На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

  — Пора повысить вас по службе, мальчики с аэростата! Больше никаких грузовых перевозок, с этого момента вы — перемещающий персонал!

Капитан объяснил: то и дело возникает особая обстановка —  «чрезвычайная ситуация», — его любимый военный термин, —  в таких условиях не рекомендуется осуществлять обмен интернированными лицами на поезде.

 — Лицо, представляющее особый интерес, которое нельзя репатриировать без определенной неловкости. Вы понимаете.

   Лица ничего не выражали, только Майлз серьезно кивал.

 —  Если у нас не будет необходимых карт и графиков, — сказал он, — вы сможете их нам одолжить.

 — Конечно. Мы жалеем, что наше судно больше не приспособлено для скорости, требуемой во время чрезвычайной ситуации.

Вскоре их судно уже парило глубокой ночью над лагерем военнопленных на Балканах. Они вернулись в Сибирь впервые после События на Тунгуске, чтобы провести переговоры по поводу пленных из японско-американских экспедиционных войск, а также содействовать вывозу правительства адмирала Колчака из Омска. В них стреляли из всех видов оружия —  от дальнебойных пушек до дуэльных пистолетов, безрезультатно, иногда спонтанно, у людей не всегда было ясное представление о том, во что они стреляют. Для мальчиков это был новый опыт, вскоре они научились не принимать это на свой счет, как плохую погоду или неправильные карты. Никому их них в голову не пришло, пока Майлз на это не указал: они на самом деле не участвуют в Европейской войне, пока скрываются на нейтральной территории.

Однажды утром на улице в Женеве, так случилось, встретились Пажитнофф, проведший долгую ночь в тавернах на набережной, и Рэндольф, решительно ранняя пташка в поисках бриоша и чашечки кофе. Город был залит странным приглушенным светом. Птицы давно проснулись, но осмотрительно молчали.

Озерные пароходы воздерживались от включения сирен. Трамваи, кажется, ездили на пневматических шинах. Сверхъестественная тишина повисла над колокольнями, горами, материальным миром.

  — Что это? — поинтересовался Пажитнофф.

— Сегодня? Ничего особенного, — Рэндольф достал из кармана буклет церковного календаря, который использовал для заметок. —  Думаю, Мартынов день.

К полудню начал звонить колокол Собора Святого Петра, известный как «Ля Клеманс». Вскоре присоединились все колокола города. В Европе установилось короткое перемирие.

После прекращения военных действий на мальчиков посыпались контрактные предложения, прежде ускользавшие от них. «Беспокойство» продолжало летать туда-сюда, выполняя те же задания по освобождению и репатриации, что и раньше, но теперь были еще и гражданские задания, более е в традициях прежних приключений мальчиков. Шпионы и коммивояжеры в любое время таились в вестибюле «Гельвеции Роял» с пригоршнями франков и предложениями, равных по грандиозности которым мир не знал до 1914 года.

Однажды во время обеда, когда Дерби собирался закричать: «Нет, только не фондю снова!», Пугнакс прибежал по жилой палубе, в его глаза горел таинственный свет, а в зубах он нес большой тисненый конверт, запечатанный воском и украшенный позолоченным гербом.

  — Это что? — поинтересовался Рэндольф.

 —  Рфф рфф рр Рр-рфф! — прокомментировал Пугнакс, мальчики поняли, что это значит:

  — Похоже на деньги!

   Рэндольф задумчиво рассматривал письмо.

 — Предложение работы в Штатах, — наконец сказал он. — Солнечная Калифорния, ни больше, ни меньше. Юристы, приславшие это письмо, скрывают имена тех, кто их нанял, и, кажется, не очень-то понятно, что мы должны делать, подождем инструкций, когда прибудем туда.

 — А, ееехх... сколько они предлагают? — поинтересовался Дерби. Рэндольф поднял листок, чтобы все могли видеть. Четко видимая сумма почти в два раза превышала совокупный чистый доход всех, кто находился на борту.

 —  Думаю, это связано с криминалом, — предупредил Линдси.

 — Разумеется, необходимо всесторонне изучить моральный и юридический аспекты этого предложения, —  заявил Дерби, притворяясь, что еще раз рассматривает сумму. — Окей, как по мне, всё прекрасно.

Перспективы хорошо оплачиваемой работы в Калифорнии, до тех пор казавшейся мальчикам далеким мифическим местом, вскоре сломили сопротивление даже таких стойких моралистов, как Линдси, но, как самозаявленная совесть экипажа, он не удержался и спросил:

 —  Кто скажет капитану Пажитноффу?

Все посмотрели на Рэндольфа. Рэндольф некоторое время смотрел на свое напоминающее луковицу отражение в серебре чайного сервиза, а потом сказал:

—   Крысы.

   Пажитнофф пожал плечами и улыбнулся, что характерно, безо всякой горечи.

  —  Вам не нужно мое разрешение, — сказал он. — Вы всегда вольны уйти.

—  Но у нас такое чувство, словно мы вас бросаем, Игорь. Бросаем..., — он в отчаянии словно обвел рукой все разрозненные души, ждущие, брошенные на произвол судьбы, сирот и калек, бездомных, больных, голодающих, томящихся в заточении, безумных, которым всё равно нужно было помочь добраться в безопасное место.

—  Война не окончена. Она может никогда не закончиться. Ее последствия будут длиться вечно. Члены моего экипажа четыре года учились в Университете справляться с голодом и болезнями, отстраивать разрушенные города — всё это последует за нынешними событиями. Ужас, бессмысленность, но мы получили образование. У вас может быть другое образование. Ваши обязательства могут касаться других последствий.

  — Американские последствия.

 — Небесный товарищ, — положив руку на его плечо, — я не могу, предпочел бы не представлять себе это.

Этот момент настал — однажды вечером, сразу после появления звезд, «Беспокойство» поднялось с берега Женевского озера и направилось на запад-юго-запад.

— Нам нужно поймать преобладающий западный ветер у побережья Сенегала, — считал Линдси, Офицер метеослужбы.

—  Помните, как нам пришлось лететь туда, куда нас нес ветер? — спросил Рэндольф. — Сейчас мы можем просто выключить двигатели и мчаться вовсю.

—  Наши клиенты, —  напомнил всем Линдси, —  настаивают, что мы должны оказаться на побережье Тихого океана как можно скорее, дорожные расходы по договору оплачиваются только в пределах фиксированной суммы, сверх которой ответственность несем мы.

  — Эхххх, какой идиот включил туда такой пункт? — ухмыльнулся Дерби.

  — Ты, — хихикнул Линдси.

Они пересекли Скалистые горы и парили над невидимой копией материальной поверхности земли под ними. Трехмерные потоки холодного воздуха следовали за течением рек далеко внизу. Струи воздуха поднимались с солнечной стороны гор под тем же крутым углом, что и холодный воздух, вытекающий с теневых сторон. Иногда они попадали в ловушку этого круговорота, они несколько раз зависали над горными хребтами в больших вертикальных кругах, пока Рэндольф не приказал включить двигатели.

Тут возникли сложности: как оказалось, ветер хотел, чтобы они летели на юг, бессчетное количество стандартных кубических футов топлива для двигателей было потрачено для борьбы с приказом северного ветра, пока Рэндольф не рассчитал, что они превысили выделенное им количество энергии, и ближайшее будущее судна принадлежит ветру, так они дрейфовали над Рио-Браво в небеса Старого Мехико. Так их несли вперед ветра мрачной скорби, воля которых была очевидна и порывиста, как ночная зарница на их горизонте.

И в мгновение духовной растерянности без предварительного оповещения их спасли здесь, «На юге от границы», представители Братства Аэронавтов.

 Как вообще могли пересечься их траектории? Позже никто из мальчиков не мог вспомнить, где это произошло, во время каких ядовитых воспарений, среди какого шума перепалок, уже превратившихся в рутину, они натолкнулись на этот полетный строй девочек, одетых, как религиозные послушницы, в тона взвихренных сумерек, они рассыпались над массой аэростата, стирающей кляксы звезд, их металлические крылья истово ритмично тряслись, некоторые приближались настолько, что мальчики могли сосчитать болты на картерах их коробок передач, расслышать шум вращения вспомогательных двигателей на нитронафтоле, сурово взирая на проблески суровой мускулистой девичьей плоти. Нет, эти крылья с их тысячами идеально обточенных эллиптических «крыльев» даже в этом слабом свете, прошедшем сквозь угольный фильтр, нельзя было по ошибке принять за крылья ангелов. Серьезные девочки, у каждой—  упряжь из черной лайки и никеля под неминуемой ношей полета, у каждой на лбу крошечная электрическая лампочка, чтобы смотреть на панель управления, перегруппировались и скрылись в наступающей ночи. Бросили ли они хотя бы тогда взгляд на неуклюжее воздушное судно с механическим приводом? Нахмуренные брови, кокетство, смутное предвидение того, что это среди них, этих мрачных девиц, Друзьям Удачи предначертано в конце концов искать жен, жениться, завести детей и стать дедушками — именно в этой блуждающей общине сестер, которая по тайному договору не должна никогда спускаться на Землю, каждый вечер они гнездились вместе на городских крышах, словно стая февральских зябликов, научились находить на этих кровлях, не попадаясь на глаза охране, домашний уют бегства и отторжения, в бурю, под нападками лунного света, каких-то темных летящих вертикально хищников, никогда не являющихся полностью лишь порождением сна, из других миров.