Рука Москвы - записки начальника советской разведки - Леонид Шебаршин

Каждый день проводились встречи с источниками. В кромешной тьме кто-то из работников выходил в замерший город, ехал по пустынным улицам, шел пешком, отыскивал заветную дверь, за которой его ждал наш помощник, или же поднимал в условном месте какой-то бросовый предмет — смятую сигаретную упаковку, старый молочный пакет — и извлекал оттуда предназначенное для него сообщение. Надо было не только убедиться в отсутствии наблюдения, но и не попасть на глаза патрулям стражей исламской революции или исламских комитетов. Время было такое, что патрули стреляли и лишь потом спрашивали: «Кто идет?»

Очень хорошо проявили себя в этих условиях работавшие в резидентуре армянин, азербайджанец, узбек и туркмен — умелые, самоотверженные, преданные нашему делу люди. Они одевались, как местные жители, говорили на их языке, полностью сливались с толпой. (Один из них, Давлат, в дальнейшем работал в Афганистане. Афганская армия в то время пополнялась методом «отлова»: солдаты внезапно оцепляли какой-то район и насильно забирали всех мужчин призывного возраста. Давлат дважды становился жертвой «отлова», доставлялся на призывной пункт и лишь благодаря вмешательству официальных советских представителей не оказывался на передовой с автоматом в руках. Давлат мог бы стать прекрасным нелегалом.) Что ни вечер, кто-то из моих товарищей работал в городе. Человек уходит один, время его возвращения рассчитано, отработаны условности, с помощью которых он должен сообщить резиденту об исходе операции. Это может быть, к примеру, телефонный звонок его жены своей приятельнице в посольство на заранее оговоренную тему.

Хорошо, когда работаешь сам, когда чувствуешь ответственность только за самого себя и полагаешься на свой опыт, свою голову. Ответственность за товарищей — это тяжелейшее бремя, и нет средства отвлечься от постоянного беспокойства за того, кто сейчас в городе. Проходит обусловленное время, сигнала о благополучном завершении операции нет — беспокойство нарастает, мешает читать, думать, разговаривать. Мне неизвестно более напряженное состояние, чем ожидание возвращения своего товарища с операции.

Наши операции не всегда завершались удачно. Мой заместитель Владимир Г. установил и развивает контакт с иностранным бизнесменом. Поступающая информация существенного интереса не представляет, но наша служба приучена смотреть в будущее. Иностранец молод, хорошо образован, стремится заработать, не уклоняется от контакта с советским человеком и явно заинтересован в том, чтобы этот контакт оставался конфиденциальным. Отношения, по нашей оценке, складываются удовлетворительно, и есть надежда приобрести помощника, который может быть полезен службе на долгие годы и в других регионах. Мы не спешим. Каждая встреча анализируется, в беседы вводятся проверочные элементы, создаются как бы случайные проверочные ситуации. Знакомый Владимира чист, хотя до установления с ним нужных отношений потребуются еще проверки.

Вечером Владимир уходит на встречу. Он должен быть дома в десять. Его нет в одиннадцать, в двенадцать, но начинать поиск по разработанной схеме еще рано. Надо подождать, сдержать терзающую душу тревогу, спокойно посоветоваться с коллегами.

Ночью является Владимир. По его лицу видно, что произошла беда, но главное — он жив, не ранен, не избит, не арестован. Рассказывает: обстановка в районе дома, куда он направлялся, была спокойной, хотя в начале переулка он заметил молодого человека, чей вид вызвал у него некоторое подозрение. (Надо сказать, что сотрудники наружного наблюдения, «растворяющиеся» в толпе, уверенно чувствующие себя за рулем автомашины, часто приобретают неестественную манеру поведения, оказавшись в пустынном месте. Они импровизируют, и не всегда удачно. Их выдает внутреннее напряжение.) Владимир решил тем не менее следовать к своему другу. Люди, представившиеся затем сотрудниками исламского комитета, ворвались в дом, захватили обоих собеседников и доставили Владимира в протокольный отдел МИДа. После того как его личность была установлена, отпустили.

На следующий день Владимир был объявлен персоной нон грата. Повод для выдворения был искусственным. Мы приходим к выводу, что контрразведка решила избавиться от энергичного, активного, прекрасно владеющего фарси и английским человека. Наши межгосударственные отношения в то время достигали точки замерзания, и иранская сторона не стесняла себя в методах выражения негативного отношения к Советскому Союзу. «Америка хуже Англии, Англия хуже Америки, а Россия хуже их обеих», — говаривал имам Хомейни, и иногда это изречение служило для иранских властей руководством к действию.

Теперь я понимаю, что в своих выводах мы ошибались. Измена Кузичкина вскрылась лишь на следующий год. Владимира убирали, чтобы открыть путь повышению предателя. Этим приемом пользуются все контрразведки.

Мы несли и другие потери. Ушел на фронт и не вернулся… арестован и исчез… тайком бежал за границу… переведен из Ирана в другую страну… направлен в отдаленный гарнизон…

Работа продолжалась. Комиссия Политбюро получала информацию. Но не всегда комиссия была удовлетворена. Иногда претензии были по делу, иногда упреки раздавались лишь потому, что наши данные не подкрепляли сложившуюся в руководстве точку зрения. Наш доклад о том, что смерть шаха Мохаммеда Резы Пехлеви не оказала сколько-нибудь заметного воздействия на обстановку в Иране, вывод, что монархическая идея мертва, вызвали неодобрение Ю. В. Андропова. Наши тогдашние руководители лично знали покойного шаха и, думаю, сильно переоценивали его значение. Но, как я уже отмечал ранее, наши политики склонны переоценивать роль личности.

Раздражали требования Центра давать информацию о всех важных событиях немедленно. Потерпела неудачу американская попытка высадить десант с целью освобождения заложников в апреле 1980 года. (Авторы операции не учли природные условия в районе Табаса, вертолеты подняли при посадке облака пыли, столкнулись, две машины сгорели, восемь десантников погибли. Удивительно, насколько часто просчеты в очевидных, элементарных вещах срывают самые хитроумные планы.) Попытка десанта была неожиданностью не только для иранцев, но и для американских союзников. Это естественно такого рода операцию может погубить утечка информации, хотя, думаю, не было ни малейшего шанса на успех десанта при любых обстоятельствах. Мы дали первичную информацию по инциденту в Табасе лишь через сутки. С резидента было сурово взыскано за задержку.

Но ведь разведка не может соперничать со средствами массовой информации в оперативности освещения внешней стороны явлений. В этом нет нужды. Разведка должна заглядывать в глубину, и на это требуется время.

Никуда не уйдешь от действительности тех дней. Стояла чудесная, еще не жаркая погода. Синели на ярком солнце грозди глициний в парке, ласковая тень огромных чинар лежала на подметенных дорожках.

…Несколько выстрелов поодаль. На тротуар падают два молодых человека в защитных куртках. Из машин, откуда раздались выстрелы, выскакивают какие-то люди, забрасывают убитых в объемистый багажник, и машина исчезает. Через несколько минут на месте происшествия появляется пикап с отрядом стражей. Как всегда, поздно.

…Закончилась пятничная молитва в Ахвазе, и аятолла Дастгейб, читавший проповедь, направился в плотном кольце охраны из мечети к автомобилю. Навстречу старцу из толпы шагнул юноша, скромно поздоровавшийся с аятоллой и протянувший руки для традиционного иранского объятия. Видимо, охранники и сам аятолла были знакомы с молодым человеком. В момент объятия грохнул взрыв и разметал по мостовой всю группу. Граната была спрятана у юноши под рубашкой.

…На пятничном намазе в Тегеране корреспонденты окружили Али Хуссейна Хаменаи, готовившегося читать хутбу — проповедь, и кто-то из них оставил магнитофон у минбара — пульта, за которым стоит проповедник, предводитель пятничной молитвы «имам джоме». Хаменаи взял по новому иранскому обычаю в левую руку винтовку с примкнутым штыком, в правую — Коран и обрушил яростную лавину слов на головы «безбожников, лицемеров, прислужников империализма, врагов ислама и Ирана…». Взрывное устройство, спрятанное в магнитофоне, сработало в середине фразы. Хаменаи выжил. «Аллах не счел меня достойным шахадата», — скромно заметил он. В дальнейшем Хаменаи стал президентом исламской республики. Его предшественнику на этом посту — Бахонару с точки зрения человеческой не повезло, а с точки зрения ислама выпала крупная удача. Он испил «чашу шахадата» тем же летом. Бомба была комбинированной фугасной и зажигательной. Погиб премьер-министр Бахонар, погиб президент Раджаи, погибли десятки видных хомейнистов.

…А расстрелы тем временем продолжались. За каждого убитого хомейниста уничтожались десятки и сотни моджахедов. Хватали правого и виноватого, боялись собственной тени и били, били, били, заполняли тюрьмы, пытали, мучили, издевались.