Водитель трамвая - Сергей Бушуев

Кстати, однажды у меня вышел презабавный фикус. Я схватил диктофон, не проверив его, и убежал. Я изрядно опаздывал. И включил его уже потом, когда выехал из депо. Едва я услышал, каким жутким голосом он объявляет остановки, то чуть не свалился с сидения. Вы помните, должно быть, мультфильм «Тайны третьей планеты»? Ну, про космос и Алису Селезнёву с её папашкой-укурком и его вечно унылым другом — таким же наркотом. Помните, как их таращило в зоопарке? Особенно диалоги их хороши. Вот там ещё был персонаж птица-говорун. Вы не забыли голос вещания данной птицы? Так вот, мой матюгальник объявлял остановки точь-в-точь таким же голосом. Вообще таким же. Нисколько не отличающимся. Теоретически — как по идее положено — я был обязан убрать этот аппарат как неисправный и больше не пользоваться им. Но в таком случае мне бы пришлось всю смену объявлять места странствия самому. Я чего, враг сам себе? Поэтому я плюнул и катался с «говоруном». Каждый раз, когда я, подъехав к остановке, нажимал кнопку диктофона, в салоне раздавался взрыв смеха. Безудержный и весёлый. Особенно хохотали девчонки — студентки. Смех лавинообразно разрастался, когда птица-говорун продолжала:

— Следующая остановка станция метро Войковская. Уважаемые пассажиры, при выходе из вагона не забывайте свои вещи, о вещах оставленных другими пассажирами сообщайте водителю…

Гогот стоял необыкновенный. Ведь дрожаще — дребезжащий голос произносил все фразы с выражением, стараясь сука, как мог…

Ну и чего вы думаете? Когда я приехал в депо я сообщил кому-нибудь о данной неисправности? Да ни в коем случае! Какая-то сволочь ведь также как я отработала смену с этой квакушкой, и тоже никому ничего не сказала. Иначе бы его или списали или отремонтировали. Потому и я не стал — пусть кто-нибудь тоже поработает с ним смену. Порезвится…

В общем, вы приблизительно представили обычное начало дня водителя. Разумеется, когда много народу в каждое окошко выстраивается очередь. В основном по утрам. Когда приезжают первые автобусы с водителями. Их — автобусы — ещё маршрутами кличут.

Итак, оказавшись со Шлаковым в вагоне он мне представился:

— Зовут меня Виталий Егорыч.

А ещё прежде того, пока мы шли, он мне со страшной гордостью признался:

— Я работаю водителем трамвая уже двадцать шесть лет!

Я прекрасно помню, как про себя подумал: мол, нашёл, чем гордиться! Всю жизнь пропыхтеть на этом чумовозе!

Однако дабы не огорчать человека, я лишь отозвался:

— Долго…

— Конечно, долго, — продолжал он, — как в молодости пришёл на транспорт так, тут и остаюсь.

Вообще, пока далеко от темы не ушёл, хочу пару слов сказать об этих канавах. Ремонтных. Выглядели они не слишком уж ободряюще. Представьте, стоят вагоны. Много-много. Друг за другом. Под ними метра два пустого пространства. Между вагонами лежат деревянные мостики. Не очень широкие. По ним и нужно пробираться если хочешь обойти вагон. А ты это обязан сделать. Да и сам заинтересован. Вдруг трамвай с ободранным боком, например? Вот главное здесь не наступить мимо мостика. Не то улетишь вниз. Особенно если другие вагоны разъехались, и твой трамвай стоит совсем одинёшенек. Дальше, по правилам, когда подходишь к вагону, предварительно ты обязан заглянуть под него — посмотреть: нет ли в канаве завалящего слесаря с гаечным ключом и недопитой поллитровкой, крикнуть, дескать, вагон такой-то поднимаю пантограф. Типа, отзовись, кто есть или вали отсюда. Не то сейчас током получишь. На деле всё выглядело куда как проще. Зачем орать? И кому? Я обычно приходил, никуда не смотрел, сразу забирался в кабину и включал аккумулятор. После чего нажимал на звонок, и поднимал пантограф. Если на звонок никто не откликается, стало быть, никого там и нет. Ну а коли есть… как бы вам сказать… слесарей мне никогда не было жалко. Ни Лермонтов чай. И не Третьяк. И даже не патриарх Кирюха. Так что одним больше, одним меньше… кто их собак считает?

— Та-а-а-к, — протянул мой наставник, расстёгивая чёрную сумку и доставая оттуда накидку на сидение. — Вот, обязательно, прежде всего, одевай чехол.

— Зачем?

— Затем что здесь и слесари сидят грязными жопами, чинят чего-нибудь, и курят и пролить на сидение могут, и всё это окажется у тебя на штанах. А какую-нибудь ихнюю жидкость или краску ты вообще не ототрёшь. Что же теперь, каждый раз себе новые портки покупать? Ты только на них работать и будешь. А цены ты сам видишь, сейчас какие. Депо тебе ничего никогда возмещать не будет. Запомни это.

— Понял, — кивнул я.

— Так, — снова проговорил он, внимательно осматривая пульт, — всегда проверяй, не много ли тут пыли.

— Пыли?

— Ну да, пыли.

— А что за пыль? — уточнил я.

— Да обычная пыль. Пыль как пыль.

— А иначе что, замкнёт что-нибудь?

Шлаков перевёл на меня изумлённый взгляд.

— Что тут может замкнуть? — спросил он. — Это же техника времён революции. В ней кроме железа и трёх проводов ни черта нет.

— Ну я подумал, пыль, возможно, где-нибудь осядет и что-нибудь там закоротит…

— Чушь, — безразлично молвил мой собеседник, — просто дышать всю смену дрянью будешь и всё. Быстрее у тебя внутри что-нибудь закоротит, чем здесь.

Вообще как я понял мой новый знакомый оказался мало того что аккуратист, так ещё и редкостный сквалыга. Данный вывод я сделал из дальнейших событий и разговоров. Шлаков никогда ни о ком не отзывался хорошо, постоянно впадал в байроновскую мрачность и даже злобность, завидовал тем из окружающих, кто хоть в чём-то был выше или лучше его, а самое главное — постоянно хвастался. Хвастался, когда мы с ним едва познакомились, хвастался, когда начали работать, хвастался, когда мы уже к счастью перестали работать вместе. И главным предметом хвастовства являлось, по его мнению, его высокое мастерство в трамвайном деле. Больше то хвастаться всё равно было нечем. Словом, мой горе-наставник очень напоминал мне одного древнего жреца. Наверняка такого же придурка. Звали его глупо и уморительно: Гермес Трижды Величайший. Но обо всём по порядку.

Для начала мы всё-таки выехали из депо. Уважаемый читатель, с вашего позволения я не буду каждый раз описывать лабуду связанную с приёмкой вагона, выездом из депо, и прочее и прочее и прочее. Во-первых, я это уже описывал. А ритуал не меняется. Во-вторых, берегу ваше время, благо расписать всё это ещё десять раз не сложно, а в-третьих, я хочу больше акцентировать внимание на характерах людей, взглядах, жизненных установках, мировоззрениях и жизненных обстоятельствах водителей. Ибо железки, как они были, так и будут. Примерно одинаковые. Ну, разумеется, чуть лучше может со временем станут. Хотя, разумеется, не те, которые загнали в Краснопресненское трамвайное депо уже после моего ухода. А вот люди, они меняются. И о них разговор особый.

Итак, мы выехали. Утро, холодно. Темно. Монотонно урчит мотор-генератор, гонит тёплый воздух калорифер. Рельсы перед носом. Дома вокруг светятся. А мы едем. Народу никого. Покинув депо, мы проехали под мостом, забрались на мост, съехали с моста… м-м-м… ничего интересного, правда? Вот и мне так показалось поначалу. Где-то на ленинградке на перегоне между остановками нам замахали руками какие-то парни шагавшие рядом с линией. Мол, остановись, подбрось…

— Вот мудаки! — проворчал мой наставник, ёрзая на своём маленьком сиденье слева от меня. — Клешнями машут, уроды. Вот если бы они мне чириком помахали, тогда другое дело.

— Чириком?

— Конечно! А что я их за так, что ли, возить должен? На хрен они мне сдались?!

Мы продолжали странствие. Где-то у метро «Динамо» к нам в вагон сели первые пассажиры. Помню, меня это тогда сильно удивило. Я подъехал к остановке, открыл двери и… люди просто вошли. Мне казалось: что-то должно измениться. Однако ничего не изменилось. Как я вёл трамвай, так и продолжал вести. Пассажиры расселись, и до меня им не было никакого дела. Как и мне до них. Несмотря на большую скорость как мне казалось, с которой я гнал вагон, на деле мы начали опаздывать. Это обнаружил Шлаков, когда мы остановились на светофоре. Он включил свет, посмотрел в закорючки в расписании, и сообщил расстроенным голосом:

— Ни хрена, мы уже должны на Соколе быть, а ты ещё на площади Марины Расковой плетёшься! Ну-ка давай поднажми, не то нас двадцать восьмой срежет. А дальше за тридцаткой затащимся.

Я послушался и рванул как ненормальный. Шлаков не обратил на это внимания. То ли ему было наплевать, то ли он уже привык к подобному. Вскоре мы проехали Сокол и перекрёсток на улице Алабяна. На кольце слева стоял как раз двадцать восьмой маршрут. Едва мы с ним поравнялись, как водитель показал цифру четыре на пальцах. Шлаков в ответ вытянул указательный палец и скомандовал мне: «вперёд». Мы проскочили и понеслись дальше, быстро производя посадку-высадку пассажиров на остановках. После остановки «Пищевой и авиационный институты» мы стали взбираться на мост, проехав по которому оказались в парке Покровское-Стрешнево, где я основательно разогнался. Только тогда мой наставник меня впервые предупредил: