Учебник рисования - Максим Кантор

Давосский экономический форум был устроен так чтобы у участников его создалось впечатление, что здесь собрались все, кто решает, каким миру быть. Возникший после мировой войны, форум должен был способствовать мирному изменению мира. Человечество должно развиваться — но для этого требуется не объединение пролетариев всех стран, а милое согласие менеджеров и директоров банков. У людей, обедавших в ресторане с видом на Альпы, возникало ощущение, что если бы они все захотели — ну, скажем, выпили хорошенько и договорились, — то в их силах было бы изменить направление развития мира. Допустим, после хорошего ужина они могли бы сменить православие в Греции на католицизм или совершить еще что-нибудь, столь же судьбоносное. Однако они (исключительно по доброй воле) не пробовали сделать ничего радикального. Они изменяли мир постепенно (хотя мир и не подозревал об этой услуге), не особенно форсируя события, разрешая миру небольшие передышки. Последовательная эволюция методами неторопливого присвоения себе далеких земель, чужих жизней и судеб — тут главное не торопиться: все устроено разумно и делается к вящему торжеству прогресса. Участники форума обсуждали за завтраком потепление климата и проблему лесов Амазонки, за ланчем — цены на нефть, за чаем — рост производства героина в Афганистане, за обедом — проблемы Африки. Дерзость программы Тушинского «Как изменить Россию в 500 дней» была превзойдена на форуме. Как 500 человек, не имеющих никаких социальных и политических идей, руководствуясь единственно законом прибыли и наживы, могут за неделю упрочить торжество разума в мире — именно под этим девизом резали мясо и разливали вино. Каждый день один из участников форума, употребляя выражение, бывшее здесь в ходу, throw a party, то есть заказывал в одной из десяти гостиниц курортного городка банкет на тысячу мест. Богатые люди объедались и напивались, празднуя то, что зачислены в число управляющих человечеством. Деловой человек «швырял вечеринку», не только чтобы показать богатство, но для того, чтобы мир продолжал крутиться вокруг своей оси: ведь если хоть один из присутствующих не в состоянии швырнуть вечеринку в мир — не значит ли это, что мировой порядок ослаб?

Курортный городок на неделю становился центром планеты, его окружали тройные кордоны солдат; они сдерживали манифестантов. Манифестантам (т. н. антиглобалистам) мнилось: если доберутся они до буржуев, которые швыряют вечеринки в отелях, и выскажут буржуям претензии, то услышат их буржуи и поймут — а что поймут, этого манифестанты не знали. Сказать манифестантам было нечего. На плакатах были написаны жалкие слова, пустые претензии — мол, дайте и нам заработать. Ответ был понятен заранее: немного заработать дадим, много — никогда. И правдоискатели высовывались из-за спин солдат и поднимали повыше свои нелепые плакаты.

Помимо ведущих бизнесменов, на форум приглашали перспективных политиков — то есть таких, которые не пугали социальными программами, но демонстрировали добрую волю к консенсусу, терпимость, общительность. На этот раз Россию представляли два политика — Кротов и Тушинский. Журналисты обступали политиков, требуя отчета: куда двинется Россия — вперед или назад? К произволу — или к рынку? Политики смеялись и рассказывали анекдоты, смаковали вина. Журналисты успокоились: аппетит вроде нормальный, значит, террора не предвидится.

В числе прочих на парад экономики прибыли М. З. Дупель и Т. М. Левкоев, предприниматели, о которых говорил сегодня весь деловой мир. Люди, сделавшие состояние на руинах империи зла, — их фотографии были во всех газетах — впервые показали себя публике. На первом же заседании, посвященном нефтяному буму, расклад сил в мировой нефтяной индустрии явил себя в неприкрытом виде. В зал, заполненный шейхами из Эмиратов и американцами, водящими дружбу с шейхами, вошли два человека из бывшей Советской России. Первый из них, Тофик Левкоев, выбрал себе место в первом ряду, сел, положил ногу на ногу, задремал. Второй (то есть Дупель Михаил Зиновьевич) повел себя еще более нахально: вошел, постоял в проходе, покачиваясь с пятки на носок, послушал выступающих — и вышел прочь. Такое поведение шокировало участников форума.

— Примечательная деталь, — рассказывал Кротов. — О чем это говорит? Легко догадаться: этот воротила уже сегодня располагает четвертой по величине компанией в мире, и он не намерен останавливаться. Бандит — всегда останется бандитом: для него нет закона, нет границ, нет приличий. Завтра он надеется стать хозяином России — а значит, подмять под себя весь нефтяной бизнес страны. Он съест и Левкоева, и Балабоса, и Щукина. Вообразите, Ричард, что это будет за компания. Для чего ему дружить с арабами, если завтра он их даже менеджерами к себе в компанию звать не будет?

— Богатый человек? — небрежно спросил Гузкин, а сам подумал: это, кажется, жена его ко мне в мастерскую приходила? Надо уточнить у Оскара. Любопытно.

— Богатый? Десять миллиардов в кармане, — сообщил Кротов. — И это только личные деньги. Спросите у Рейли.

— Да, — с тонкой улыбкой подтвердил рассказ Ричард Рейли, — теперь в России появилось это странное поколение ниоткуда взявшихся миллиардеров; еще вчера у них не было и цента, а сегодня они — из самых богатых людей мира.

Говоря это, Рейли обменивался понимающими взглядами с сэром Френсисом и сэром Чарльзом, как бы говоря им: мы должны считаться с положением дел и вести себя с этими партнерами прилично, за отсутствием других партнеров — но, посудите сами: как можно было нажить десять миллиардов честным путем? Эти люди — воры, и мы принимаем их, как честных людей, исключительно в силу обстоятельств. Сам Рейли по официальным данным располагал состоянием в восемьсот миллионов и считал это состояние честно заработанным, поскольку в карьерной лестнице своей не перепрыгивал ступенек, не заказывал убийств и не крал денег из государственного бюджета; он, правда, разорял мелкие компании, торговал оружием, способствовал росту наркоторговли, захватывал бедные районы под застройки, а жителей этих районов выбрасывал к чертовой матери — но делал это не лично он, а сила вещей, и винить себя ему было не за что; сам же факт того, что ему за подписание тех или иных бумажек выходила зарплата в двести тысяч в месяц, он не рассматривал как нечто противоречащее законам общества. Если подписание той или иной бумаги и порождало некое социальное зло, то случалось это как бы помимо воли Рейли, но в силу объективного устройства мира. Сэр Френсис был несколько беднее Ричарда Рейли — его личные капиталы не дотягивали и до полумиллиарда, и, вращаясь среди богачей вроде Рейли, он привык подчеркивать свою спартанскую, непритязательную натуру. Истории же о бесчестных нуворишах, еще вчера торговавших пакетиками с сушеным картофелем, а сегодня исчислявших состояние десятками миллиардов — такие истории казались ему дикими сказками из дикой жизни дикой страны. Скромнее других был сэр Чарльз Пайпс-Чимни, писатель, эссеист и помещик в Дорсете: его состояние от силы равнялось сорока-пятидесяти миллионам, и он проживал его скромно, не пускаясь в авантюры. Истории о Левкоеве и Дупеле он слушал, наклонив голову, прикрытыми глазами показывая, что давно знает об этом ужасе: не он ли описал эволюцию бандитизма в своем труде «Компас и кнут»?

Любой из этих трех джентльменов родился и вырос в обширном поместье с гектарами земли, с подстриженными кустарниками, озерами и стогами сена; любой из них с детства привык к тому, что ему принадлежат леса и пустоши, луга и поля, дома и лошади и у него есть право на обладание всем этим — хотя ни он, ни его родители, ни его бабушка с дедушкой не сделали ничего сколько-нибудь выдающегося. Любой из этих джентльменов имел возможность получать образование, рисовать акварели, музицировать на фортепьяно и играть в крикет, поскольку ни им, ни их родственникам не надо было заботиться о хлебе насущном. С годами этим джентльменам стало казаться, что они-то именно и сделали нечто выдающееся и обладают поместьями заслуженно: они проявляют такт и вкус, они суть столпы традиций и здравого смысла, они достойные наследники достойных людей. Они могут рассуждать о литературе, искусстве, морали, традиции, чести — и кому же и рассуждать, как не им, в жизни не сделавшим ничего ради стяжательства и произвола? Они действительно обладали врожденными добродетелями, отточенными в Итоне и Кэмбридже, и не стремились иметь сверх того, что само валилось в руки — разве что немного поднажать, где надо: не выходит сделка с Ираком, так разбомбить его. У них уже имелось все необходимое при рождении — добро, нажитое их предками, колониальными полковниками, которые исправно служили короне, стреляя в афганцев, или торговали хлопком, не ими собранным. Вот почему воспитанные сэр Чарльз, сэр Френсис и сэр Ричард Рейли возмущенно переглянулись, когда речь зашла о неправедных миллиардах Дупеля.