Сесквоч - Джон Бостон

— Эй, Фенберг, — крикнул Лом. — Ты довольно холодный, прямо как твоя жена.

Фенберг остановился.

— Эй! Как поживают твоя жена и ребенок?

Фенбергу ударило в голову. Кругом установилась мертвая тишина. Фенберга как будто парализовало, он не чувствовал ног, как будто это были подставки на деревянном полу. Он осмотрел лица людей, сидевших в баре, и увидел их теми яркими, подающими надежды детьми, с которыми он вместе рос. Все они беспомощно отводили взгляд.

— Твоя жена? Отличная задница. Вот только она не очень-то хорошо водила зимой. — Лом с силой сжал челюсти. Лютер мерзко засмеялся.

— Эй, Фенберг, — крикнул Лом. — Сколько должно было исполниться твоему мальчишке? Лет пять?

Фенберг побелел.

Теперь все, казалось, не имело значения.

Они продолжали смеяться, пока Фенберг шел назад к барной стойке.

— Может, я все-таки соглашусь на ваше угощение, — сказал Фенберг, улыбаясь Гербу, и взял полный кувшин.

Он выбил стул из-под Лома и быстрым жестом ударил его брата по носу тяжелым стеклянным кувшином. в отличии от сцен в фильмах, кувшин не разбился. Был слышен только глухой звук удара. И дальше все было совсем не так, как в фильмах. Лютер не упал без сознания. Он всего лишь зашатался, сшибая столики и клиентов. Кровь лилась по лицу, и он закрыл его руками. Тут Фенберга настиг Лом. Он рванул на Фенберге рубашку, разорвав ее, и наносил один удар за другим, пытаясь сбить его с ног. Фенберг схватил перечницу и стал возить ей по лицу Лома. Оба упали на покрытый опилками пол. Лом закричал от боли, как душевнобольной, когда перец стал разъедать ему глаза. Фенберг освободился и встал. Нижняя часть лица ничего не чувствовала. Второй брат пришел в себя и попытался нанести удар нагретым кипятильником.

— Берегись, Майк, — крикнул Герб.

Часть мозга Фенберга, которая еще находилась в сознании, ответила благодарным "спасибо".

Лютер в дикой злобе налетел на Фенберга, прижав его к стойке бара, и наносил удары всем телом. Фенберг чувствовал, как рвутся кровеносные сосуды и хрустят ребра. Он снова ударил Лютера головой до носу и перекатился по стойке, чтобы освободиться. Лютер, весь в крови и озверевший от боли и злости, снова пошел в атаку. Фенберг неловко увернулся.

Из-за стойки Герб бросил Фенбергу ручку от топора. Размах плеча и сила удара Фенберга были максимальными, когда он точно ударил сзади по ногам Лютера Магоногоновича. Все в баре были согласны, что: 1) удар был болезненным; 2) Лютер не станет ходить на пляж с такими полосами на ногах. Сила удара была такой, что Лютер ударился о край толстой деревянной стойки бара и, падая, оставил на ней часть своего скальпа.

Почти слепой и шатающийся Лом выхватил нож, чтобы пойти в последнюю решительную атаку. Он хотел ударить Фенберга под ребра и повернуть нож. Вот только Фенберг не совсем был согласен с таким планом. Он опять использовал бейсбольную уловку и ударил Лома по бицепсам. Потом опять ударил по плечу, и нож покатился по полу. Лом упал на колени.

У Фенберга потемнело в глазах.

Он схватил Магоногоновича за волосы и грубо ткнул его лицом в стул. Потом высоко поднял ручку, как меч палача, целясь в голову. На него бросились десять мужчин и не дали ему совершить убийство.

Все еще страдающий от клаустрофобии, но тем не менее жаждущий крови, Фенберг вырвался на свободу. Он отбросил ручку и с отвращением посмотрел на людей, которые наблюдали за его бешенством. Затем он направился к двери и вышел. Бушевала гроза.

Завсегдатаи говорили, что драка, конечно, была не того калибра, что резня несколько лет назад, но репутация Фенберга укрепилась. Его рост был далек от семи футов. И весил он далеко не триста фунтов. И реакция была не такая, как у Туберского. Да и сам Фенберг всегда считал себя скорее героем-любовником, чем бойцом.

В промежутках между шестью увольнениями, зарегистрированными в длинной истории "Бэсин Вэли Багл", Элен Митикицкая пыталась убежать от всего. Она бежала от боли. Бежала от воспоминаний о своих трех мужьях. Бежала от Майка. Но, несмотря на все ее твердые протесты и возникающие иногда вспышки гнева, которые были просто дымовой завесой, несмотря на длинные письма, в которых она отказывалась от должности и которые перекладывали всю тяжесть ответственности с чужих плеч на ее, Элен Митикицкая стала настоящей возлюбленной Майка Фенберга.

Майк и Элен вместе создали атмосферу очарования, флирта, товарищеской помощи, дружбы и романтики. Уже три месяца, как Элен была репортером могущественной «Багл» и подружкой Майка Фенберга.

Девяносто дней назад, во время своего первого увольнения, Элен строила совершенно нереальные планы, что она упакует вещи, нагрузит машину, отправит почту родителям и завершит все остальные дела в один день. Она клялась себе, что на следующее утро, очень рано, она будет в пути, до того как у нее появиться шанс совершить очередную глупость с очередным мужчиной (например, с Фенбергом). Фенберг, который иногда по хитрости равнялся Макиавелли, оказывается, завладел ключами Митикицкой и сделал дубликаты. Он появился в спальне Митикицкой посреди ночи. Все еще в полусне, оперевшись на локоть, Элен смотрела на раздетого и спящего под одеялом рядом с ней Фенберга. Он поерзал, устраиваясь поудобнее, закрыв глаза и притворяясь, что храпит, в то время как Элен уставилась на него с вполне понятным вопросом. Фенберг открыл глаза.

— Огонь, — сказал Фенберг. — Ранчо полностью сгорело. Кругом зола, обугленное дерево, изогнутый металл, братья превратились в угольки. Это было ужасно.

Элен протерла глаза и понимающе кивнула. Она откинулась на кровать, потом опять поднялась на локоть.

— Вам это может показаться старомодным, — сказала Митикицкая, — но если я обнаружу, что вы спите с кем-то еще, я убью вас.

— Согласен, — сказал Фенберг.

— Я говорю серьезно.

— Я вам верю.

— Я хочу сказать, что я именно это имею в виду.

— Я думаю, что понял вас.

"Черт", — подумала Митикицкая.

— Обними меня.

Все пошло своим путем, как и должно было случиться с двумя совершенно раздетыми взрослыми людьми, оказавшимися в одной постели. Потом Митикицкая сказала:

— Тайм-аут. Я больше не могу.

Фенберг глубоко вздохнул, стукнул себя несколько раз по лбу и отодвинулся.

— О'кей.

Он спросил почему. Элен завела длинную историю о неординарных мужчинах. Рассказала, как легко она влюблялась, и о своей аллергии.

— От секса я чихаю, — сказала она.

Фенберг предложил попытаться.

— Не могу, — извинилась Элен, когда Фенберг обнимал ее. — Если мы начнем заниматься любовью, я начну чихать. Последний раз я чихала три дня и в этом не было ничего приятного. И, что еще хуже, я думаю, что полюблю вас, и если опять ничего не получится, я умру. Вот и все.

Фенберг согласился, что в мертвой подруге и сотруднице проку было не много. "Вы считаете меня своей подругой?" — спросила Митикицкая. Черт. Разумеется. Митикицкая подумала, что это очень мило. Фенберг поцеловал ее в щеку и пообещал, что касается его, то он будет всегда любить ее, даже если они никогда не будут заниматься любовью. Элен подумала, что это тоже было очень мило и уснула в его объятиях. А Фенберг, прищурившись, зловеще размышлял в темноте. Он строил планы на следующий вечер напоить Митикицкую.

В этот следующий вечер Митикицкая была слегка пьяна и стояла, опершись о кухонную стойку на ранчо Фенберга. Мальчиков сослали к Малулу, которая получила приказ убить их, если они попытаются бежать. Фенберг начал с любимого приема. Он стал гладить плечи Элен, уставшие после тяжелого рабочего дня, потом перешел к более сильным ласкам, поцелуям и прочим нежностям, доказывая, что фильмы шестого класса были довольно жизненными. Майкл опытной рукой раздел ее и разделся сам и тихо повел обнаженную Митикицкую в спальню, нежно лаская ее грудь и целуя ее. Потом он внес ее в комнату на руках. Играла музыка Вивальди. Комната была освещена несколькими, заранее расставленными свечами, и во всех углах кровати и на всех поверхностях были коробки с розовыми салфетками «Клинекс», любимый цвет Элен.

Все шло хорошо.

Но в определенный момент он должен был шепнуть деликатный вопрос джентльмена:

— Теперь, когда мы готовимся сделать самого очаровательного и умного ребенка в мире, скажи, дорогая, как ты предохраняешься — таблетками или соблюдаешь график?

Митикицкая ответила, что она не нуждается в графике, она и так все помнит. Но потом она разрыдалась и Майк ласково спросил ее, в чем дело. Элен выпалила, что она стерильна, как фруктовая муха в атомном реакторе, и не может иметь детей. Никогда. Фенберг обнял ее и сказал "ну-ну, милая" и все такое прочее и вспомнил, что в роддоме каждую неделю прибывали новорожденные. При свете свечей он сказал Митикицкой, что любит своего редактора, будут у нее дети или нет. Она плакала, пока не уснула. Опять.