между ними...

Говорил, то кричал, то шептал, захлебываясь старым вином.

- Нет, уж я не пойду.

- Пойди! Приведи. Мне нужно.

И шептал уж невнятно:

- Мне Зою нужно... Зою и ту...

- Не пойду я.

Чуть скрипнув, открылась дверь. И в комнату вошла Зоя. Глаза светятся. Рука плавным жестом, сказала:

«Вот я».

Вошла и дверь за собой притворила Зоя. И щелкнул ключ. И ключ вынула; держит в руке.

- Вот я.

Паша подняла одеяло до шеи. Зоя, постояв у двери, подошла к Виктору, на тахту села, рукою провела по лицу Виктора. Руки его искала. Не ответил. Но в глаза заглянул. Тогда пошла за ширму. Шелест одежд. На подушки откинувшись, в потолок глядя, видел Виктор как сказку его белую кровавит чуждая сказка невнятная. Ладонью глаза тер и глазам не показывал новой яви.

Вышла Зоя до пояса нагая. И задрожал. И указал лишь туда, на стену, на тот лист, где намечены руки простертые, а пальцы рук жадно, как когти ждут. И встала против Паши на коврик. И подошел, и чуть поправил. И пил нектар праздника. И оживали кариатиды. Паша дрожала явной дрожью.

- Виктор, я верю в тебя.

- Так, так!

И в дрожании рук Зои искал правду.

Извиваются руки в немой тоске. Рок страшное предопределяет.

«Разве я не умею шутить?»

«Да. Ты умеешь шутить».

И на тахте широкой лежа, ловил-пил тела двух женщин.

- Ты не рисуешь больше, Виктор?

- Стой так. Нет, так вот руки... Паша, не двигайся.

И подошел, и чуть тронул углем бумагу и опять на тахту.

- Паша! Подойди сюда.

И шепотом неслышным:

- Княжна Паша...

И подошла. И руки дрожащие опустив, исподлобья глядела.

- Виктор! Виктор!

И к нему припала, и целовала, и трепетала Зоя. И в оба лица засматривал, во взоры такие непохожие. И слышал гул пурпуровых парусов над синей-синей водой.

«Шутки дьявола... Шутки дьявола...»

Про Яшу забыли. Убежал из дому. На вокзал. Без вещей!

Отъехал поезд. В ладонь служителю Яша монеты совал. Дали купе. Запертый метался, виски сжимая.

«Вот оно! Вот оно!.. А тот... Сами себе вы, говорит, страхи насочиняли... Нет, уж это не сам себе...»

Вихрем крутились думы, разрывались в клочья. Рыдания колотили его по пыльным подушкам дивана. И затих. И новое. В туче косматых разодранных мыслей-страхов одну видит, как глазами видит мысль неотступную.

«Ну да. Ну да. Нельзя быть ребенком. Осилят. Бороться! Бороться! А так невозможно, психологически невозможно бороться. Те во всеоружии спокойствия и расчета, а я... Да, конечно, у меня нервы расстроены... В руки взять. Пересилить».

На остановке из буфета принес две бутылки сельтерской воды. Разделся донага. Обтирался, растирал тело носовым платком.

«Да. Вот и из вещей ничего не взял. Хорошо, что деньги не забыл. Надолго ли хватит?.. Ну, да главное успокоиться и реабилитировать себя».

Не отступала мысль.

«Да, да. Конечно так. Пусть усыпят и под гипнозом выпытывают. В гипнотическом сне не лгут. И показания запротоколить. Запротоколить при свидетелях. Завтра же к профессору. И я оправдан, и враги посрамлены. Но мне не нужно вашего унижения. Я добрый. Пусть все узнают, какова моя душа... А не отравитель...»

Подчас улыбался уж. И твердил-бормотал:

- Под гипнозом, под гипнозом. Посмотрел бы я, как бы Константин согласился под гипнозом... Ведь тут все мысли, все, может быть, даже забытые мысли... А я согласен...

Скоро опять жуть, в упор глядящая бельмами. Шорохи мучительно-неотступные. Кто-то дернул ручку двери. И затрясся Яша. И кинулся в угол. И притворился спящим.

В Москве опять в тех же грязных номерах остановился.

- А вещи, барин?

- Да... Потом привезу... завтра. А паспорт вот...

И выбежал. И долго по Москве бродил, заходил в кофейную, по адресной книге выписывал адреса профессоров.

Бродил. Подходя к подъезду намеченного дома, руку к звонку протянуть не решался. И шел дальше. Из конца в конец города раза два. Не замечал хода времени. Боролся с одолевающими силами, то отдавался их когтям надолго.

«Фу! Да теперь все профессора спят».

Удивленно оглянулся среди пустого переулка. Подмигивали желтые глазки фонарей.

«Ну, завтра. Но непременно, непременно. И все разом кончится».

Побрел. Далеко.

Только-что пришел, заперся и подумал:

«Вот, кажется, некстати есть хочется». Постучали в дверь властным стуком.

- Там кто? Ко мне нельзя...

- Прошу открыть. По предписанию...

Страшные слова спокойно-властно требующего голоса. Сотни раз слова эти чудились Яше. И днем, и ночью, часто-часто. И вот теперь за дверью они сказаны. Слова, как бой барабанный.

Не помнит, открыл ли дверь, сама ли открылась. Вошли и в форме, и в штатском платье люди.

- Вещи? Да я без вещей.

- Вы сказали - завтра. Где же ваши вещи? Позвольте квитанцию.

Обшаривали карманы.

Когда по коридору вели, Яша шепотом читал молитву, и глаза его были закрыты. В карете сидя, дважды пытался вырваться. Но крепко держали за руки повыше локтей.

На миг мысль:

«Галлюцинация?»

И не знал обрадоваться ли, пуще ли ужаснуться. Но карета въехала куда-то в ворота.

- Выходите!

Ввели-втащили Яшу куда-то. Ноги в коленях подгибались. Плыли-качались стены. Поддерживаемый под руку услышал через стол властный-властный голос. Вопросы:

- А этого узнаете? Этого вот? А эту?

Фотографические карточки на столе. Мелькнуло лицо сестры.

- Да нет... не может быть... - Но голос спрашивал про Мертвый какой-то переулок.

Услышал еще позади себя:

- В карете вырывался...

Говорил ли что... Загрохотало грозное, неумолимое. Сначала по комнате хохот. Потом в голове лишь. Холодная темная вода быстро-быстро стала вливаться в комнату. Ноги заморозила. Выше, выше. Ко рту подступает. Подпрыгнул Яша и пропал в темной, в темной, в холодной воде.

Болтали весело. Ехали в наемном ландо с вокзала к себе, в Мертвый переулок.

- Молчи, Ирочка, молчи, ангел. Ты уморишь меня. Ни слова о Паше, о телушке этой...

- Нет, слушай. Вот что еще. Эта Зоя, ей-Богу, прехорошенькая. Ведь придет же она сюда. Разыщем!

- Так она и уедет оттуда!

- А станет он ее долго держать? Злючка она. Надоест ему. Месяц ей сроку.

- Ты не знаешь мужчин.

- А ты знаешь? Что? Что? Знаешь?

- Ой-ой! Не щиплись... Ирочка, ангел, не щиплись...

Весело глянул маленький особняк оконными гардинами.

Кто-то чужой отпер дверь. Прошла, не заметив, Ирочка. А Валя шепнула ей, по ступенькам стуча каблуками:

- Новый у нас в монастыре... Хорошенький... Ой-ой! Ну не буду.

Наверху чужие люди объявили им обеим, что они арестованы.

В развороченном дому гулко рождались голоса чужих. Поняли обе:

- Монахов выследили. Забрали. Засада.

Валя села на стул, опустив руки. Ни пальто не сняла, ни шляпы. В Ирочку вошла злоба. Молчала Ирочка, сжимая кулаки. Ходила по столовой. А ее спрашивали. И надоело молчать.

- Ну да, ну да. И сдавала. Хочу, и сдаю комнаты. Мало в Москве меблированных комнат!.. Как вы сказали фамилию? Нет. Такого не знаю. Впрочем, спросите прислугу.

- Я бы просил вас не звонить. Я сам позвоню, когда надо будет.

Стояла перед тем, часто мигая:

- То есть как это?

- Да уж так-с.

И звякнули шпоры.

- ...ах, и шифоньерку! Валя, они мою шифоньерку открыли... Да как вам не стыдно. Ведь там мои письма... Валя! Валя!

И побежала в ту комнату.

- Отстаньте! Не убегу я от вас. Выходы охраняйте, а за мной не бегайте. Могу я в своем доме...

- Позвольте, mademoiselle...

- Не позволю! Валя! Валя же! О, курица! Валечка, милая! Да иди же ты... Одной мне с ним не сладить...

Бегала по дому. Завидев беспорядок, топотала; частую дробь выбивали каблуки.

- Прочь! Прочь! И как вам не стыдно. А еще военный. Слушайте! Вот что. Кто из вас здесь главный?

- Можете ко мне обратиться, mademoiselle

- Mademoiselle - тоже... А весь дом перерыли... Что я? Бомбист что ли?.. Но вот что... если вы главный, отпустите вы нас. Мы с Валей в гостиницу переедем. Ей-Богу адрес вам дадим. Хоть сами провожайте.

Усмехнулся. Отказал.

- Валя! Валя! Да это испанские разбойники... Валя! Иди же сюда... Что? Допрос? Какой допрос? Почему допрос? И куда вы задевали мою прислугу? Валя, они и Тору арестовали... Вы, может быть, повесили мою Тору? Признавайтесь, милостивый государь... Или как вас по чину...

- Успокойтесь, mademoiselle. Но показания... Я должен.

Бегала по комнатам. Тот за ней.

- Извините, я должен буду прибегнуть...

Увидела Ирочка на стене телефон.

- Стойте. Позвоните вы к губернатору. Пусть он разрешит мне с Валей в гостиницу... Что? И этого не можете? Стойте, стойте! Придумала! Я сама позвоню. Да не бойтесь, я не к губернатору. Надеюсь, могу я в своем доме поговорить по телефону? Ах, милостивый государь... а еще военный.