Конан и осквернители праха - Леонард Карпентер

...И вот тут жреца перебил голос, прозвучавший совсем рядом с тем местом, где сидел Конан.

– Постой, жрец! – воскликнул кто-то, воспользовавшись краткой паузой в сплошном потоке красноречия пророка. – Дай сказать словечко! Уж не хочешь ли ты убедить нас, будто ничтожные проблемы здешнего мира станут преследовать нас и в следующей жизни?..

Это говорил тот самый ирукийский посланник, с которым Конан не так давно пытался завязать беседу. Они тогда коснулись довольно скользких тем, и посланник даже задумался, не стоит ли проявить умеренность в питии. Но потом поборол свои сомнения, опрокинул еще несколько полновесных бокалов... и вот теперь его голос, резкий голос воина, звучал на весь зал.

– Я что-то не припомню, чтобы на священных табличках было написано что-то подобное! Я как-то привык думать, что на том свете между всеми людьми мир и благолепие... и кроткая благодать Эллаэля...

– Позволь ответить тебе, о благородный посол, – начал было Хораспес, но был сразу вновь перебит.

– Не-ет, жрец, дай уж договорить до конца! – Посланник, привыкший, видно, гонять воинов по площадке для упражнений, мог перекричать кого угодно, даже весьма опытного оратора вроде Хораспеса. Его сотоварищи пытались урезонить его и принудить к молчанию, но он стряхнул их руки. – Я к тому, что если ты добиваешься, чтобы, значит, наше Ирукийское царство вбухало все свои богатства в расписные могилы и всякие там памятники, а заодно позволило разбогатеть тебе и твоим приятелям-жрецам, – ну так не трать времени даром! У нас, чтобы ты знал, более спешных дел невпроворот...

Пока он говорил таким образом, Хораспес двинулся в его сторону и подошел вплотную к столу с другой стороны, оказавшись, таким образом, совсем рядом с Конаном. Киммериец видел, как пророк быстро наклонился вперед и, протянув руку над мраморной столешницей, как бы дружески коснулся ладонью плеча посланника. Ирукиец сперва сердито дернулся, но потом вновь опустился на свою подушку. Хораспес же заговорил убедительным тоном, пристально глядя ему в лицо:

– Я понимаю, о брат мой, ты, как и многие, не свободен от сомнений. Но, умоляю тебя, не перебивай. Вскоре все будет объяснено, и, надеюсь, тебя удовлетворит мое объяснение... – Он сделал широкий жест свободной рукой, той, в которой был жезл, охватив весь круг слушателей, и сказал: – Вот единственное доказательство, которое я могу тебе предъявить. Ибо люди не зря называют меня пророком...

Все это время он не выпускал Конанова соседа по столу, и тот притих под его рукой самым странным образом. Конан почувствовал нечто зловещее в его внезапном молчании и даже потянулся к соседу – не нужно ли помочь?.. – но две служанки буквально повисли на нем, держась мертвой хваткой, и как будто в испуге взирали снизу вверх на Хораспеса. К тому времени, как киммериец стряхнул их с себя, советник уже выпрямился и отпустил плечо усомнившегося ирукийца.

Тот, по всей видимости, разом утратил свой воинственный пыл. Просто сидел и молча смотрел на Хораспеса. На нем был длинный дорожный плащ, но между плащом и рубашкой виднелась узкая щелка – как раз там, где соединялись смуглое плечо и прожаренная солнцем шея. И Конану померещился на теле ирукийца мертвенно-белый след, словно бы оставленный пожатием невероятно сильной ладони...

Сотоварищи посланника и его рыжеволосая зазноба вновь обнимали его, и он тупо кивал в ответ на их уговоры...

Хораспес же вновь обратился к собравшимся царедворцам:

– Дабы помочь вам воспринять пророчества, которые я вам принес, мой помощник Нефрен и его рабыня воскурят благовония...

По знаку пророка на середину зала вышли двое: тот высокий, худой малый с мечом при бедре и юная девушка-рабыня. Оба держали в руках дымившиеся кадила. Они разошлись в разные стороны и не спеша двинулись вдоль столов. Одной рукой они высоко поднимали кадильницы, другой – помавали папирусовыми веерами, направляя клубившийся дым в сторону слушателей. Конан отметил, что особая кадильница была установлена позади него, перед царским помостом.

Когда тощий телохранитель пророка проходил мимо, вид его безжизненной физиономии внушил Конану величайшее отвращение. Киммериец замахал руками, пытаясь отогнать змеившиеся струйки дыма, но это было бесполезно: запах, острый и пряный, разливался со всех сторон и упорно лез в ноздри. От него на какой-то миг закружилась голова, а перед глазами в свете масляных ламп вспыхнула неяркая радуга.

Носители кадил завершили свой круг, и Хораспес подошел к пустому, ничем не украшенному участку стены в дальнем конце зала. Встав там, он поднял жезл высоко над головой. По всей видимости, жезл представлял собой своего рода писало; Хораспес принялся чертить им по стене. Жезл оставлял за собой ярко-красные следы, складывавшиеся в волнистые, петельчатые письмена Шема.

Пророк кончил писать, и Конан вглядывался в начертанное им слово, тщетно силясь его разобрать, пока наконец не услышал, как его вполголоса произнесла одна из служанок.

– Джазарат... – прошептала она.

Насколько было известно Конану, это значило «Судный День». То тут, то там в зале присутствовавшие начали произносить то же слово. Оно звучало, словно шорох тростника, колеблемого первым дыханием близкой бури.

– Не страшитесь, о соплеменники! – провозгласил Хораспес. – Ибо я не открою вам всего того, что прозрело мое духовное око. Я пощажу вас, сокрыв наихудшее. Вы должны лишь смотреть, смотреть на сии письмена, смотреть и постигать их значение...

Тощий телохранитель Нефрен пошел вдоль стены, вытягиваясь во весь свой нечеловеческий рост и одну за другой гася зажженные лампы. Он прижимал горящие фитильки ничем не защищенными пальцами, но не было заметно никаких признаков боли. Конан пригляделся и заметил: чем темнее делалось в зале, тем – удивительное дело! – ярче становилась надпись, начертанная Хораспесом. Она так и горела на бесцветном матовом камне.

Он прислушался к собственным ощущениям и понял, что помимо собственной воли не отрываясь вглядывается в письмена. Сперва они просто светились у него перед глазами. Зато потом... Потом у Конана попросту волосы зашевелились на затылке. Буквы замерцали и задвигались!Они извивались, точно красные змеи, с которыми ему не так давно пришлось сражаться!..

Еще миг – и буквы вспыхнули ярким огнем, а потом разлетелись в разные стороны, словно горящие листья, подхваченные внезапным порывом ветра! Конану даже показалось, будто вместе с письменами рассыпались и самые камни стены. Однако произошло это совершенно бесшумно – в стене как будто открылось большое, с неровными краями окно, и сделалось возможно заглянуть сквозь него в совершенно другой, яркий, красочный мир. Слева и справа от себя Конан услышал изумленные ахи и охи и понял, что ему не примерещилось: остальные зрители увидели то же, что и он. Киммериец даже покосился на стражников, чьи фигуры выхватывали из полумрака отблески неверного света. Стражники стояли с видом полного безразличия; похоже, сверхъестественное посягательство на безопасность дворца их нисколько не волновало. Конан сообразил, что окно было магическим, и привычные воины это хорошо понимали.