Танцор меча - Дженнифер Роберсон

Ладонь, хвала валхайлу, освободилась. Несколько клочков кожи и мяса прилипли к рукояти. На ладони остался отпечаток чужих запутанных контуров Северных тварей и теней. Ямки в ладони быстро заполнились сукровицей, которая тут же высохла и затвердела. И отвалилась, сорвав еще один кусок кожи.

Меня трясло. Я обхватил правую ладонь левой, пытаясь унять дрожь, ослабить острую боль. Горячий металл мог обжечь, опалить, я видел такие ожоги, но это… Это было что-то другое, что-то большее. Это было колдовство. Замораживающее колдовство. Воплощение Севера.

– Аиды, женщина! – заорал я. – Какой же магией ты владеешь?

Не поднимаясь с песка, Дел взглянула на меня. Голубые глаза смотрели в другой мир, она уже ничего не понимала. Рот был приоткрыт. Дел осторожно согнула руки, оперлась на локти и, едва удержавшись от падения, с трудом встала на одно колено, упираясь в песок трясущимися руками.

– Магия, – с отчаянием прошептала она, – магия не поможет…

– Магия! – с отвращением повторил я. – Да какая сила в этом… в этой штуке? Она может сделать день прохладнее? Может облегчить боль от ожогов? Закрыть солнце и дать нам тень?

– Да, может. Но только на Севере, – она сглотнула и кожа на горле треснула. – Кайдин говорил…

– Мне плевать, что тебе говорил твой мастер меча! – заорал я. – Это просто меч, оружие. Клинок. Его сделали, чтобы разрезать мясо и кости, отрубать руки и ноги… отнимать у человека жизнь, – даже вслух отрицая силу, которую почувствовал, я взглянул на руку, обожженную творением Севера. Замороженную магией.

Дел шаталась. Я видел, как дрожали ее руки. На один короткий миг в ее глазах засветился разум и она посмотрела на меня с горечью.

– Откуда Южанину знать, какая сила заключена в мече…

Я протянул руку, взял в широкую ладонь рукоять Разящего, не замечая, что израненная кожа снова треснула, и вытащил меч из ножен. Острие клинка застыло в дюйме от ее носа.

– Сила меча заключена в умении того, кто владеет им, – объявил я, – и больше ни в чем.

– Нет, – прошептала Дел, – все не так. Но боюсь, ты этого уже не узнаешь.

Ее глаза закатились и она бессильно упала на песок.

– Аиды, – с отвращением выдавил я и убрал Разящего.

Сначала я услышал лошадей. Фырканье. Скрип кожаных седел. Бряцанье удил и стремян. Скрежет дерева и голоса.

Голоса!

Мы с Дел лежали растянувшись на песке как тряпичные куклы. Слишком слабые чтобы идти. Слишком сильные, чтобы умереть. Мы лежали на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Когда я повернул голову и посмотрел на нее, я увидел сначала изгиб бедра, потом ее выгоревшую под солнцем косу и длинные, сильные, покрытые ожогами ноги.

И песок, запекшийся коркой на обожженном теле.

Я собрал остаток сил, повернул голову в другую сторону и увидел темнолицую женщину, одетую в голубой бурнус. Я узнал ее.

– Сула, – хрип так и остался на моем распухшем языке.

Я увидел, как расширились черные глаза. На широком лице отразилось изумление, а потом решительность.

Женщина отвернулась, закричала, и через минуту к нам подъехали повозки. Вокруг нас собрались люди. Я услышал изумленные возгласы: меня узнали. Мое имя переходило от мужчины к женщине и от женщины к ребенку.

Мое старое имя, которого у меня не было.

Кочевники, такие как Салсет, знают пустыню. Быстро обменявшись несколькими словами, они завернули Дел и меня в прохладную мокрую ткань, поднесли поближе к повозкам и положили нас в тень. За несколько минут они разбили лагерь. Это Салсет умеют: один хиорт здесь, другой там, пока десятки их не раскинутся на небольшом клочке пустыни. Такое поселение они называют домом.

Я хотел попросить Сулу и других женщин сначала заняться Дел, но не мог говорить. Язык распух и отяжелел и даже дыхание давалось с трудом. В конце концов после долгих уговоров Сулы я прекратил попытки заговорить и отдал себя в надежные руки Салсет. Когда ткань на обожженном теле высохла, Сула снова намочила ее водой из деревянной бочки, укрепленной в повозке. После пятой смены мокрой ткани она достала пасту из растения алла и я провалился в благословенное забытье, когда прохладная мазь покрыла израненное тело и унесла боль. Сула, благословение богам валхайла, приподняла мою голову и я сделал первый глоток воды за двое суток.

Перед тем, как потерять сознание, я думал о Дел. Вспоминал как странно она себя вела. И действительно ли ее меч был не просто куском металла. И всерьез ли она полагала, что он мог спасти нас.

Разящий, несмотря на всю мою любовь и уважение к нему, был только мечом. Не богом. Не человеком. Не магическим существом.

Он был обычным мечом.

И моим спасением.

Обычно я выздоравливал быстро, но на этот раз мне пришлось проваляться несколько дней, прежде чем я снова ощутил себя живым существом. Обгоревшая кожа сходила кусками и я сам себе напоминал кумфу во время линьки. Новую кожу я обильно смазывал пастой алла, пока та не огрубела до нормального состояния. Песчаный Тигр, который, сколько я его помнил, всегда был темным как кусок меди, стал похож на огромного новорожденного младенца, рожденного незадачливой женщиной. Нежная розовая кожа обтягивала все тело кроме тех мест, которые прикрывала набедренная повязка.

А поскольку она прикрывала именно ту часть моего тела, к которой я всегда был наиболее привязан, я не терял веру в будущее.

Дел, однако, болела серьезно. Она лежала в маленьком оранжевом хиорте Сулы, забывшись в бреду песчаной болезни и черном мире настоя, которым поила ее Сула несколько раз в день. Но даже паста алла и настой не могли полностью успокоить боль.

Я стоял у входа в хиорт и смотрел на фигурку, закутанную в шафрановое покрывало. Я видел только ее лицо. Обожженное, покрытое волдырями и клочьями сходившей кожи.

– Она не может разговаривать с тобой, – Сула говорила на Южном языке с выговором Салсет, которого я не слышал уже много лет. – Она ничего не понимает. А тот, кто не думает, не говорит.

– Это пройдет, – убежденно сказал я, в душе понимая, что о таком исходе можно было только мечтать. Песчаная болезнь это не шутки.

– Может быть, – выражение широкого лица Сулы меня не слишком успокоило.

– Но о ней хорошо заботятся, – напомнил я. – У нее есть вода и тот напиток, который ты даешь. Песчаная болезнь пройдет.

Сула пожала плечами.

– Зря сидишь здесь. Она не заговорит с тобой.

Я снова посмотрел на Дел. Она стонала и вскрикивала в наркотическом ступоре, шепча что-то на Северном языке. Я снова и снова слышал слово «кайдин», но если Дел и произносила имя своего меча, я его не уловил.