Вредная профессия (сборник) - Олег Дивов

Кучкин умножал разные суммы на девять и жалел, что закончилась эпоха шаттлов. А то кувалда легко набрала бы тысяч под триста. И в шаттле удобнее прятать контрабанду. Впрочем, американские Оу-Эс-Эй[4] по сравнению с четвертыми «Союзами» тоже были просторными и не могли похвастаться низкой стоимостью заброски грузов на орбиту.

Между прочим, Шульте, подобно большинству европейцев, успевших поработать с русскими, называл маленький космический самолетик не «Оу-Эс-Эй» и даже не «ОСА» – он говорил «Веспа». Американцы почему-то считали это прозвище уничижительным, все остальные совсем наоборот.

– Если бы я летал на «Осе»!.. – сказал Кучкин наконец.

– О да! – согласился Шульте. – Кувалда стала бы намного дороже. Но и так неплохо.

– Плохо, – Кучкин удрученно помотал головой. – Как мне подтвердить остальные два раза? Есть свидетели, но они не смогут уверенно сказать, что это именно тот биг рашен хаммер. Я не догадался просить ставить автографы на нем. Я брал инструмент, а не э-э… артефакт.

– Слушайте, но этот инструмент не положено иметь на платформе. Теперь ваше начальство знает, что он здесь. А если РКА решит потребовать оплаты провоза багажа? – спросил Шульте нетактично.

Кучкин так посмотрел на немца, что тот нырнул в свой мешок по самые глаза.

Рожнов за переборкой расхохотался.

– Извините, – буркнул Шульте, подавляя смех. – Как сказал бы коллега Рожнов – черный юмор…

– Пусть сначала оплатят мне все нештатные ситуации, в которых работал биг рашен хаммер, – сообщил Кучкин хмуро. – В первый раз мы просто забили болт. Но во второй – это было реально круто – чинили телескоп.

– Телескоп?!

Кучкин тяжело вздохнул.

– Надо было просить автографы? – спросил он с интонацией ребенка, поздно осознавшего, что упустил шанс до отвала наесться мороженого.

– Вы смеетесь надо мной! – понял Шульте.

– Конечно. Но клянусь, биг рашен хаммер правда чинил телескоп. Не оптику, вы понимаете! Механику. Наш хаммер, тот, который я подарю вам.

– Простите, я не смогу принять такой подарок. Не имею права. Это больше не кувалда, а именно артефакт. Предмет истории русской космонавтики. Оставьте себе. Потом внуки отдадут в музей. А как понимать – забили болт?

– Не завинчивался. И не отвинчивался. Мы решили обстучать его. И случайно забили. Я ударил с большей силой, чем было нужно.

Шульте начал оглядываться.

– Не ищите. Он снаружи.

– Спокойно. Я командир, – пробормотал Шульте. – Я впереди, на белом коне. С артефактом. Воображаю себя богом Тором. Меня ничем не удивишь… Господин Рожнов, как вы там?

– Милости прошу, свободно. А я готов подавать завтрак. Есть деловое предложение. Земля, наверное, думает, что мы будем спать еще два часа. Может, не надо их разубеждать? Они наверняка имеют десять версий насчет того, что тут случилось. И все версии ложные, но придется ведь проверять их. Зачем нам лишняя суета? Поедим, достанем запасной тестер, прозвоним сомнительные блоки и устроим мозговой штурм.

– Вы постоянно меня провоцируете на нарушения, господа. Но поскольку система жизнеобеспечения – вашей конструкции и сам модуль русской сборки…

Шульте осекся.

На миг в отсеке повисла недобрая тишина.

– Вы знаете нас, – сказал Рожнов, появляясь в поле зрения.

– Мы вместе пили водку, – добавил Кучкин.

– И если мы обнаружим, что был саботаж…

– Командир, они не станут обманывать, – подал голос Аллен.

– Ты вообще молчи, чмо! – неожиданно сорвался Кучкин. – У тебя права голоса больше нету! Вот Юлька прилетит, она настоящий американец, с ней будем разговаривать. А ты – знаешь, куда пошел? Туда и пошел. Урод моральный и физический!

– Ты чего?! – удивился Рожнов. – Брось. Пожалей его чуточку, и так лица на человеке нет. Еще от тоски самоубьется, возись потом с трупом. Гы-ы, черный юмор. Хотя я не шучу.

– Легче, коллеги! – Шульте взял приказной тон. – Это не командное поведение.

– Не беспокойтесь, я все равно почти ничего не понял, – сказал Аллен. – Простите, господин Кучкин, что заговорил с вами. Больше не буду. А Джулия вряд ли прилетит теперь. После аварии нам, скорее всего, пришлют второго инженера… Слушайте, я же извинился! Ну простите меня! Пожалуйста! Я виноват! Я так виноват!

– «Сорри», «сорри»… Они еще вместо Юльки подсунут нам зануду и страшилу какую-нибудь! Ну, народ! Ну, страна! Командир, мои извинения. Я вспомнил сейчас, зачем искал хаммер. И очень разозлился. Потому что этот урод Чарли сделал меня таким, таким… уродом! Хотите знать, что я планировал сделать?

– Нет! – отрезал Шульте, вынырнул из мешка и скрылся за переборкой.

– Хочешь знать ты, Чарли?!

– У вас не будет со мной проблем! Я попрошу отвезти меня вниз на Оу-Эс-Эй! – простонал Аллен. – Скажу, что заболел. Я, наверное, и правда болен. Ради всего святого, простите! Я так несчастен! Мне нужен психиатр! Я виноват!

– Еще одно «сорри», и тебе будет нужен патологоанатом!

И тут появилась Железная Дева.

Шульте сначала обрадовался, что в головном успокоились. Ему было дискомфортно в ситуации, когда такие славные люди ссорятся, а долг командира требует резко одергивать их. Он давно знал русских и американца, они много тренировались вместе, но никогда еще за компанию не летали – судьба разводила. Если ты не «чемодан»-турист, а настоящий работник на зарплате, попадание в космос требует удачи. Например, общий стаж Аллена был ничуть не меньше, чем у остальных членов экспедиции. И полететь он мог раньше всех. Но тогда отлаживали систему «Оса», долго и мучительно, прямо сдувая пылинки – ведь не дай бог навернется, конец пилотируемой космонавтике. И экипажи Чарли дважды снимали с пуска, один раз прямо со «стола», по откровенно ерундовым поводам. Специфика профессии. Многие ждали полета всю жизнь и не дожидались ничего.

«А кое-кто слетал аж на Луну и потом все равно умер глубоко несчастным человеком».

Эта мысль так расстроила немца, что он перестал орудовать зубной щеткой и замер в глубокой задумчивости – пристегнутый к унитазу. Его всегда занимали судьбы участников программы «Аполло». Нелепая гибель, сумасшествие, алкоголизм, уход в тень – Шульте подозревал, что за этим кроется.

Никакой мистики. Просто человеческая трагедия. Одна на всех.

Ну да, они забрались туда, где до них не ступал никто. Сначала было очень здорово. Подвиг, риск, приключение, слава, адреналиновая эйфория. Потом наступило сильнейшее похмелье. То, что иногда называют «Гагарин-синдром». Но так говорят только дураки, подонки или недостаточно компетентные умники. У Гагарина были совсем другие проблемы. Он рвался в новый полет – насладиться сполна тем, что почувствовал едва-едва. Хотел быть не первым, а настоящим космонавтом. А ему не давали.

С «Аполлонами» вышло хуже, они сработали почти вхолостую. Умчались от родного дома невероятно далеко. Но там уже валялась куча земного железа, по большей части русского.

Ничего интересного они на Луне не увидели. Русские давно все сфотографировали, да еще и с обеих сторон.

Ничего принципиально нового они оттуда не привезли. Русские уже нарыли вполне достаточно для исследований.

Ничего такого особенного своими полетами они не доказали. Только сэкономили русским деньги и, возможно, спасли жизни. Советы ведь тоже собирались штурмовать Луну, какой-то сырой корявой системой на базе «Восхода», Америке назло, чисто из принципа, – и с заметным облегчением бросили эту рискованную затею.

Одни ходили по лезвию, другие гибли – зачем? Полноценной лунной программы, с дальним прицелом, все равно не было. А словосочетание «гелий-три» что-то говорило только узкой группе специалистов, чьи робкие голоса успешно глушило нефтяное лобби… Вот и получился вместо прорыва – пшик, запуск ракеты клубом юных астронавтов. Высота подъема этажей пять-шесть, отстрел спускаемого аппарата, парашютирование экипажа в составе лягушки и таракана. Ракета взлетела, посадка успешная, лягушка прыгает, у таракана обморок, все довольны, можно с чувством глубокого удовлетворения идти пить кока-колу и жевать чипсы.

Ликующие толпы на улицах – о-о, маленький шаг одного человека! О-о, звезды и полосы гордо реют! Возьми любого и спроси – а зачем они там реют и для чего был маленький шаг?! А этот любой тебе сразу в морду. Потому что знать не знает, для чего и зачем. И ты своим дурацким вопросом сделал ему больно. Зерно сомнения посеял.

Ведь действительно – зачем?

Ни одна зараза не знала.

Если бы кто-то авторитетный сказал тогда: люди, максимум через сто лет мы должны летать на Луну и обратно, как из Москвы в Нью-Йорк! И если бы добавил – не потому что «так надо», а потому что иначе нельзя! Не позже две тысячи семидесятого – а лучше пятидесятого – Море Спокойствия должен пахать наш бульдозер. И будет на нем написано «Катерпиллер» или «сделано в СССР», не принципиально.