Фантастика 2023-189". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Резанова Наталья Владимировна

В поместье уже находился пропадавший последние недели в нетях Хрофт, а на следующее утро прибыли Фрауэнбрейс и друг душевный Без Исповеди. Причем если последний прикатил откуда-то издалека, то Фрауэнбрейс, похоже, был здесь раньше нас. Возможно, он и вызвал сюда Тальви.

Фрауэнбрейс — представитель герцога в Тримейне. И если он по-прежнему не в Тримейне или успел побывать там и снова вернуться, значит, обязанности или обстоятельства велят ему находиться рядом с господином.

Вопрос только в том, кого он считает своим господином.

Разумеется, сомнениями своими с Тальви я не делилась. Ни относительно Фрауэнбрейса, ни прочими. Он бы меня высмеял. Или просто сказал бы: с какой стати я должна радеть о благе человеков, если я не человек? То есть еще меньше человек, чем он сам. А ведь ринулась я в этот заговор с намерением залезть в него поглубже, погрузиться по самые уши, по одной лишь причине — надеялась, что это поможет забыть все то, что наговорил мне Тальви. И не сосредоточиваться на исполнении долга, как он его понимал.

Да и некогда мне было делиться с ним сомнениями. Оказывается, Фрауэнбрейс неспроста дожидался нас в Бодваре. Вместе с Тальви они были намерены нанести визит в герцогскую резиденцию. Без меня. Хотя большая часть свиты его сопровождала.

— А если это ловушка? — спросила я его. — Если тебя арестуют? Подумаешь, десять человек охраны! Бывали случаи, когда и двести ничего поделать не могли.

Тальви ответил отрицательно, хотя и не так, как обычно отвечает на подобные предположения знатный дворянин — не посмеют, мол. Что доказывает — когда дело не касалось его навязчивой идеи, он был способен мыслить весьма разумно.

— Вряд ли. Сейчас это им невыгодно. Чем дольше продлится это шаткое равновесие, тем удобнее его светлости…

Да, он был разумен. Но я не была уверена, что разумен старый подагрик в замке на скалах, как и его советники. И в том, понимает ли он свою выгоду. Скорее уж, все свидетельствовало об обратном. Тальви я об этом также не стала говорить, равно как и умолять взять меня с собой. Какой бы дамою я ни прикидывалась бы перед провинциальными соседями Тальви, на официальном визите у хворого правителя герцогства я была совершенно неуместна. Даже если бы я была не любовницей Тальви, а законной женой и надо мною не висел бы смертный приговор, все равно я оставалась потомком Скьольдов, ужасных Скьольдов, врагов Бога, государства и человечества.

А жаль, право слово! В действительности Скьольдам было наплевать на человечество, и они, надо думать, изумленно вытаращили бы глаза, услышав это слово, но человечество лишилось возможности лицезреть символическую картину: последняя из Скьольдов перед последним из Йосселингов. Конец старых эрдских родов.

За отсутствием Буна Фризбю, красоту этого сопоставления мог бы оценить Альдрик, однако и с ним я не могла перемолвиться. Он уехал вместе с Тальви. Ладно, если там что— то приключится, за Тальви будет несколько лишних шпаг… Так что мне оставалось лишь чистить оружие и поглядывать на башни и башенки, громоздящиеся над серой скалой. Напрасно поглядывать, потому что, если бы происходили в герцогской резиденции какие— то беспорядки, мощные стены и дальность расстояния не позволили бы мне их увидеть.

Но и беспокоилась я напрасно. Троица вернулась благополучно, равно как и свита. Подробностей посещения замка Бодвар я так и не узнала, но, сдается мне, оно было не слишком удачно. Но и не безнадежно. Иначе с чего бы Фрауэнбрейсу пускаться в продолжительные рассуждения о состоянии здоровья герцога?

— Иногда кажется, что конец уже близок, — повествовал он, — даже не столько по причине терзающих сиятельную особу приступов боли, сколько по полной апатии, неподвижности, отсутствию интереса ко всему, включая принятие пищи. Он страшно исхудал, а так как герцог и без того не отличался полнотой, его худоба, в совокупности с бледностью, производит удручающее впечатление. Но проходит дней пять-шесть, и вновь — вспышка деятельности. Больной начинает есть и пить, на бескровных щеках загорается румянец, он проявляет живейшее внимание к делам, выслушивает доклады советников, диктует указы и письма и даже, поскольку погода благоволит, приказывает выносить себя на прогулку…

Кому он это сообщает? — подумала я. Вряд ли Тальви и Рик не осведомлены о состоянии его светлости. Гормундингу и Хрофту? Или, может быть, мне? Сомнительно, и весьма. Одно только ясно — они попали в замок в один из дней, когда хворым герцогом овладевает безразличие. И собираются дождаться, когда он из этого состояния выйдет. Это очевидно, ибо мы, судя по всему, в ближайшее время не покидаем Хольмсборг.

Но на что они рассчитывают? Втянуть болезненного старца в свой заговор? И против кого — против него же? Я не совсем права. Если они и посягали на герцогскую власть, то не на власть этого герцога. И если его светлость в состоянии понять, что он не бессмертен, то подобное предположение выглядит не столь уж диким.

Беда в том, что, коли бросить обратный взгляд на всю его предыдущую жизнь и сопутствующие ей деяния, то бишь отсутствие таковых, как раз этого он понять не способен.

Что ж, ждать так ждать. Говорят, нет ничего хуже, чем ждать и догонять, но как раз в этих занятиях мне по роду своей деятельности и пришлось изощриться. Равно как ждать и убегать.

Но чего мы ждали, сидя у моря? Только не погоды. Она и так была хороша. Просветления в состоянии здоровья его светлости? Возможно. Или еще кого-нибудь из заговорщиков. Ведь тогда за столом у Ларкома находился еще один человек, о котором впоследствии юный рыцарь отозвался, что он «бывает жесток». И было названо еще несколько имен, более в моем присутствии не повторявшихся. Нарочно?

Что привлекло в эту излишне грамотную компанию сугубого практика, каким выглядел полковник Кренге, нетрудно догадаться. Тальви обмолвился, и вряд ли случайно, что Герман Кренге происходит из младшей ветви рода графов Свантерских. Но уже около ста лет, после окончания Пиратских войн, Свантер вырван из-под власти графов и находится под управлением губернаторов, назначаемых непосредственно герцогом Эрдским, причем, как я понимаю, последнее обстоятельство явилось уступкой древним северным вольностям, отрицавшим прямое вмешательство императора в дела Эрда. И оно способно сыграть роковую роль. Из желания вновь прибрать к рукам родовое владение, хотя бы в качестве губернатора, а не графа, можно многим рискнуть, особенно если это владение — столь жирный кусок, как Свантер! Во всяком случае, иной причины для его участия в заговоре я не видела, и она представлялась более веской, чем у остальных. Ларком, предположим, полез в это дело из идеализма, Альдрик — от скуки и от любви к приключениям, Фрауэнбрейс — из желания сохранить при новом герцоге то положение, что он имеет при старом, а Самитш… ну, дабы не лишиться капиталов, помещенных в банках и торговых предприятиях, принадлежащих южанам.

Что до Гейрреда Тальви… Он сам рассказал мне, что подвигло его возглавить заговор. И если он говорил правду, то вряд ли его побуждения вызовут у меня сердечный отклик. Если же лгал — тем более.

Пока же мы провели еще два дня в Хольмсборге, словно стареющие кумушки, сплетничая и следя друг за другом. Фрауэнбрейс столь же охотно принимал участие в застольных беседах, как Альдрик, правда, в отличие от Рика, в поместье он не торчал постоянно и не ночевал — вероятно, посещал замок или встречался со своими агентами в Бодваре. Что здесь все, или почти все, а не один Тальви, имели собственную разведывательную службу — слепому ясно. К сожалению, имела ее и противоположная сторона… Наш любезный хозяин, то есть Руперт Мальмгрен, по моему разумению, представлял здесь интересы Тальви, так же, как Гормундинг, Хрофт и я. Не слишком ли большая роскошь — собрать нас всех без дела? Или Тальви считает, что может подобную роскошь позволить?

Так или иначе, мы задавали тон в разговоре, рассказывая байки, сплетни и предаваясь воспоминаниям: Фрауэнбрейс — об императорском дворе, Альдрик — о былой службе в гвардии, а я — о богатой событиями беззаконной жизни. Остальные более или менее слушали. Но единственным, кто воспринимал мои побасенки, лживые или нет, как издевательство и даже прямое оскорбление, был Хрофт. Странно — пора бы уже и привыкнуть. Другие же привыкли, как ни шокировало их поначалу мое явление, хотя были и познатнее его, и в обществе стояли выше. Что делать — я довольно повидала в жизни и убедилась, что для некоторых людей само существование мое на этом свете было непереносимо. И, увы, таких людей было больше, чем хотелось бы. Я это поняла давно и не огорчалась. Хрофт со своими выпадами напоминал маленькую собачку, которая тщится прокусить подбитую гвоздями толстую подошву. Вот если он от слов попытается перейти к чему-то более существенному — тогда другое дело. Однако сомнительно, чтоб он в присутствии Тальви на это решился.