Тайна «Красной Москвы» - Ольга Тарасевич

Придется отложить визит к Кате. Наверное, скоро они протрезвеют и будут более адекватны. Ну а пока не вламываться же мне в их таунхаус, в самом деле…

Моей «Тойоте» двенадцать лет, но расставаться с ней я пока не планирую — машинка бегает отлично. Да и спокойнее оставлять «старушку» на парковках — меньше вероятность, что грабители польстятся.

Со старинным флаконом «Красной Москвы» я сделала то, что и полагалось сделать Станиславу Орехову, — положила его в банковскую ячейку, для аренды которой, как оказалось, требуется всего десять минут.

Снапа я решила взять с собой.

А вдруг убийца опять решит покопаться в нашем доме?

Бог с ними, шмотками и прочими вещами — на новые заработаем. А вот глупый приветливый любвеобильный в отношении жуликов Снапуня — он такой один. Я его очень люблю и хочу, чтобы он был рядом со мной как можно дольше. Один раз псу повезло. А больше я рисковать своим питомцем не намерена.

Часто крупные собаки любят ездить, как люди, прямо на сиденье. Сто раз видела — сидит важный лабрадор или овчарка рядом с хозяином, и пес даже пристегнут ремнем безопасности. Но мой Снапуня, должно быть, философ. Думает: чего он там в этих окнах не видел? Зачем сидеть, когда можно лежать?! В машине Снап облюбовал себе место на полу перед передним пассажирским сиденьем. Я максимально отодвигаю кресло, Снап укладывается, а морду норовит водрузить на сиденье, как на специальную подставку. Так ему удобнее за мной присматривать и многозначительно шевелить бровями. Я решила, что лучше уж пусть пес поскучает во время моих встреч в машине, чем я буду постоянно нервничать, жив ли мой глупый любимый песик, оставленный в коттедже.

Мы едем в офис к Полине Уткиной, расположенный в районе станции метро «Университет».

Впрочем, едем — это громко сказано. Дороги забиты пробками, и максимальная скорость, которую мне удалось набрать в городе, пока составляла километров сорок.

— Я думаю, это будет формальный визит, — сообщила я Снапу, который тут же сделал брови «домиком» и посмотрел на меня с нескрываемым обожанием. — Она так радостно меня пригласила приехать, сказала, что готова помочь. У людей есть такое выражение — «нутром чую». Вот и я нутром чую, что Полина — не та женщина, которую я пытаюсь вычислить. Мне кажется, она — хороший человек.

Еще на посту охраны офиса стало понятно: финансовые дела госпожи Уткиной обстоят замечательно. Холл выглядел стильно и дорого, охранники с неожиданно интеллигентными лицами ненавязчиво улыбались, но работу свою делали внимательно. Пока они проверяли мою сумочку (что-то в ней звенело, несмотря на вроде бы уже извлеченные ключи и мобильник), я рассмотрела дорогую кофемашину, удобные кресла, высокие ухоженные живые растения. И мысленно поставила Полине «плюсик»: похоже, она заботилась о людях, которых нанимала на работу.

Я вошла в ее кабинет и еле удержалась от восхищенного возгласа. Лет пять-семь назад, когда я еще была редактором, а Полину бросил ее олигарх, в нашем издании печаталось много статей о скандальном разводе.

Тогда это была полная женщина с потухшим взглядом, в абсолютно не подходящем для такого телосложения свитере в обтяжку, на заплаканное лицо спадали растрепанные неухоженные волосы. Сейчас мне протягивала руку худенькая блондинка с безмятежными аквамариновыми глазами, загорелая, в ослепительно-белом пиджаке, красиво подчеркивающем смуглость кожи.

И еще она очень странно пахла.

Запах был тонкий, приятный, дорогой. Я поняла, что это настоящие качественные духи, сегодня такие достать сложно. Их надо всего капельку, и они будут держаться долго, заполнять своим шлейфом большое помещение, и при этом оглушительно-удушающего эффекта не будет; окружающие просто станут заинтересованно поводить носами и вертеть головой по сторонам, пытаясь увидеть тот самый потрясающий благоухающий букет живых цветов, аромат которого кружит голову…

Странность же этого запаха заключалось в том, что он, как машина времени, стал уносить меня куда-то очень далеко, в перестроечные годы. Я вдруг увидела себя, еще школьницу, нагло заявившуюся на пресс-конференцию популярной музыкальной группы без аккредитации, зато с новеньким диктофоном (денег тогда у нашей семьи было в обрез, родители собирались подарить мне новую зимнюю куртку, но я выпросила диктофон). Мне очень страшно, что у меня потребуют журналистское удостоверение. А ведь его нет и в помине, я еще учусь в школе, статью делаю на свой страх и риск, потом планирую ее проталкивать в какое-нибудь издание. Но вроде бы никто не обращает на меня никакого внимания. Вокруг девушки-журналистки с этими ужасными проявлениями модного шика тех лет — выкрашенными и начесанными челками, тоннами косметики, лосинами и лохматыми турецкими свитерами…

Ничего не понимаю.

Аромат красивый, шикарный.

Но при чем тут эти картинки?

— Думаете о моих духах? — догадалась Полина и кивнула на комнату отдыха. — Пройдемте, покажу вам свою коллекцию. Вижу — оцените.

За Полиной я прошла в большой зал, наполненный хрустальным кондиционированным воздухом, и ахнула.

Да это же настоящий музей парфюмерии!

Сотни флаконов были расставлены в специальных стеклянных шкафах с плотной тонировкой.

Я сразу вспомнила рассказ Орехова о том, что для сохранности духов надо обеспечить отсутствие света. И поняла, что тонированные стекла как раз эту задачу успешно решают. Действительно, когда парфюма столько — надо заботиться о том, чтобы духи не испортились. Потому что использовать все это многолитровое парфюмерное богатство за пару лет, в течение которых формула духов сохранится при любых условиях, изначально невозможно.

— В этом шкафу у меня арабская парфюмерия. Обожаю арабов, роскошные флаконы, дорогое сырье. Они умеют производить впечатление, — Полина достала с полки белоснежный прямоугольный флакон и вопросительно посмотрела: — Нанести вам на кожу или на блоттер?

Я подтянула рукав свитера и вытянула руку:

— На кожу.

— Правильно. — Полина хрустнула золотистым округлым колпачком-башенкой, осторожно пшикнула на мое запястье. — Бумага никогда так не покажет парфюм, как кожа. Тем более вы сегодня туалетной водой не пользовались.

Аромат раскрылся волшебно — белыми цветами (пионом, жасмином, возможно, ландышем) с легкой кислинкой.

Я с наслаждением понюхала запястье и подумала о том, что ведь Полина права, парфюмом сегодня я не пользовалась. После всей этой истории с Ореховым моя любовь к ароматам, похоже, закончилась. Прежде мне было бы некомфортно выйти из дома, не брызнув на шейку любимых духов. А сейчас вот умчалась — и даже не заметила.

Господи, Господи, да вообще зачем мне сдались эти духи! Если бы я их не любила — Андрей не прислал бы мне подарочный сертификат — я бы не оказалась в мастерской Стаса. Блин, как бы замечательно все было при таком раскладе! Дочь рядом, в доме никто не шарится, никаких трупов, никаких расследований…

— Это «Хонор» от фирмы «Амуаж». Духи выпускают в Омане. Они чем-то похожи на дешевую туалетную воду «Кобра», которую покупали в годы перестройки те, кто не мог себе позволить диоровский «Пуазон». Вы меня моложе, можете ее и не помнить. — Полина расположилась в кожаном кресле и махнула рукой на соседнее: — Присаживайтесь.

— Помню я «Кобру», хотя у меня ее никогда не было. Ей тогда действительно многие пользовались. — Опустившись в удобное кресло, я огляделась по сторонам. Количество парфюма впечатляло. Пожалуй, я даже не уверена, что тут меньше флаконов, чем в магазине Сергея Давыдова. — Я когда в ваш кабинет вошла — меня как машиной времени в те годы закинуло.

Она кивнула:

— Вот и меня закинуло… Тогда мне было восемнадцать. У нас с мужем не было ничего — ни денег, ни квартиры. Снимали комнатку у бабки. Пачку пельменей на три дня растягивали. Муж на день рождения «Кобру» подарил — она казалась мне такой изысканной. В те годы я была очень сильной. Я ничего не боялась. Я четко знала, что у меня все получится, что я все смогу… Когда муж разбогател, все изменилось. Он дарил мне дорогие подарки, потому что жены бизнесменов такого уровня должны выглядеть определенным образом. У меня были бриллианты, шикарные машины. Но «Хонор» я купила себе сама. Мужу больше и в голову не приходило выбирать мне духи. Я их купила, поставила на столик, но не пользовалась. Просто это была память о том времени, когда, как говорится, трава казалась зеленее. После развода муж забрал все — драгоценности, шубы, даже мои платья и белье! Ему хотелось просто растоптать меня, унизить. Наверное, подсознательно он понимал, что поступает гнусно, бросая семью ради молоденькой девочки. Но признать то, что он такой гад, муж не мог. И отрывался на мне. Хотя я была очень хорошей женой. Да, в последние годы я поправилась. Когда муж неделями не ночует дома, очень тяжело не заедать печаль тортом с сырокопченой колбасой вприкуску. Но решить эту проблему было бы просто. В конце концов, это же не смертельное заболевание, не паралич! Кстати, по мне так и паралич — настоящей любви не помеха! А тут — талия округлилась, ерунда, мелочи. Только мужу и мой внешний вид, и я сама были безразличны… Бывший сказал своему водителю привезти нас с детьми в «двушку» на окраине, где жила моя мама. Мне очень хотелось плакать. Чтобы не разрыдаться, стала разбирать вещи, нашла «Хонор», брызнула на запястье. И вдруг поняла, что это я сделала мужа тем, кем он стал. Я писала за него курсовые, пока он варил джинсы, зарабатывая первые деньги. Я рискнула, выгодно продала квартиру покойной бабушки — а он купил крупную партию компьютеров. Я забирала его пьяным из ресторанов, я лечила его язву, я поддерживала его в моменты неуверенности… Вдохнув парфюм, я вдруг увидела ту сильную девочку, которая всю себя отдала эгоистичному мужчине, не получив ничего взамен. И я поняла, что не буду сидеть, плакать и жаловаться на судьбу. Как говорится, в сорок лет жизнь только начинается. Жизнь у меня будет чудесной. Я об этом позабочусь. Лучше поздно, чем никогда. Я пообещала себе, что сделаю замечательную карьеру, обеспечу себе и своим детям прекрасную интересную безбедную жизнь. У меня все получилось благодаря этим духам. Они очень быстро позволили мне собраться, увидеть цель. И помогли идти к ней.