Закипела сталь - Владимир Попов

— Да мы сами в оружии разбираемся.

— Лишний глаз — не помеха. У меня слесарь-оружейник есть. Молодой, но опытный. А как же мы столько людей вооружим?

— Это не хитро, — после короткой паузы ответил Иваненко. — Пусть народ уходит из города с утра будто по селам на менку. К вечеру они за чертой города останутся, а потом в балке соберутся. Оружие мы перенесем туда заранее и закопаем.

— Да ты, оказывается, стратег, — пошутил Сердюк.

— Э, война всему научит.

Иваненко сообщил номер дома на Боковой улице и дружески распрощался.

7

Ожидая прихода Павла Прасолова, посланного осмотреть оружие, Сердюк нетерпеливо мерил шагами свое обиталище — небольшую комнату, уставленную старомодной мебелью, с киотом в углу. Предусмотрительно отправленная к соседям хозяйка дома, родная тетка, вот-вот могла прийти, а Павла все не было.

«Прилип, что ли, там?» — сердился Андрей Васильевич, зная о любви парня к оружию.

У Павла действительно была страсть к револьверам. В раннем детстве он не расставался с игрушечным пистолетом, стрелявшим пробкой, позже появился пугач, затем на смену ему пришли негодные револьверы разных систем, которые выменивал у мальчишек своего поселка, целыми днями шнырявших в поисках добычи на заводских складах металлического лома. Он терпеливо возился со своим арсеналом, хранившимся в заброшенном курятнике, безуспешно пытаясь то исправить смятый барабан, то выпрямить искривленный ствол, из которого, как говорил, посмеиваясь, его брат Петр, можно было, целясь в дверь, попасть в крышу.

Уже вечерело, когда появился Павел. Лицо его казалось озабоченным.

— Ну, как оружие? — спросил его Сердюк.

— Сто штук «ТТ» новеньких, один в один. Все осмотрел. Жаль, бабахнуть нельзя было.

— Где прячут оружие?

— В погребе. У них он хорошо замаскирован. На люке, что в погреб ведет, буфет стоит тяжелющий. Насилу вчетвером с места сдвинули.

— И ты ничего с собой не принес?

— Не дали. Я было отложил два «ТТ» и две «лимонки», завернул в тряпочку (тряпочку специально с собой захватил), да забрали, окаянные. «Мы, говорят, по счету приняли — по счету и сдадим. Дело военное. А тебя где-нибудь с этим сверточком поймают — и к ногтю».

— Правильно рассудили. Значит, так ничего и не взял?

— Ей-богу!

— Ой, врешь, Паша! На тебя не похоже. Чтобы ты ничего не стащил из оружия — быть не может.

Павел потупил глаза, покаянно произнес:

— Что я — пистолета не заработал, Андрей Васильевич?

— Куда дел?

— Под крыльцом во дворе спрятал. «ТТ» и «лимонку».

— Неси, — потребовал Сердюк.

Павел неохотно вышел и принес два свертка. Сердюк внимательно осмотрел пистолет, вынул капсюль из гранаты, положил на стол.

Павел не сводил с пистолета зачарованных глаз.

— Оружие как оружие, — заключил Сердюк. — А что тебя беспокоит?

— Обстановка в доме странная. Ничто ни к чему не подходит. Видно, с разных квартир натаскана. А какой подпольщик будет этим заниматься?

— А еще? — Сердюк чувствовал: недоговаривает что-то Павел.

— Ребята больно уж сытые. По-моему, такими из окружения не выходят. Все по-солдатски остриженные, волосы короткие, словно сегодня из парикмахерской. Где бы это они могли? Если в армии стригли, то уже обрасти должны. А?

В пальцах Сердюка заерзала папироса. Он смял ее и швырнул в угол. Потом снял со стола капсюль, взвесил его на ладони, бросил в пылающие угли и отбежал в сторону, увлекая за собой Павла.

Павел сжался, ожидая, что капсюль взорвется, но прошла минута, другая — было тихо. Сердюк, прикрыв лицо руками, заглянул в открытую печь. Раскаленный капсюль спокойно лежал на углях и уже начинал плавиться.

— «Липа»? — спросил Павел.

Сердюк кивнул головой. Он был бледен, глаза неподвижно уставились на деревянную кадушку, в которой томился куст олеандра.

— Выходит, выследили нас, Андрей Васильевич?

— Выследили, Паша.

— Доработались… — процедил Павел и, взяв со стола пистолет, сунул его за пояс брюк.

Давно, очень давно Сердюк не испытывал такой растерянности. Перед его глазами прошла вереница людей — Теплова, Петр Прасолов, Мария Гревцова, Саша. Кто выслежен? Может быть, их уже схватили, может быть, Теплову (почему-то он подумал именно о ней) терзают сейчас в гестапо. И во всем виноват он. Значит, плохо соблюдал конспирацию, не оправдал доверия партии.

В изнеможении от этих дум он опустился на стул. «Нет, сегодня не возьмут, — подсказывал ему здравый смысл. — У них другой план — захватить всех. Это ясно. Иначе меня схватили бы первым. Значит, есть время для размышления, для действий».

— Еще поработаем, — тихо, как бы про себя сказал он. — Слушай, Паша. Передай Тепловой приказ от моего имени: немедленно уйти к Крайневу.

— Через линию фронта?

— Она знает куда.

— А я?

— Ты тоже с ней.

— Я останусь. Меня ведь только тайные агенты видели, а они в гестапо не ходят. За последние два месяца я у них на явке первый раз.

— Возможно, тебя сегодня и выследили.

— Ну да, — усмехнулся Павел, — меня выследят. Я дворами сюда шел — дворами и уйду.

— На улице встретят.

— Тогда вот этот пущу в ход. — Павел выразительно похлопал себя по бедру, где за поясом был спрятан «ТТ».

Андрей Васильевич с нежностью и тревогой посмотрел на паренька.

— Согласен, но при условии: поселишься в кочегарке и будешь там дневать и ночевать.

— Идет, — обрадовался Павел. — Меняю хату на кочегарку. От гестаповцев лучше всего прятаться в гестапо. А вы?

— Я и Пырин пока останемся. Надо, Паша, предупредить еще одного товарища, — Сердюк думал о радисте. — А то придет в мастерскую на явку — и прямо в лапы… — И подошел к Павлу вплотную: — А ну-ка давай оружие.

— Андрей Васильевич, Андрей Васильевич! — скулил Павел.

— Давай, давай! Осмотрю — верну.

Павел недоверчиво протянул пистолет.

Сердюк вынул обойму, проверил механизм — действует безотказно. Один за другим разложил на столе патроны. Внимание привлекли легкие, почти незаметные царапины на одной пуле. Царапины были расположены симметрично: значит, кто-то вынимал пулю из гильзы.

Торопливо достав ручные тиски, Сердюк зажал в них пулю. Она поддалась без особого труда, и содержимое гильзы — мелкий желтый порошок, похожий на яичный, — высыпался на стол.

Когда Сердюк поднес спичку, порошок не вспыхнул, а загорелся спокойным синим огоньком.

— Ну, счастье твое, Паша, что проверил, — сказал он и показал глазами на все еще горевший порошок. — Это взрывчатка. Вместо выстрела — взрыв. И пистолет на куски.

— Все предусмотрели, сволочи!

— Все. Даже наш контрход, если бы мы, разгадав их замысел, заранее напали бы на склад, чтобы вооружиться.

— А пистолет в порядке? — с надеждой в голосе спросил Павел.

— В порядке. Как удалось стащить?

— Схитрил. Коптилку рукавом погасил, будто нечаянно. Пока зажигали, — я за пазуху.

Сердюк вышел в кладовую, долго гремел там банками, бутылками и принес обойму с патронами, протянул Павлу.

— Торопись к Вале. Машинку пусть смажет как следует, завернет и зароет во дворе, потом переправим. И помните о слежке.

Иваненко появился в мастерской на другой день. Не каждый актер может быть разведчиком, но каждый разведчик должен быть актером. Сердюк встретил провокатора приветливо, угостил самогоном. Иваненко размяк, но при каждом скрипе наружной двери не забывал вздрагивать. Андрей Васильевич смотрел в его ясные голубые глаза и думал, что все имеет свои пределы, только подлость безгранична.

— Вы когда решили действовать, Андрей Васильевич? — спросил Иваненко после третьей рюмки самогона.

— В следующее воскресенье.

Брови у Иваненко внезапно сошлись.

— Нельзя долго тянуть, — укоризненно сказал он. — Жить еще неделю на квартире, где оружие спрятано! Облава, обыск — и сорвалась операция…

Иваненко держался так естественно, говорил так задушевно, что Сердюк на какой-то миг потерял ощущение того, что перед ним враг.

— Операция — это пустяк. Лишь бы организация не провалилась.

— Но все же почему в воскресенье? — допытывался Иваненко.

— По трем причинам. Первое — всех оповестить — не такое простое дело. Это не общее собрание созвать. Второе — на менку люди больше всего по воскресеньям ходят. И есть третье соображение — ближе к годовщине Красной Армии. Это, так сказать, будет наш предпраздничный подарок. Понял, друже? — Сердюк положил свою тяжелую большую руку на плечо Иваненко.

Против таких доводов возражать было трудно, и Иваненко принялся излагать свой план:

— Операцию лучше бы начать попозже — часа в два ночи. Но долго держать в балочке столько людей рискованно. Придется выступать часов в десять. А вам, Андрей Васильевич, безопасное всего прийти к нам на Боковую. Оттуда все вместе через степь махнем. Все-таки нас будет пятеро.