Сборник 7 ДАЛЕКО ЗА ПОЛНОЧЬ - Рэй Брэдбери

– Почему ты не хочешь выйти на свет? Откуда мне знать, что ты красива?

– Ты узнаешь, стоит лишь сделать шаг в темноту. А по голосу ты не можешь определить? Нет? Бедняжка! Если ты сейчас мне не поверишь, я не буду твоей уже никогда.

– Могу я подумать? Вернусь завтра вечером! Что могут значить какие-то двадцать четыре часа?

– Для человека в твоем возрасте – всё.

– Но мне только сорок!

– Я говорю о твоей душе, а для нее это слишком поздно.

– Дай мне еще одну ночь!

– Ты и так возьмешь ее на свой страх и риск.

– О господи, господи, о боже, – простонал он, закрывая глаза.

– Как раз сейчас Он тебе не поможет, увы. Лучше тебе уйти. Ты просто взрослый ребенок. Жаль. Жаль. Твоя мать жива?

– Умерла десять лет назад.

– Нет, жива, – сказала она.

Он попятился к двери, но остановился, пытаясь унять волнение в сердце.

– Как давно ты здесь? – спросил он, с трудом поворачивая налитый свинцом язык.

Она рассмеялась с едва уловимой ноткой горечи.

– Уже третье лето. За эти три года ко мне в лавку пришли всего шесть мужчин. Двое убежали сразу. Еще двое побыли немного и ушли. Один пришел еще раз, а потом исчез. Шестой же, побывав у меня три раза, признался наконец, что не верит. Видишь, никто не верит в настоящую, безграничную и ограждающую от всех печалей и волнений любовь, когда сталкивается с ней лицом к лицу. Какой-нибудь деревенский парень, простой, как дождь, ветер или колос, смог бы остаться со мной навсегда. Но житель Нью-Йорка? Во всем видит подвох… Кто бы ты ни был, каков бы ты ни был, о добрый господин, останься, подои корову и поставь парное молоко под прохладный навес в тени дуба, что растет на моем чердаке. Останься и нарви водяного кресса, чтобы очистить им свои зубы. Постой в Северной кладовой среди запахов хурмы, цитрусов и винограда. Останься и останови мой язык, чтобы я больше не произносила таких речей. Останься и закрой мне рот, чтобы я не могла вздохнуть. Останься, ибо я так устала от разговоров и так нуждаюсь в любви. Останься. Останься.

Ее голос звучал так пылко, так трепетно, так нежно, так сладко, что он понял: если сейчас не убежит, он пропал:

– Завтра вечером! – крикнул он.

Его ботинок натолкнулся на что-то, лежащее на полу. Это была острая сосулька, отколовшаяся от длинного ледяного бруска.

Уилл Морган наклонился, схватил сосульку и побежал.

Дверь захлопнулась с громким стуком. Свет замерцал и погас. Убегая, он уже не видел вывески: МЕЛИССА ЖАБ, ВЕДЬМА.

«Уродина, – думал он на бегу. – Чудовище, наверняка чудовище и уродина. Иначе и быть не может! Ложь! Все ложь! Она…»

Вдруг он столкнулся с каким-то человеком.

Они вцепились друг в друга, замерли и стояли так посреди улицы, вытаращив глаза.

Нед Эминджер! Господи, это опять он!

Четыре утра, воздух по-прежнему раскален добела. А Нед Эминджер бредет как лунатик, ловя прохладу; рубашка свернулась на его разгоряченном теле, по лицу струится пот, глаза потухли, ноги скрипят в запекшихся от жары кожаных ботинках.

Они оба чуть не упали в момент столкновения.

Коварная мысль промелькнула в голове Уилла Моргана. Он схватил старика Неда Эминджера, повернул вокруг и направил в глубину темного переулка. Не загорелся ли снова там вдали этот свет в окне лавки? Точно, горит!

– Нед! Туда! Иди туда!

Смертельно усталый, ничего не видя от жары, старик Нед Эминджер, качаясь, направился в глубь улочки.

– Подожди! – вскричал Уилл Морган, жалея о своей злой шутке.

Но Эминджер уже скрылся из виду.

Уже в подземке Уилл Морган лизнул сосульку.

Это была Любовь. Наслаждение. Это была Женщина.

К тому времени, как поезд с ревом подлетел к платформе, в руках у него уже было пусто, а тело покрыто ржавчиной пота. А сладкий привкус во рту? Обратился в прах.

Семь утра, Уилл Морган так и не сомкнул глаз.

Где-то гигантская доменная печь открыла свою заслонку и дотла выжгла Нью-Йорк.

«Вставай, – сказал себе Уилл Морган. – Живо! Беги скорей в Гринвич-Виллидж!»

Он вспомнил вывеску:

СТИРКА-ПРАЧЕЧНАЯ:

СДАЙТЕ СВОИ ГРЯЗНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ДО 9 УТРА,

ПОЛУЧИТЕ ИХ ЧИСТЕНЬКИМИ НА ЗАКАТЕ.

Но он не поехал в Виллидж. Он встал, принял душ и вышел в жаркое пекло города, чтобы навсегда потерять свою работу.

Он знал это, когда поднимался в неимоверно душном лифте вместе с мистером Бинсом, загорелым и взбешенным менеджером по кадрам. Брови мистера Бинса дергались, губы шевелились, изрыгая безмолвные проклятия. Сквозь пиджак, словно иглы дикобраза, пробивались запекшиеся волоски. К тому моменту, когда лифт достиг сорокового этажа, Бинс потерял всякий человеческий облик.

Вокруг, как итальянская армия, прибывшая на уже проигранную войну, бродили их сослуживцы.

– А где старик Эминджер? – спросил Уилл Морган, уставившись на пустой рабочий стол.

– Звонил, что болен. Это из-за жары. Будет к полудню, – отозвался кто-то.

Вода в охладителе закончилась задолго до полудня, а что кондиционер? – этот приказал долго жить ровно в 11.32. Двести человек превратились в диких зверей, прикованных к своим рабочим местам у окон, намеренно устроенных так, чтобы их нельзя было открыть.

Без одной минуты двенадцать мистер Бинс по интеркому приказал всем выстроиться возле своих рабочих мест. Они построились. И стояли, качаясь от жары. Температура застыла на отметке девяносто семь градусов. Мистер Бинс принялся медленно расхаживать вдоль длинного ряда. Вокруг него словно завис невидимый рой потрескивающих, как на огне, мух.

– Так-так, господа, – произнес он. – Все вы знаете, что сейчас кризис, какие бы радужные перспективы ни рисовал президент Соединенных Штатов. Чем вонзить вам нож в спину, по мне уж лучше пырнуть вас в живот. Сейчас я буду ходить вдоль ряда, кивать головой и шепотом говорить «вы». Те, кто услышит в свой адрес это словечко, поворачиваются, убирают все со своих столов и уходят. На выходе вас ждет пособие в размере четырехнедельного заработка. Стойте-ка! Кого-то не хватает!

– Старика Неда Эминджера, – сказал Уилл Морган и тут же прикусил язык.

– Старика Неда? – переспросил мистер Бинс, сверкая глазами. – Старика? Вы сказали «старика»?

Мистер Бинс и Нед Эминджер были ровесниками.

Мистер Бинс замер в ожидании, как бомба замедленного действия.

– Нед, – пробормотал Уилл Морган, в душе проклиная себя, – должен прийти…

– Я уже здесь, – раздался голос.

Все обернулись.

В дверях, в самом конце ряда стоял старик Нед, или просто Нед Эминджер. Он окинул взглядом это сборище потерянных душ, прочел на лице Бинса грядущую погибель, вздрогнул, но незаметно пристроился в ряд возле Уилла Моргана.

– Ладно, – произнес Бинс, – приступим.