Зверь, которого забыл придумать Бог - Джим Гаррисон

Прежде чем вернуться в «Сиам», он еще раз прошелся по ботаническому саду. Боб сказал, что один из главных секретов его успеха — ежедневный послеобеденный сон продолжительностью не менее четырех часов. Под сенью бамбуковой рощи Б. П. задумался, есть ли в его жизни какие-нибудь секреты или она — открытая зачитанная книжка. Сомнение в себе быстро прошло, когда он заметил, что оранжевые карпы неизменно ходят против часовой стрелки в своем затененном прудке. За карпами наблюдать было гораздо интереснее, чем за причудами конспекта собственной жизни. Как и все мы, Б. П. не знал, что есть вообще наша жизнь, а теперь передовой карп сделал изящный поворот на сто восемьдесят градусов и медленно повел свою стайку по часовой стрелке. Это, видимо, было одним из ответов на миллионы вопросов, которых жизнь на самом деле не задает.

До того как вернуться в мотель, он купил в магазине подержанных вещей два красивых костюма — цветастые гавайские рубашки и коричневые бумажные брюки, а в дополнение к ним симпатичную, но пыльную мягкую шляпу вроде той, что надевал дедушка на ярмарки и похороны. Боб научил его пользоваться автомобильным телефоном, и он позвонил домой Делмору, но сразу пожалел об этом. Старуха Дорис лежала в больнице в Эсканобе с сердечным приступом, а Роза сидела в тюрьме за то, что откусила полицейскому палец во время заварухи, затеянной Бурым Псом и «негодяем» Лоном Мартеном на археологических раскопках кладбища. Делмор опекал двух детей Розы — Реда и Ягоду; последняя, очаровательная на взгляд Б. П., была непослушной и умственно отсталой жертвой дородового алкогольного синдрома. Делмор нанял детям постоянную няньку, в его описании «красотку» — белую девушку, которая хотела посвятить жизнь помощи индейцам. Она даже попыталась приучить Делмора к йогурту. Итогом всего изложенного было то, что Б. П. должен немедленно вернуться и стать отцом для детей Розы. Розе предстоит отсидеть года два за откушенный палец, хотя она утверждала, что полицейский до синяков намял ей грудь. «Но как я могу вернуться?» — спросил Б. П. с неприятной дрожью где-то под ложечкой. Делмор взял адвоката, и тот выясняет, действительно ли Б. П. перешел из округа Льюс в округ Алджер, когда метал шутихи. С недавним введением лазерной топографической съемки многие разделительные линии между округами оказались под вопросом — особенно в этой местности, где до ближайшего человеческого поселения километров двадцать. Б. П. твердил, что в тюрьме умрет от разрыва сердца, как те заключенные апачи, про которых рассказывал Делмор. Делмор сказал, что он может, но крайней мере, подъехать к границе Висконсина и оттуда попросить указаний. Беседа отличалась всеми недостатками телефонного разговора, когда ты еще не успел переварить информацию, как тут же обрушивается новая.

Дежурный в мотеле, миниатюрный лаосец, извинился за то, что в номере у Б. П. не работает телевизор, и когда Б. П. сказал ему: ну и слава богу, он терпеть не может телевизор, — тот долго истерически смеялся. Очень поднимает дух, когда скажешь удачную шутку, даже если сам не понимаешь, в чем она.

В номере он выпил бутылку воды, чтобы притушить докучливые остатки исполинского обеда. Это был для него во многих отношениях самый мрачный час, и утешали только двадцать три бутылки воды. Он решил испытать секрет Боба и как следует вздремнуть, но прежде требовалось принять душ. Когда он собирался пустить воду, его внимание привлек легкий шум. Он проверил дверь и посмотрел из окна на залитую солнцем автостоянку. За стеной возле его кровати слышалось легкое царапанье и голос тихо напевавшей женщины. Похоже было на французских стриптизерш в канадском Су — все они приезжали из Монреаля. Как красиво, подумал он и вернулся в душ. Через пять минут по соседству хлопнула дверь, и он снова выглянул в окно: стройная девушка во всем кремовом садилась в «мерседес» с откидным верхом.

Это не способствовало сну. Терпеть далее отсутствие теплых чувств уже не было сил. Может быть, выручит новая одежда, не говоря уж о франтовской шляпе. Швейцарская форма была аккуратно сложена на комодике на случай, если понадобится снова исчезнуть, когда будет подстерегать Лона Мартена. Все дело в том, что он чувствовал себя не на своем месте — повальная современная болезнь. Единственной знакомой частью окружения были его руки, когда он поднял их с кровати, посмотрел на них и сказал: «Руки». Душевный упадок принял форму ощутимой тяжести на груди и лбу. Дедушка говаривал, что жизнь — не тарелка с вишнями, и Б. П. это устраивало: вишню он не любил. Боб легкомысленно спросил его, не страдает ли он «dementia pugilistica», и объяснил термин: не ушиблена ли у него голова от прежних кулачных занятий. «Нет», — ответил Б. П. Ему редко попадали по лицу, вот почему он всегда побеждал. Хороший удар в лицо обезоруживает любого, кроме самых опытных. Теперь он произвел беглый обзор своего имущества. Деньги. Четыреста семьдесят долларов спрятаны для надежности в несколько карманов и один носок, — он вряд ли когда был богаче. Он надеялся купить когда-нибудь подержанный желтый пикап — сойдет простой «Форд-1500». Хотелось бы завести приятную подругу, но этого, наверное, всем хочется. А в общем, все сводилось к медвежьей шкуре, его единственной ценной собственности. Делмор еще в молодые годы отказался от медвежьего талисмана в пользу черепаховых и церемониально передал шкуру Бурому Псу.

Он ерзал и ворочался на кровати и порвал ветхую простыню. Семь шкур сдерут, пожалуй, за эту простыню. Сейчас не время было, но очень хотелось вынуть из бумажника фото голой Шелли для поддержания сил. Лос-Анджелес требовал совсем других сил, а не твердого члена, наставленного на рычащего леопарда — лампу в изголовье. Да и какие силы призвать на помощь одинокому страннику перед лицом этого громадного измученного города, с его тысячеслойными покровами искушенности и богатства, с его продажностью и ненавистью и миллионом красивых женщин, чей язык ему непонятен? Но что он понимал, хотя никогда не собирался с мыслями на этот счет, вопреки наставлениям Шелли, — он понимал, что плохо приспособлен к жизни вне своего медвежьего угла. Он давно сообразил, что леса готовят тебя только к другим лесам. Охота и рыболовство для прокорма учат только есть рыбу, оленину, куропаток и вальдшнепов. А конец этого дела — сытый желудок и воспоминания о чудесном дне.

В каком-то смысле не ты входишь в лес, а лес — в тебя, и присутствие его не делает тебя более толковым в других делах. До последних лет к нему наведывались биологи, чтобы узнать, где находятся волчьи логова и медвежьи берлоги, в обмен на полдюжины или, в случае волков, целый ящик пива. Он отказался от этих отношений, когда Фрэнк предупредил, что биологи хотят надеть на зверей телеметрические ошейники, чтобы без труда следить за ними — вроде звериной полиции. Другими словами, хотя Фрэнк их не произнес, Б. П. по неведению предавал животных. Конечно, от шести банок или ящика отказаться было трудно, но раскаяние в нем было так сильно, что в дальнейшем всех биологов он встречал словами: «Пошли отсюда на х…» — и захлопывал у них перед носом дверь. И в смысле человеческой слабости он завершил курс наук, продав свое знание об индейском кладбище за секс. Пора было наконец вести себя благородно, но особого навыка в этом не имелось, и не факт, что благородство поможет вернуть медвежью шкуру.

Господи Иисусе, думал он, прислушиваясь к реву и гудкам на шоссе в час пик. Как они могут жить в этом блядском грохоте? Он слез с кровати, попробовал включить радио, встроенное в испорченный телевизор, и, к его радости, оно ожило. Он нашел какую-то мексиканскую музыку и прибавил громкость, чтобы заглушить шум транспорта. У пары йогов, с которой он разошелся после вопроса о том, почему женщина хорошо к себе относится, были сотни записей, их проигрывали день и ночь, заглушая голоса птиц и койотов, а то и волка. На его вкус она была чуть худовата, но, снова улегшись на кровать, он вспомнил, как приятно она выглядела, когда по их просьбе он повел их на целый день в лес. Они немного заблудились среди невысоких кряжей за болотом, откуда берет начало река Ту-Хартед, и муж, с утра раздраженный тем, что его сотовый телефон, пристегнутый к поясу, отказывается работать в этой местности, потерял всякое самообладание. Б. П. утверждал, что они не заблудились, а просто не могут найти свою машину, и сказал, что с удовольствием побродил бы еще пару дней, раз такое дело. Он хорошо ориентировался здесь в мае, до того как распустится листва, и в октябре, когда она большей частью облетает; но сейчас густая зелень и пасмурное небо, не позволившие понять истинное положение солнца, мешали определить маршрут.

На кровати, сперва отодвинув образ ее красивого зада в светло-зеленых штанах, Б. П. сообразил, почему ему пришла на ум та история. Потому что боялся рассыпаться в Лос-Анджелесе, как ее муж в лесу — среди прочего, тот нарочно отстал, чтобы сожрать последние сандвичи, предназначавшиеся всем троим, и выдул остатки воды, так что найти ручей или ключ стало важнее, чем найти машину. Пятисотдолларовые туристские ботинки превратили его ноги в малиновое желе, а к концу дня он впал в паранойю и со слезами объявил, что Б. П. и его жена сговорились убить его, чтобы стать любовниками и завладеть деньгами. И все это из-за простой десятичасовой прогулки, озадаченно подумал тогда Б. П., а еще его изумило, что жена продолжала интересоваться флорой и фауной и с середины утра делала вид, что мужа не существует. Они были в двух часах хода от машины, когда Б. П. определил их местонахождение, но не сказал этого, чтобы проучить мужика за его плохое поведение. Уже перед самым выходом из леса муж зашвырнул свой сотовый в прудик, заросший водорослями, белыми и желтыми кувшинками. «Это безобразие, милый, бросать телефон в такой красивый пруд», — сказала жена. В какой-нибудь сотне шагов от опушки мужик схватился за голову и закричал: «Я слышу рев!» — а был это всего-навсего трейлер с бревнами на дороге. После он не смущался, а вел себя самодовольно, обвиняя во всем органическое слабительное, которое принял накануне, чтобы выгнать шлаки. Его жена и Б. П. с изумлением наблюдали, как он выхлебал всю оставшуюся в машине воду и слопал два энергетических батончика, не поделившись с ними. Б. П. получил поразительный урок того, как тебе не хочется вести себя в короткий свой срок на этой земле. Она высадила Б. П. у его крытой толем хижины и сунула ему в руку потную пятидесятидолларовую бумажку. Муж тем временем постанывал во сне на заднем сиденье. «Спасибо за волшебный день», — сказала она, глядя прямо перед собой, словно дворник на ветровом стекле был самой интересной вещью на свете. Б. П. съел на ужин трехфунтовую банку свинины и в сумерках протопал восемь километров до города. Карбюратор его фургончика барахлил, и он немного устал, но как устоять перед соблазном таверны Фрэнка, если у тебя полсотни долларов чистыми?