Золотое руно (сборник) - Сойер Роберт

Каждый из драконианских глаз имел свой уникальный диапазон восприятия: два в разной степени воспринимали ультрафиолет, третий мог видеть инфракрасное излучение, четвёртый видел и то, и другое, но не в цвете; от того, какими глазами мальчики смотрели на объект, зависело не только каким они его видят, но и выражало их отношение к нему. У них также было чувство, не имеющее аналога на Земле — оно позволяло им обнаруживать тяжёлые объекты, не видя их.

У Амфиона и Зефа было по пять конечностей: три ноги и две руки. Если их эмбриональное развитие сколько‑нибудь надёжно отражало их эволюцию, то две передние ноги развились из анальных плавников их живших в воде предков, а более толстая задняя нога раньше была хвостом. Руки же образовались не из грудных плавников, как в случае с людьми, а из сложного набора костей, который у их предков поддерживал жабры.

У драконианцев было лишь три пальца на каждой руке, но тому, что в их межзвёздных посланиях использовалась десятичная система, нашлось объяснение. У мальчиков было по десять придатков вокруг ротовой щели — две пары сверху, и шесть в ряд снизу; как раз сейчас Зеф с их помощью отправлял в рот клок сладкой ваты, который Джиллиан передала ему в задний салон через маленькую шлюзовую камеру. Поскольку четыре их глаза сидели глубоко в костных орбитах, дракониацы не могли видеть собственные придатки, так что как бы драконианцы ни пользовались ими при счёте, они не считали их напрямую, как люди пальцы, а, скорее, отталкивались от ментальной картины манипулирования ими.

Та, первая «Экспо‑67» имела подзаголовок «Человек и его мир». Сегодняшняя «Экспо‑67» поздаголовка не имела — по крайней мере, Дон про такой не слышал — но «Человечество и его миры» ей бы подошло: люди, наконец, вернулись на Луну, и маленькая международная колония появилась на Марсе.

И, конечно же, были другие миры, хоть они и не принадлежали человечеству. Так совпало, что сейчас было как раз 18.8 лет с того момента, как Сара Галифакс отправила своё последнее послание к звёздам, подтверждая получение драконианского генома и обещая, что назначенный ею преемник поможет воссоздать драконианцев на Земле. Это означало, что корреспондент Сары на Сигме Дракона только‑только получил весть о том, что то, о чём он просил, будет сделано. Все полагали, что в данный момент на далёкой планете устраивается большое празднество, и казалось хорошей идеей устроить подобное празднество здесь; оно должно состояться сегодня вечером. Из Канады отправить сообщение на Сигму Дракона можно в любое время дня, но казалось более правильным сделать это, когда на ночном небе видны звёзды, пусть огни Торонто и заглушают свет тусклого солнца родины Амфиона и Зефа.

В ходе церемонии должна быть торжественно открыта статуя Сары — такой, какой она была в 2009, когда пришло первое сообщение. По окончании «Экспо‑67» её навечно установят перед входом в Макленнановские физические лаборатории[160]. После церемонии открытия приветствия Сигме Дракона отправят не только Амфион и Зеф — они уже десять лет посылали туда еженедельные отчёты, хотя ни один ещё не дошёл до адресата — но и высокопоставленные лица стран, имевших павильоны на выставке.

Движение было не слишком интенсивным; дракомобиль приближался к месту своего назначения. Дон много раз приезжал в Торонто за эти годы, чтобы повидать внуков и — совсем недавно — на похороны своего сына Карла, умершего в непривычно раннем возрасте семидесяти двух лет. Он совершал это паломничество в каждый свой приезд, но Джиллиан и мальчики впервые забирались так далеко на северную окраину города.

Проезжая по Парк‑Хоум‑авеню, Дон ощутил укол сожаления, увидев, что библиотека, с которой у него было связано столько воспоминаний, исчезла. В душе Дон был немного луддит и до сих пор носил в кармане датакомм, тогда как Ленора и Джиллиан уже обзавелись мозговым имплантом для доступа в сеть.

Он завёл фургон на территорию кладбища — ещё один анахронизм — и припарковал его как можно ближе к могиле Сары. Мальчики снова надели свои маски‑фильтры, и остаток пути они прошли пешком, пробираясь через груды опавших листьев.

Дон принёс виртуальный букет с батареей холодного термояда; голограмма красных роз сохранится практически вечно. Его дети, обычно шумные, притихли, почувствовав, что ему нужно побыть в тишине. Иногда, когда он сюда приходил, его переполняли воспоминания: сцены их с Сарой свиданий, события первых лет их брака, моменты детства Карла и Эмили, бурные восторги, когда Сара расшифровала первое сообщение. Но в этот раз вспомнилось, как они почти двадцать лет назад отмечали шестидесятилетие со дня их свадьбы. Он тогда встал на одно колено — вот как сейчас, когда ставил цветы. Он по‑прежнему скучал по Саре, скучал каждый день своей жизни.

Встал и некоторое время просто смотрел на надгробие, а потом прочитал надпись. Он повернулся и поразмышлял над пустым местом рядом с ней. Его собственная запланированная эпитафия — «Он никогда не оставался с Q» — была не так хороша, как её, но сойдёт.

Через несколько секунд он взглянул на Ленору: интересно, каково ей знать, что в конце концов он окажется здесь, а не рядом с ней. Ленора, чьи веснушки с годами поблекли, а лицо пересекли тонкие линии, должно быть, прочитала его мысли, потому что похлопала его по руке и сказала:

— Это ничего, дорогой. В любом случае, людей моего поколения не хоронят. Ты за это заплатил — тебе здесь и лежать. Когда‑нибудь.

Когда‑нибудь. В двадцать втором веке, или, может быть, в двадцать третьем, или…

Эпоха чудес. Он покачал головой и повернулся к детям.

Для Джиллиан, как он полагал, Сара ничего особого не значила: первая жена отца, женщина, которая умерла за много лет до её рождения, и с которой у неё не было общей ДНК — хотя для Сары такие тривиальные соображения мало что значили бы. Общество не придумало названия для подобного рода родства.

Не было названия и для того, кем была Сара для мальчиков, но без неё их бы не было. Амфион задумчиво смотрел на четыре имени на надгробной плите — «Сара Донна Энрайт Галифакс» — и, должно быть, размышлял о том же самом, потому что спросил:

— Как я должен её называть?

Дон подумал. «Мама» вряд ли подошло бы — их мамой была Ленора. «Профессор Галифакс» — слишком формально. «Миссис Галифакс» не было занято — Ленора, как большинство женщин её поколения, не стала менять фамилию в браке. «Сара» выражало близость, но тоже было не вполне верно. Он пожал плечами.

— Я не…

— Тётя Сара, — сказала Ленора, которая всю свою жизнь называла её «профессор Галифакс». — Я думаю, вы должны звать её «тётя Сара».