Я - нет - Лоренцо Ликальци

А эта история с пианино? Оно стояло у меня в гостиной, и я видела, как она часто садилась за него и колотила по клавишам так, что хотелось заткнуть уши. Но она проводила за этим занятием целые часы, получая явное удовольствие. Не прошло и месяца после того, как это случилось в первый раз, я услышала, что она наигрывает джингл из какой-то рекламы. Чтобы сыграть этот простенький мотивчик, ей понадобились всего три клавиши. И она прекрасно ими распорядилась: мелодию легко было узнать. Я спросила ее, не хочет ли она брать уроки музыки, она ответила «да». И произошло невероятное: за восемь месяцев обучения она овладела тем, чем не овладевают и проучившиеся два года. Это не мои слова. Это слова ее педагогини. Она сказало мне, что у Лауры врожденный талант, что в ее практике это впервые. Беда только, что девочка часто отвлекается, строптива и неусидчива. Тем не менее, добавила учительница, лучше насильно за пианино ее не усаживать. Потому, что если она хочет, то играет, если нет — ее не заставить. Сейчас, слава богу, у нее период, когда она играет — не отходит от инструмента.

В последнее время она почти не спрашивает о своем отце, а когда спрашивает, я каждый раз отвечаю, что папе нужно было уехать, но скоро он вернется. Потому что я уверена, что Франческо вернется. Когда — не знаю, но он вернется. А вот о маме я такого не могу девочке сказать.

Элиза была создана для него. Для Франческо. Я не ошиблась. Я знала, что Франческо необходимо влюбиться, отдаться женщине. Но растопить ледяную корку, сковавшую его сердце, могла только — и это несомненно — та женщина, которая смогла бы согреть это сердце. Та, которая убедила бы его, что человек не проигрывает, если всецело доверяется любви. Та, которая была бы способна мягко, но одновременно решительно войти в его сознание, не заявляя при этом никаких прав на него, изменяя его, но не пугая и не позволяя сбежать. Такой женщиной и была Элиза, уравновешенная и целенаправленная, способная воздействовать на его душу. Элиза, почувствовавшая Франческо еще раньше, чем ее разум подал голос, даже раньше, чем она обнаружила потребность в нем. Да, именно такой женщиной была Элиза. И какой хотела быть я. И теперь я не могу не думать, не верить, не надеяться, что после всего, что случилось, через что я прошла, после всей этой боли, после всего, что я поняла о себе, о нем и о возможности быть вместе, после всего, что еще случится, такой женщиной могла бы стать я.

Я хотела бы стать ею. И я больше не боюсь признаться в этом.

Сегодня Флавио приедет забрать детей на уик-энд до воскресенья. На этот раз с ними поедет и старший, парень мне это обещал. Он вернулся домой в пять утра, и когда чуть позже я заглянула в его комнату, чтобы убедиться, все ли с ним в порядке, я увидела, что он лежит на кровати нераздетым и спит глубоким сном, а в комнате несет спиртным от его дыхания. Это меня здорово встревожило. В последнее время он стал груб, раздражителен, замкнут, такое впечатление, что в любую секунду готов выйти из себя. Из двоих моих мальчиков он особенно тяжело пережил наш развод, ему было десять лет, и он все уже понимал. До развода он боготворил Флавио, а сейчас, кажется, ненавидит. Он ощущает себя преданным. Как и я. Лауры для него как бы не существует. Не могу сказать, что она доставляет ему хлопоты, но он никогда не находил с ней общего языка, как, впрочем, и она с ним. С младшим наоборот. Лаура стала ему сестренкой, они вместе играют, смеются, он ее балует. Младший — очень славный мальчик, спокойный, серьезный, основательный. В этом году он заканчивает третий класс и пока ничем не огорчал меня. Сейчас он в школе, но скоро придет. Я знаю, как ему не терпится увидеть своего отца, наверняка сидит за партой и считает минуты.

Звонят в дверь. Если Флавио, то он явился раньше срока, я ждала его к двум, а пока только час. Ну и хорошо, пусть сам будит своего сына.

Лаура сидит за пианино. Сегодня утром она дома — отказалась идти в садик. Она прерывает игру и говорит:

— Тетя, я пойду открою.

Ей нравится вставать на стул и смотреть, кто там на экране домофона.

— Если там не дядя Флавио, не открывай, позови меня. И осторожнее, постарайся не упасть со стула.

— Да, тетя.

Через несколько секунд она появляется в кухне:

— Тетя, тетя, там почтальон!

— Ты ему открыла?

— Да, но он не хочет входить, говорит, что боится собак.

— О господи, скажи ему, что они его не тронут. Подожди, я сама ему скажу… Прошу вас, входите, не бойтесь, собаки вам ничего не сделают.

— Нет уж, синьора, я поостерегусь, береженого Бог бережет.

— Хорошо. Тогда подождите, я их запру. Что у вас?

— Телеграмма, синьора. Телеграмма для Лауры Масса.

XVII. Франческо

То, что меня разбудило, оказалось звуком мотора. Я открыл глаза и увидел луч солнца, проникший в комнату сквозь маленькие, без стекол, оконца хижины и приоткрытую дверь.

— Франческо, вставай, пора ехать.

Я поднялся и увидел Каданку с кружкой дымящегося чая в руках.

Дети еще спали, но Фатима и Мариан уже встали и ждали нас на улице. Деревня была погружена в тишину, которую нарушал только глухой рокот разогревавшегося дизеля.

Каданка достал из большой сумки старинный поляроид, из тех огромных, что теперь уже и не сыщешь. Он попросил Фатиму сделать снимок, даже два, один для меня, другой для него. И мы отправились в путь.

В зеркало заднего обзора я видел жен Каданки, махавших нам вслед. Я ответил прощальным жестом, высунув руку в окошко.

Я настолько устал и обессилел, что сразу опять заснул, не ощущая толчков, в пыли и жаре, которая начала раскалять воздух в кабине, так что становилось горячо дышать. Мы почти не останавливались и почти не разговаривали, в этом больше не было нужды. Мы ехали уже восемь часов, я глазел по сторонам, размышлял, мне было хорошо. Я даже ненадолго сел за руль. Едва я спросил его, сколько нам осталось до Могадишо, как он тотчас ответил: минут тридцать. И в этот момент ехавший нам навстречу грузовик, как мне показалось, еще более раздолбанный, чем наш, преградил нам дорогу. Я обернулся к Каданке, взглядом спросив его, что происходит. Он ответил: спокойно, это мой друг. Оба водителя спрыгнули на землю, обнялись и возбужденно заговорили на своем языке. Приятель Каданки был явно чем-то встревожен, размахивал руками, показывая в сторону города, который уже виднелся на горизонте. Когда Каданка снова забрался в кабину, лицо его было обеспокоено.

— Что-то случилось? Что он тебе сказал? — задал я вопрос.

— Сказал, что в город лучше не соваться. Опасно, там пальба, люди Сойяда установили на дороге свои блокпосты и стреляют из пулеметов, они уже прошли, круша все подряд, северную часть города и, кажется, захватили квартал Ядшид, куда я собирался тебя отвезти. Он сказал, что ад разразился вчера днем, кто-то во время шествия исламистов организовал на них покушение, бомба разорвалась прямо в толпе, много убитых. Мы должны вернуться назад. Я не могу везти тебя к моим друзьям, там ты не будешь в безопасности, даже если нам удастся добраться до них.

— И как долго это продлится?

— Кто знает! Может, все закончится завтра вечером, а может, затянется на месяц. Никто не скажет. Ополченцы только этого и ждут. Если исламисты не прекратят стрелять, они войдут в город с тяжелым вооружением: полковник Канте шутить не любит. Но и Сайяд тоже. Так что нам лучше поскорее убраться отсюда. Поехали назад.

Он замолчал и молчал долго.

— Ты не раздумал вернуться домой? — вдруг спросил он.

— Нет, но… сам видишь…

— Тогда сделаем так. Объедем Могадишо, и я отвезу тебя в селение Бура Хаче, на границе с Кенией. После этого я поеду прямо домой, а ты перейдешь границу пешком. Или может, мне удастся пристроить тебя на какую-нибудь попутную машину, которая имеет право пересекать границу, а дальше тебе нетрудно будет добраться до Малинди[36] и уже оттуда вернуться в Италию.

— Сколько времени на это понадобится?

— Если будем ехать всю ночь, не останавливаясь, завтра к полудню будем там.

— Тогда не стоит, ты и так сделал для меня слишком много, Каданка. Оставь меня здесь, я найду какую-нибудь попутную машину и доберусь туда сам, не беспокойся.

— Ты сумасшедший… Ты точно сумасшедший, — сказал он, качая головой и разворачивая грузовик.

Я продолжал настаивать, чтобы он высадил меня или, по крайней мере, довез до поворота на Аудельге, который мы проехали часом раньше и где, как он мне сказал, шла дорога на Джелиб и дальше, в Кению. Еще когда я только услышал название Джелиб, я захотел сойти там, чтобы все же попробовать отыскать моего шамана. Хотя прямая необходимость в этом отпала, поскольку его предсказание уже сбылось: я действительно обрел здесь покой, встретив человека, который помог мне обрести его. Тем более что я жаждал поскорей попасть домой. Так что, даже и желая повидать шамана, я отказался от этой идеи.