Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе

— Как имена погибших? — спросил я у солдата, устанавливавшего кресты и теперь водружавшего на них стальные каски. Он перечислил мне их имена.

Четверых из них я не знал, а пятым оказался один из штольцевских близнецов. Память услужливо перенесла меня в Филипово, где в составе своей роты близнецы играли в ручной мяч против команды 9-й роты. Оба играли прекрасно и носились по всей площадке как ураган, а один из них забросил в самом конце решающий мяч. После игры, хитро посмеиваясь, каждый из близнецов уверял, что победный мяч забросил именно он, и никто из нас не знал, кто же из них говорит правду, а кто просто смеется. Теперь один из них мертв. Шутка закончилась.

— Где второй брат? — спросил я у солдата.

— Он только что ушел — сразу, как только похоронил брата. Вон он!

Он указал своей малой саперной лопаткой вдоль песчаной дороги на восток на удалявшуюся понурую фигуру оставшегося в живых близнеца. Да, это был он — медленная походка, поникшая голова… Я подумал тогда о том, каким, должно быть, страшным одиночеством предстоит ему теперь мучиться без брата до самой своей смерти.

«Нам лучше поспешить, — одернул я самого себя и поспешно влился в общий людской поток. — Впереди нас ожидает еще больше работы».

Невдалеке уже начинали прослушиваться раскатистые очереди наших крупнокалиберных ручных пулеметов.

Шаги высокой ссутуленной фигуры впереди замедлились еще больше, близнец свернул с дороги и направился в лес.

— Надеюсь, он не собирается застрелиться… — обеспокоенно проговорил Дехорн.

Мы бросились бежать за ним следом. Близнец уже скрылся среди деревьев. Пока мы бежали по лесу, ожидая в любой момент услышать роковой выстрел, сухие опавшие ветви деревьев с оглушительным треском ломались у нас под ногами. Вот мы наконец увидели его сидящим немного впереди на стволе поваленного молнией дерева. Голова опущена на скрещенные на коленях руки, могучие плечи сотрясаются еще более суровыми рыданиями. Нас он не видел. Да что нас — весь мир не существовал для него в этот момент. Половина его собственного мира навсегда осталась сзади, под грубым березовым крестом.

— Давай оставим его одного, Дехорн, — прошептал я. — Человек, который может плакать, не станет убивать себя.

На дороге мы повстречались с Титженом, который сообщил нам, что большинство блиндажей первой линии обороны противника уничтожено. Почти все их защитники сражались до самого конца, и в плен взято всего несколько человек.

Главное направление удара нашего батальона теперь пришлось на мост у деревни Далежки. Однако все столь же упорно защищавшие его русские основательно закрепились на ферме всего лишь в нескольких сотнях метров от реки. Наши артиллеристы довольно быстро подожгли ее прицельным огнем, и пламя вскоре охватило все надворные и жилые строения. Штурмуя ферму, мы слышали жалобное мычание и рев заживо горевших внутри коров. Но вот в одном из окон показался белый флаг, знаменуя собой окончание еще одного жестокого боя.

Плоская, как стол, и довольно обширная луговина с той стороны реки достигала в отдалении темной полосы сменявшего ее леса. Прибрежная часть луговины была усыпана, как оспинами, воронками от снарядов, а по ту сторону от моста оказался еще один блиндаж, представлявший для нас смертельную угрозу, но на этот раз почему-то не замаскированный. Его зловещие бойницы грозно смотрели прямо на мост, для защиты которого он и был здесь выстроен. Противотанковое орудие Ноака произвело по этим амбразурам несколько выстрелов подряд, но в ответ оттуда не прозвучало ни единого выстрела. Тогда, не полагаясь на везение, по блиндажу несколько раз ударило крупнокалиберное орудие, но и ему не удалось спровоцировать никаких признаков активности. Блиндаж упорно продолжал безмолвствовать. Мы ринулись штурмом на мост и вскоре оказались на восточном берегу реки. Со стороны блиндажа — все та же слишком подозрительная тишина. Очень осторожно, перебираясь перебежками от одной воронки к другой, наши головные штурмовые группы подобрались к блиндажу вплотную, не сводя глаз со стрелковых амбразур… Выждав немного, они совершили последний решительный бросок!

Трое из них одним мощным рывком распахнули тяжелую стальную дверь и швырнули внутрь несколько гранат.

Внутри блиндажа с дыркой от пули в затылке лежал на спине мертвый комиссар. Больше никого. Должно быть, перед тем, как спасаться бегством, его пристрелили его же собственные подчиненные.

Первая фаза сражения была, можно сказать, позади. На часах было 12.15 пополудни; сталинская линия обороны была прорвана; наш батальон был собран в одном месте, и Нойхофф подвел предварительные итоги. Девять железобетонных блиндажей было разрушено и выведено из строя, а все полевые оборонительные укрепления — полностью очищены от отстаивавших их русских. Расположившись в удобном месте невдалеке от моста, я оказал помощь последним, по-видимому, на тот день раненым и организовал тем из них, кто в этом действительно нуждался, отправку в тыл. К счастью, тяжелых ранений больше не было. Приняв доклады о проделанной работе от всего подчиненного немедицинского персонала, я поймал себя на приятной мысли о том, что, в отличие от первого дня нашей кампании, всем раненым была оказана вполне квалифицированная, а главное — незамедлительная, без каких бы то ни было задержек и проволочек, медицинская помощь. Если бы сейчас среди нас оказался оберст Беккер и, подойдя ко мне, поинтересовался, как обстоят дела, я бы вполне правдиво ответил ему на этот раз: «Ничего особенного, о чем стоило бы докладывать». Проанализировав события сегодняшнего дня дополнительно, я пришел к интересному выводу о том, что нами с Дехорном выбрана самая оптимальная схема нашей работы — следовать почти вплотную за нашими головными штурмовыми подразделениями. Это было, конечно, гораздо более рискованно, но зато мы получали возможность оказывать раненым самую оперативную и безотлагательную помощь. И таким образом уже спасли сегодня по крайней мере одну человеческую жизнь.

Два наших разведывательных патруля добрались тем временем до лесных массивов примерно в двух-двух с половиной километрах от нас и просигнализировали оттуда, что неприятеля в них нет. Когда мы дошли дотуда сами, нашим глазам предстало впечатляющее количество блиндажей, траншей, окопов и прочих хорошо подготовленных полевых оборонительных укреплений, но русские либо покинули их, либо просто не успели занять эти позиции ввиду нашего стремительного прорыва. Как бы то ни было, но наш батальон продолжил свое продвижение к Сарочке прямо сквозь густой и почти непроходимый лес.