Закипела сталь - Владимир Попов

Около двух часов ночи его снова вызвали к начальнику гестапо.

Кроме гестаповцев, там сидели двое русских — инженер Смаковский, которого Пырин знал по мартеновскому цеху, и какой-то брюхатый человек с пухлыми бабьими руками.

— Ви все лжет! — заорал Гейзен. Лицо его налилось кровью. — Мы понимайт! Тактика инженер Крайнев! Он видавал наших людей за партизан, ви тоже. Ви хитрит — мы тоже будем хитрит!

Пырина увели в подвальную камеру, раздели догола и так оставили. Он ожидал побоев, пыток и вначале удивился тому, что обошлось без них. Но вскоре все понял. Решетчатое оконце в камере не было застеклено, и в ней стоял такой же холод, как на дворе. По коже забегали мурашки, начали стынуть ноги. Алексей Иванович принялся быстро ходить по цементному полу, покрытому снежным налетом. В оконце задувал ветер, и снежинки, падавшие на кожу, казалось, обжигали, как раскаленные уголья.

Устав от ходьбы, он сел на холодный пол и тотчас почувствовал, как мучительно заныло тело. Снова встал и ходил до тех пор, пока, изнеможенный, не свалился на пол. Но жестокий озноб, сотрясавший все тело, и мучительная сверлящая боль в суставах были невыносимы. Обдирая в кровь колени о шершавый каменный пол, он стал ползать на четвереньках, порой падал на грудь, но поднимался и снова ползал, чтобы согреться.

Пришли гестаповцы, подняли Пырина, натянули на него одежду и повели на допрос к Гейзену. В кабинете было тепло, и Алексей Иванович почувствовал, как к нему возвращается жизнь.

— Котите шнапс? — Гейзен поднес Пырину водки.

Стуча зубами о стакан, Пырин выпил водку. По телу медленно стало разливаться тепло.

Гейзен выждал, пока алкоголь окажет действие, и сделал знак Штаммеру. Тот нажал кнопку звонка, и через несколько минут солдаты внесли на носилках женщину.

С трудом Алексей Иванович узнал в ней связную и содрогнулся. Перед глазами поплыли круги.

Лицо женщины было черно от кровоподтеков. Она еще жила, но дышала слабо, и было видно, что умирает.

— Знайт эта фрау? — спросил Гейзен, довольный произведенным впечатлением.

Отрицать было бы бесполезно. Гестаповцам известно, что связная была у него в мастерской. А причины ее прихода никто из них не знал.

— Припоминаю, — выдавил он из себя и заметил, как у связной слегка дрогнули полузакрытые веки.

— Очень карошо! — обрадовался Гейзен. — Зачем ви ее видел?

— Она приносила замок.

— А сколько времья нужно, чтобы майстер узнавать, какой ремонт делать?

Пырин напряг намять, вспоминая, сколько времени связная пробыла у Сердюка.

— Это очень сложный механизм. Я возился больше часа, но так и не сделал ключа.

— Das ist alles, was mogen Sie sagen?[3] — выкрикнул Гейзен и подошел к Пырину вплотную.

Алексей Иванович молчал.

Гейзен грубо выругался. Бить этого человека не имело смысла. От нескольких ударов он умрет — тогда прощай последняя нить.

— Иголка в ногти! — подчеркнуто громко сказал Гейзен.

Пырин задрожал. Значит, и его замучают, как связную… Как же спастись от истязаний?

Счастливая мысль осенила его. Шатаясь, он направился к тяжелому дубовому столу, остановился в трех шагах. Прикинув глазом, чуть подвинулся еще.

Штаммер смотрел на него непонимающе.

Гестаповцы вошли в кабинет в то мгновение, когда Пырин, повалившись на бок, ударился виском об острый угол стола. Расчет оказался точным.

11

Под штаб-квартиру Сердюк облюбовал водосборник доменного цеха. Когда завод работал, сюда стекала вода из холодильников доменных печей. Немало потребовалось усилий, чтобы сделать помещение с бетонными стенами и таким же перекрытием пригодным для жилья. Пришлось убрать накопившуюся грязь, заделать многочисленные отверстия, оставив одно, служившее входом, устроить нары. Железнодорожный фонарь, стоявший прямо на полу, освещал только стену с отверстием, завешенным куском ветхого брезента. Сквозь это отверстие по бетонному тоннелю можно было попасть в общий водосборник. Там сходились тоннели из всех новых цехов завода, и оттуда тянулся большой тоннель для спуска воды в пруд.

Сердюк решил отсидеться некоторое время, чтобы не подвергать подпольщиков опасности. Озлобленные провалом задуманной операции, гитлеровцы рыскали по городу, устраивали облавы, производили массовые обыски.

Единственным звеном, связывавшим группу с поверхностью, был Саша. Ночью он пробирался в тоннель со стороны пруда, приносил еду и сообщал новости.

Сначала он встречался только с Крайневым в общем водосборнике, потом Сергей Петрович уговорил Сердюка открыть Саше их местопребывание.

— Недоверие обижает парня. Все равно он знает приблизительно, где мы. Пусть знает до конца.

Сердюк разрешил привести Сашку в штаб-квартиру и, увидев его, понял секрет неуловимости Сашки: гитлеровцы не принимали всерьез этого низкорослого, щуплого с виду парнишку с наивным, еще не тронутым возмужалостью лицом.

— Ты, говорят, подручным сталевара работал? Что же ты, к печке скамейку носил? — пошутил Сердюк.

— Мал золотник, да дорог, — отрезал Сашка, уязвленный в самое больное место.

— Что дорог, то верно. — Сердюк улыбнулся, прижал паренька к себе. — Рассказывай, дружище, какие новости.

Саша торопливо полез в одну из бесчисленных дыр подкладки своей стеганки, достал тщательно сложенную желто-бурую бумагу и развернул ее на полу перед фонарем.

Сердюк, Теплова и Крайнев склонились над листом. С трех фотографий объявления гестапо смотрели их собственные лица.

— По пятьдесят тысяч марок за голову, — иронически протянул Сердюк. — Не дешево ли? Пожалуй, скоро набавят цену.

— А это кто? — полюбопытствовал Сашка, показывая на четвертую фотографию.

— Это радист, с которым тебе придется держать связь, — пояснил Сердюк. — Ишь, в затылок только схватили. Попробуй по такому снимку найти.

— И меня по этому снимку не узнают, — сказал Крайнев и провел рукой по отросшей бороде.

— А у меня здесь нос курносый… — шутливо возмутилась Теплова.

Саша усмехнулся, взглянул на Валю, потом на Крайнева и сострил:

— Для семейного альбома сойдет.

Рассказав о новой перерегистрации паспортов, которую затеяли гитлеровцы, и, получив от Сердюка задание связаться с радистом, Саша ушел.

— Пырин, значит, у них в лапах. — Сердюк тяжело вздохнул. — Его не ищут…

В следующий раз Саша появился днем, когда его не ожидали, проникнув в водосборник прямо с завода. Свертка с продуктами с ним не было.

— Что произошло? — встревожился Сердюк.

— Пришел получить задание на завтра. В день Красной Армии нельзя отмалчиваться. Седьмое ноября мы листовками отметили, а сейчас что люди скажут? Нет у нас большевистского подполья, так, что ли?

Валя и Крайнев посмотрели на Сердюка. Он был смущен и не старался этого скрыть.

— Видишь ли, Саша… — начал было Сердюк.

— Я вижу, — бесцеремонно прервал его Сашка. — Но надо, чтобы и люди видели… Вы меня простите, Андрей Васильевич, но я в массе вращаюсь, знаю, чем ее поддержать можно… — Побуревшие от пыли светлые волосы Сашки щетинились, придавая ему еще более протестующий вид.

— Короче… Что ты предлагаешь? — резко спросил Сердюк, рассерженный нравоучительным тоном Сашки.

— Надо же вот эту шифровку оправдать, — продолжал неугомонный Сашка и, достав из подкладки ватника листок бумаги, прочитал:

«Сердюку. Поздравляем товарищей днем Красной Армии. Желаем здоровья, дальнейших успехов в работе».

Простые слова, дошедшие с Большой земли сюда, в подземелье, тронули всех до слез.

— Нам запрещено заниматься чем-либо, кроме гестапо и выпуска листовок, — сказал Сердюк после долгого молчания. — Правда, такой праздник не грех отметить. Но как? Может быть, у вас есть что, друзья?

— У меня есть, — похвастался Сашка и обратился к Вале: — Ты с собой все свое барахлишко захватила или в чем есть пришла?

— Не пойму, — ответила Валя.

— Красное платье твое здесь?

— Здесь.

— Отдай мне, — просительно произнес Сашка. — Я флаг на трубу повешу.

Теплова пошла в угол насосной, извлекла из свертка любимое шелковое платье.

— Спасибо, Валя, не пожалеешь!

Саша обернул его вокруг талии, застегнул стеганку. Уже из тоннеля крикнул:

— С праздником вас, товарищи!

Утром 23 февраля, как только рассвело, горожане увидели на трубе коксохимического завода развевающееся красное полотнище. Заметили его и гитлеровцы и решили немедленно снять. В проходные ворота завода въехала машина с офицерами и солдатами комендатуры.

Один из солдат полез по железным скобам восьмидесятиметровой трубы, но на середине сорвался и плюхнулся вниз. Офицеры, уверенные, что к скобам подведен электрический ток, послали за резиновыми сапогами и перчатками.