Пастушок - Григорий Александрович Шепелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Забава!
Ян удивлённо поставил ковш.
– Почему Забава?
– Да потому, что не только купцы с боярами, но и пьяницы в кабаках над нашей сестрой уже скалят зубы! А заодно и над нами! Ты что, об этом не знал?
– А ты в кабаки заходишь по пути в храм или на обратном пути? – холодно спросила Евпраксия, давясь кашей. Меланья выдержала удар. Но перекрестилась так, что на её лбу остались отметины от ногтей.
– Святые угодники, дайте силы не согрешить избиением этой дряни! Может, ты ещё спросишь, когда в кабаки заходит великий князь? Он о тебе знает достаточно, чтобы не пожелать видеть твою рожу рядом с мощами святых Бориса и Глеба! Поэтому запретил тебе ехать сегодня в Вышгород! Стыд и срам!
– Перестаньте лаяться, – сказал Ян, взглянув за окошко, – слушая вздор, могу опоздать. Говори по делу, Меланья! С чего взяла про Забаву?
– С чего взяла? – взвизгнула Меланья, – пускай Прокуда рассказывает, она ходит по торгам да слушает разговоры!
Все глянули на Прокуду. Та уж задрала нос и открыла рот, готовясь рассказывать, но Евпраксия вдруг спросила:
– Ян, а где стольник наш, Тимофей? Почему горничная девка нынче подаёт кушанья?
– Тимофея я отпустил до следующей субботы, – объяснил Ян, – у него сестра померла.
Евпраксия и Меланья одновременно вздохнули, очень завидуя Тимофею. Прокуда же изрекла:
– Говорят, Забавой прозвал госпожу Евпраксию Соловей Будимирович, гость торговый с острова Леденец на океан-море. Он один раз побывал во Киеве и с тех пор во всех своих странствиях поёт песни про госпожу Евпраксию, называя её Забавой Путятишной. Он – гусляр да певец такой, что все его слушают, раскрыв рты!
– Я этого купца помню, – перебил Ян, – но он – из Моравии. Не на гуслях играет, а на кифаре. Приплыл на трёх кораблях с зелёными парусами, продавал бархат, шёлк и парчу. Всех щедростью изумлял. А разве он видел тебя, Евпраксия?
– Я его в своём тереме принимала, – дала старшая сестра небрежный ответ, – а что здесь такого? Он мне подарки принёс – золотое зеркальце, гребешок из слоновой кости, перстень с рубином да сундучок малахитовый. Я поила гостя вином, а он мне играл на чём-то и что-то пел. И более ничего между нами не было.
– Ой, конечно! – расхохоталась Меланья, – богатый заморский гость на чём-то тебе играл, что-то пел, а ты перед ним в чём-то танцевала! Наверное, в башмачках!
– А я в башмачках всегда! – вспылила Евпраксия, – это ты везде бегаешь босиком, чтобы всех разжалобить – мол, отец тебя обижает, всё отдаёт старшей дочке! А у самой двадцать сундуков заморским тряпьём набиты и пять ларцов – драгоценностями!
Меланья заголосила. Она начала вопить о каких-то родинках на спине сестры, которые Соловей Будимирович воспевает на все заморские страны. Прокуда молча кивала. Уже начав выдыхаться, Меланья сделала глоток квасу и вставила в тетиву главную стрелу:
– Бедный Даниил, сын Мамелфы, уже не знает, куда деваться от сплетен, что эта дрянь с ним свалялась! Вот до чего дошло!
– Да твой Даниил гордится этими сплетнями, – не сдержалась Евпраксия. Тут Меланья сделала вид, что ей стало плохо. Когда никто не поверил, она вскочила.
– Ты слышишь, Ян? Надо её выпороть ещё раз, потом взаперти держать до приезда батюшки! А иначе она таких наломает дров, что нынешний наш позор никто и не вспомнит! Выпороть, выпороть! Посадить под крепкий замок!
– Отстань от меня, – разозлился Ян, – она по ночам читает Псалтырь великому князю, будто не знаешь!
– Знаю! Дядюшка думает, что она от этого чтения наполняется благодатью! Как бы не так! Она до полуночи лицемерно читает ему псалмы, потом до зари пьёт вино и блудничает, а целыми днями спит! Я прямо сегодня же положу этому конец! Зря смеёшься, Ян! Да, ты ещё маленький, глупый, но я решительно разберусь, на что у тебя хватает ума, когда старшая сестра заходит к тебе под утро!
Меланья буйно ораторствовала, вытянувшись во весь свой высокий рост. Она была выше брата, выше Евпраксии, худощава, почти красива в накрашенном состоянии, голосок имела презвонкий. Очень неплохо Меланья пела псалмы, зная почти все наизусть. Однако, сейчас поток её оскорблённой святости неприятно вломился в голову Яну, который почти не спал после тяжелейшей дороги.
– Меланья, – оборвал Ян эффектное выступление, – быстро выйди из-за стола и встань на колени в угол! На два часа. Ты наказана.
Белокурая праведница умолкла. Её большие глаза под тонкими бровками округлились. Но почти сразу в них появилась ласковая кошачья внимательность с издевательским огоньком. Глядя сверху вниз на младшего брата так снисходительно, словно было ему лет пять, Меланья воскликнула:
– Что такое? Я не ослышалась, братец?
– В угол, – устало повторил Ян, – и чтобы ты больше здесь не кривлялась – не два часа на коленях будешь стоять, а три!
Меланья прищурилась. Когда это не помогло, она поглядела на горло старшей сестры, как будто намереваясь в него вцепиться, но вместо этого рассмеялась, приподняла праздничную юбку почти до самых колен, и, перешагнув лавку, изящной мелкой рысцой устремилась к дальнему углу трапезной. С изумлением наблюдала Прокуда за своей гордой, вспыльчивой госпожой, которую киевляне за её нрав прозвали Лютятишной. Видели бы они, как эта Лютятишна захотела выяснить со своим семнадцатилетним братом, кто из них главный, и чем всё это закончилось! Пробежавшись рысцой, госпожа встала на коленочки носом в угол и в такой позе застыла, белея голыми пятками из-под красной венецианской юбки с пышными складками и тесёмками. Кроме юбки, на госпоже Меланье была атласная голубая блузка с высоким воротничком. Горько осознав, что вся эта красотища надета без толку, босоногая барыня ещё глубже втиснула в угол нос, чтоб утаить бешенство, и язвительно огрызнулась на своего сопливого братика:
– Ян, ведь князь тебе даст затрещину, когда выяснит, почему не пришла я на торжество! А госпожа Янка просто тебя прибьёт.
– Если не заткнёшься, в субботу велю пороть, – пообещал Ян, и Праведница решила утихомириться. Но Евпраксия не обрадовалась тому, что стерва-Меланья была наказана таким образом. Получив удар под столом ногой по ноге и увидев рожу, скорченную Евпраксией, Ян смекнул, что есть у неё к нему разговор очень большой срочности и секретности. Так как времени было мало, а с глупостями Евпраксия к брату не приставала никогда в жизни, он скрепя сердце сказал:
– Меланья, ты можешь встать и идти на праздник. Но помни, что в другой раз я тебе подобную выходку не прощу.
Меланья была не дура. Тут же вскочив и окинув цепким, холодным взглядом лица сестры и брата, она немедленно поняла, зачем её выпроваживают. Но выбора у неё никакого
