Танец с драконами - Джордж Мартин

Когда все монеты были подсчитаны и попробованы на вкус, старик небрежно писал что-то на пергаменте, ставил свою печать и отдавал капитану. Или же качал головой и швырял деньги обратно через стол. В таких случаях его собеседник краснел и сердился или бледнел и выглядел испуганным.

Кет не понимала:

— Они платят золотом и серебром, а он только дает им писанину. Они что, дураки?

— Кто-то, возможно. Большинство же просто осторожны. Некоторые надеются смошенничать. Однако он не из тех, кого легко обвести вокруг пальца.

— Но что он им продает ?

— Он дает каждому расписку. Если их корабли захватят пираты или пустит на дно шторм, он обещает выплатить стоимость судна с грузом.

— Что-то вроде пари?

— В каком-то смысле. Пари, которое каждый капитан надеется проиграть.

— Да, но если они выиграют…

— …то проиграют свои корабли, часто даже собственные жизни. Моря опасны, особенно осенью. Без сомнения, не один тонущий капитан нашел маленькое утешение в этой браавосской расписке, зная, что его вдова и дети не будут нуждаться, — грустная улыбка мелькнула на его губах. — Хотя одно дело подписать такие обязательства, и другое — их соблюдать.

Кет поняла. Один из них ненавидит его. Один из них пришел в Черно-Белый Дом, умоляя бога забрать его. Ей было интересно, кто, но добрый человек не собирался рассказывать.

— Не стоит тебе совать нос в такие дела, — заметил он. — Кто ты?

— Никто.

— Никто не задает вопросов, — он взял ее за руки. — Если ты не можешь это сделать, просто скажи. Здесь нет ничего постыдного. Кто-то способен служить Многоликому, а кто-то нет. Одно твое слово, и я освобожу тебя от задания.

— Я сделаю это. Я же сказала. Я сделаю.

Только вот как ? Тут начинались трудности.

У него была охрана, двое мужчин: один — высокий и худой, другой — низкий и толстый. Они всюду следовали за ним: с момента, как он выходил из своего дома, и до той поры, когда он возвращался ночью. Они следили, чтобы никто не подходил к старику без его разрешения. Как-то раз по дороге домой из суповой лавки в него чуть не врезался шатающийся пьяница, но высокий встал между ними и так резко отпихнул пьянчугу, что тот упал на землю. В суповой лавке низкий всегда пробовал луковый бульон первым. Прежде чем сделать глоток, старик всегда ждал, пока бульон остынет, — достаточно долго, чтобы заметить, если охранник почувствует недомогание.

— Он опасается, — осознала она, — или же знает, что кто-то хочет его убить.

— Он не знает, — ответил добрый человек, — но догадывается.

— Охранники следуют за ним, даже когда он выходит помочиться, — сказала она. — Но он-то за ними в уборную не идет. Высокий быстрее. Я подожду, пока его не припрет, зайду в суповую лавку и воткну нож старику в глаз.

— А другой охранник?

— Он медлительный и глупый. Его я тоже смогу убить.

— Разве ты какой-то отчаянный рубака на поле битвы, кромсающий каждого на своем пути?

— Нет.

— Надеюсь, что так. Ты слуга Многоликого Бога, а мы, его служители, вручаем дар только отмеченным и выбранным.

Она поняла. Убей старика. Убей только его.

Ей потребовалось еще три дня наблюдений, чтобы придумать способ, и один день — для практики с карманным ножиком. Красный Рогго научил ее с ним обращаться, но она не срезала кошельки с тех пор, как у нее забрали глаза. Она хотела убедиться, что по-прежнему знает, как это делается. Плавно и быстро, вот так, не мешкать , говорила она себе, и маленькое лезвие выскальзывало из ее рукава: снова, и снова, и снова. Удостоверившись, что все еще умеет им пользоваться, она точила бруском сталь, пока острие не замерцало серебристо-голубым в свете свечи. Другая часть была каверзней, но женщина-призрак ей поможет.

— Завтра я принесу дар тому человеку, — заявила она во время завтрака.

— Многоликий будет доволен, — добрый человек встал. — Кошку-Кет знают многие. Если ее заметят, это может навлечь неприятности на Бруско и его дочерей. Настало время для другого лица.

Девочка не улыбнулась, но про себя порадовалась. Потеряв однажды Кет, она скорбела по ней. Она не хотела терять ее снова.

— Как я буду выглядеть?

— Уродливо. Женщины будут отворачиваться при виде тебя. Дети будут таращиться и показывать пальцем. Сильные мужчины будут жалеть тебя, а кто-нибудь, возможно, прольет слезу. Увидевший тебя, забудет не скоро. Пойдем.

Добрый человек снял с крючка железный фонарь и повел ее мимо тихого черного бассейна и ряда темных молчаливых богов к лестнице в задней части храма. Призрак присоединилась к ним во время спуска. Никто не разговаривал. Единственным звуком было мягкое шуршание туфель по ступенькам. Восемнадцать ступеней привели их в склеп, откуда расходились пять арочных коридоров, как пальцы на руке. Здесь внизу ступеньки сужались и становились круче, но девочка тысячу раз пробегала по ним вверх и вниз и не боялась их. Еще двадцать две ступеньки, и они пришли в подземелье. Туннели здесь были тесными и кривыми: черные кротовины, извивающиеся в самом сердце огромной скалы. Один проход закрыт тяжелой железной дверью. Жрец повесил фонарь на крюк, скользнул рукой внутрь своей мантии и вытащил узорчатый ключ.

По ее рукам поползли мурашки. Святилище . Они собирались спуститься еще ниже, на третий уровень, к тайным комнатам, куда допускались только жрецы.

Три раза очень тихо щелкнул ключ, пока добрый человек проворачивал его в замке. Дверь беззвучно распахнулась на смазанных маслом железных петлях. За ней оказались еще ступеньки, высеченные в скале. Жрец вновь снял фонарь и прошел вперед. Девочка следовала за светом, считая на ходу. Четыре, пять, шесть, семь. Она пожалела, что не взяла с собой свою палку. Десять, одиннадцать, двенадцать. Она знала, сколько ступенек от храма до подвала и от подвала до подземелья, она даже посчитала ступени на тесной винтовой лестнице, которая закручивалась на чердак, и перекладины крутой деревянной лесенки, ведущей к двери на крышу и продуваемому ветром выступу снаружи.

Однако эта лестница была ей незнакома и потому могла быть опасной. Двадцать один, двадцать два, двадцать три. С каждым шагом воздух, казалось, становился немного холоднее. Досчитав до тридцати, она поняла, что они уже где-то под каналами. Тридцать три, тридцать четыре. Как долго им еще спускаться?

Она досчитала до пятидесяти четырех, когда ступеньки наконец-то закончились у другой железной двери. Эта была не заперта. Добрый человек толкнул ее и шагнул внутрь. Девочка последовала за ним, женщина-призрак шла позади. Их шаги эхом отзывались в темноте. Добрый человек поднял свой фонарь и щелкнул, открыв настежь шторки. Свет хлынул на стены.