Звезда заводской многотиражки - Саша Фишер

На меня, разумеется, тоже насели с вопросами. Я рассказал, что буду работать в газете и что завтра утром медосмотр надо пройти. Ужасно хотелось рассказать историю про морг, но я что-то сомневался. Начнут болтать, поползут слухи, и вот я уже не просто какой-то там Иван Мельников, которых в СССР может быть не меньше, чем в Испании Педро, а вполне конкретный Иван Мельников. Чье тело, которое должно было лежать мертвым в холодильнике морга одной из городских больниц, а вместо этого устроилось работать на шинный завод.

Хотя соцсетей здесь нет, так что моментально эта история достоянием общественности не станет. Вряд ли у сплетни в общаге такой же охват, как у какого-нибудь поста в твиттере…

— Так получается, кошелек у тебя украли? — спросил Кирилл Григорьевич, когда я закончил отредактированный немного рассказ своего пробуждения в морге.

— Не помню, я же мертвый был, — засмеялся я.

— Может тебе завтра аванс попросить на заводе? — сказал Шурик. — Его уже выдали, конечно, но в виде исключения… Ты же только устроился.

— А если не дадут, то что ему, с голодухи пухнуть что ли? — Егор задумчиво поскреб затылок, газетная треуголка, про которую он, видимо, забыл, упала на пол. — О, есть идея!

Глава тринадцатая

Ну, здравствуйте, товарищи журналисты!

Егор ухватил меня за рукав и поволок к двери.

— Ты чего удумал, Наполеон? — спросил я.

— Не дрейфь, Ваня, сейчас все будет чики-пуки! — Егор хлопнул меня по плечу. — Не в пустыне живем, поди!

— Эй, только ты про морг сильно-то не распространяйся, — я придержал прущего, как ледокол, Егора, когда понял, что он собирается сделать.

— Да все нормально! — заверил Егор. — Я понял!

Мы спустились на этаж ниже и потопали по бесконечному коридору в сторону мерцающего от света уличного фонаря окна. У одной из дверей он остановился и повернулся ко мне.

— Не имей сто рублей, а имей сто друзей, понял? — он подмигнул. — И тогда если каждый скинется по рублю…

Он без стука завалился в комнату. Когда дверь открылась, то я сначала чуть было не подумал, что там пожар. Накурено было так, что не то, что топор, алебарду можно вешать. Надо же, как все-таки быстро отвыкаешь от прокуренных помещений… А ведь когда курить в помещениях запретили, казалось, что это невозможно, как же так — пить в баре пиво, а курить ходить на улицу? А спустя каких-то пару месяцев входишь во вкус. Одежда не воняет и волосы не покрыты плотным слоем табачного запаха. Но здесь об этом запрете никто еще не знал.

Комната была в точности такая же, как и у нас — просторная и квадратная, с большим окном. Только здесь оно не зияло черным провалом в уличный мрак, а было закрыто синим шерстяным одеялом. Видимо, такой ленивый способ утеплиться от проникающих сквозь щели сквозняков. На тумбочке стоял пузатенький телевизор «Рубин» с выломанной ручкой переключения программ. Не знаю, что там за конструкторский дефект, я, помнится, в детстве работал «пультом дистанционного управления». Какое-то время я азартно щелкал ручкой. Чтобы ее повернуть до щелчка на следующую программу, требовалось немало сил. И я очень гордился собой, когда у меня это первый раз получилось. И ревностно охранял потом свое право переключать программы. А потом внутри ручки что-то хрустнуло, и остался только плоский металлический хвостик. Переключать которым было тоже можно, но нужны были пасатижи.

На кроватях и стульях сидело, наверное, человек пятнадцать мужиков. Все в очень домашнем виде — треники, майки, тельняшки, рубашки с закатанными рукавами. Телевизор бормотал на пониженной громкости, дикторов новостей было не слышно за горячим спором мужиков.

— …да Дасаев тянул весь матч, пока Буряк…

— Да-да, весь матч, рассказывай! Сколько там Дасаев тянул? Три минуты? На четвертой Буряк уже гол заколотил!

— Ничего, в марте на Кубке СССР «Спартак» отыграется, вот увидишь!

— Да-да, мечтай, мечтать не вредно!

«Отыграются, — подумал я. — В финале Кубка только армейцам проиграют».

Вслух говорить, ясное дело, не стал. Заядлым болельщиком я никогда не был, но за «Спартак» болел мой отец, и почему-то я отчетливо запомнил, как весь двор следил за этим несчастным Кубком весной 1981 года. Чуть ли не траур был дома в День Победы, когда «Спартак» проиграл ростовскому СКА.

— Земляки! — громогласно произнес Егор, положив на живот руку. И стал еще больше похож на Наполеона. — Это Иван, новый журналист в «Шиннике». Прошу любить и жаловать!

Мужики замолчали и воззрились на меня, сквозь клубы табачного дыма. Вполне дружелюбно так воззрились.

— А ты за кого болеешь, Иван? — спросил один, в тельняшке и с уродливым шрамом от ожога во всю щеку. — За «Спартак» или за киевское «Динамо»?

— Ша! — гаркнул Егор. — Не наседай на парня вот так сразу! У него какая-то борзота в поезде кошелек вытащила со всеми подъемными. А получка еще ого-го когда. Да и что там той получки у молодого-то специалиста? Слезки одни! Давайте поможем парню, а? Скинемся по чуть-чуть, а то зачахнет же от голода парень в наших холодах!

На мое удивление, недовольных просьбой Егора оказалось немного. Один что-то пробурчал и уткнулся в газету, сделав вид, что не слышал. Другой отчетливо сказал что-то вроде «ага, счас, самим мало…» А остальные полезли в карманы треников, а четверо поднялись со своих мест, видимо, обитатели этой комнаты.

Егор снял с головы треуголку и обошел комнату. Зазвенела мелочь, несколько щедрых кинули даже по рублю. Егор выгреб собранную сумму из треуголки и вложил мне в руку.

— Ну вот, Ваня, говорил же, что помереть с голоду не дадим! — он похлопал меня по плечу и водрузил свой головной убор на место.

— За «Спартак» я болею! — сказал я и подмигнул «меченому».

— Вот жук, а! — он захохотал. — Знал бы раньше, не стал бы тебе рубль давать!

Мужики поддержали хохот. Беззлобно так. Я почувствовал, что снова начинаю улыбаться, как дурак. Стало удивительно тепло на душе. То ли грели монеты и бумажки в руке, наличие которых спасало меня от необходимости заморачиваться вопросом денег прямо сейчас. То ли просто атмосфера этой сбитой мужской компании, собравшейся после работы посидеть в клубах табачного дыма и потереть о подробностях футбольного матча почти месячной давности на меня так подействовала.

Утро началось как в тумане. Сначала трескучий звонок будильника, потом мы все в полусне натянули на себя одежду, потом был момент, который я хотел бы проспать и пропустить — попытки впихнуться в утренний троллейбус. Получилось с третьей попытки только. Потом сонная