Это моя война, моя Франция, моя боль. Перекрестки истории - Морис Дрюон

И Жиро прибыл.

Прибыл из Соединенных Штатов с заездом в Канаду. Его легко убедили совершить этот круг почета у наших союзников, пока де Голль в Алжире брал в руки бразды правления.

Даже если и придется огорчить кого-то из преданных генералу людей, вынужден признаться, что никогда еще не видел более высокого дурака, чем генерал Жиро. Высокого ростом и высокого чином.

Во-первых, я заметил, что взглядом больших голубых глаз, таким прямым, таким французским, который сразу внушал доверие и производил магическое действие на собеседников, он был обязан природной аномалии: просто роговица его глаз, совсем как у лошадей, не нуждалась в увлажнении. И когда он на вас пристально смотрел, не мигая в течение нескольких минут, с высоты своих метра девяносто, это на самом деле производило впечатление.

Также я вскоре заметил, что он охотно начинал свою речь так: «Я, Жиро, генерал армии, три побега…»

Он начал нести вздор уже во время представления офицеров на Карлтон-Гарденс.

— Полковник X… Полковник Y… Майор Z…

— А, я вас узнаю! — воскликнул Жиро. — Я вас видел в Меце, в тридцать шестом, когда был там военным комендантом…

— Сожалею, господин генерал, но я никогда не служил в Мецском гарнизоне.

— Ладно, значит, это были не вы, — согласился Жиро и, словно преследуемый навязчивой идеей, засевшей у него в голове, продолжал: — Бронский аэродром, господа, знаете? Что вы предусмотрели, чтобы парализовать Бронский аэродром?

— Это не в нашей компетенции, — отвечали ему. — Это скорее в ведении Центрального бюро разведки и действия.

— Однако так легко парализовать этот аэродром. Самолеты закрыты в ангарах. В ангарах раздвижные двери. Достаточно положить камешки в желоба, и самолеты нельзя будет вывести.

Присутствующие смотрели на генерала с удивлением и печалью.

Затем отправились на Би-би-си, где Жиро должен был записать свое заявление. Приближаясь к студии, мы услышали, как он говорит собственному адъютанту:

— Будьте осторожнее, не наступайте на шланги, помешаете звуку проходить.

Наша растерянность усилилась.

Затем поехали в ЦБРД. Там, в секретных службах, Жиро словно расцвел. И вскоре вернулся к своей идее:

— Бронский аэродром? Что вы предусмотрели, чтобы его нейтрализовать?

Один офицер побежал за подробной картой аэродрома, где были помечены все уязвимые точки.

— Вообще-то, господин генерал, — объяснили ему, — никогда не известно заранее, сколько самолетов там стоит и сколько немецких сил их охраняет. Это меняется день ото дня…

— Да, понимаю. Вы ничего не предусмотрели. Необычайно, что я, Жиро, генерал армии, три побега, об этом подумал. Есть первый способ парализовать аэродром, и это не каждому придет в голову. Самолеты в ангарах. Кладем камешки в желоба… Да, скажете вы мне, но ведь самолеты могут оказаться снаружи. Тогда есть другой способ: я обрезаю конус-ветроуказатель, и аэропланы не смогут ни сесть, ни взлететь.

И ведь надо же: американцы хотели избавиться от де Голля ради этого пустоголового человека, упрямо оказывая ему доверие!

За обедом с представителями Генерального штаба он все же выиграл очко. Спросил, сколько у русских дивизий.

— Этого, — ответили ему, — они не хотят нам говорить.

— Как же тогда вы можете составлять планы сражений, — отозвался Жиро, — если не знаете, какими силами располагают ваши союзники?

За ним признали большой стратегический талант.

Но на следующий день мы вновь обрели наши печали. Жиро устроили встречу с вождями Сопротивления, оказавшимися в Лондоне: с Леви-Ленуаром, Френе, Медериком. Он назначил им встречу на восемь утра в своих апартаментах отеля «Риц».

Приняв своих посетителей за недавних беглецов, явившихся, чтобы записаться в сражающиеся части, Жиро начал с того, что отеческим тоном обратился к ним с банальными поздравлениями. Ему шепнули, что это высокие ответственные лица. Спохватившись, Жиро заявил:

— А, понимаю. Тогда, господа, должен сказать вам одну вещь: вашим людям не хватает дисциплины.

Потом он перешел к своего рода допросу. Указав на Жана Пьера Леви, командира Вольных стрелков, спросил его:

— Откуда вы, мсье?

— Из Эльзаса, господин генерал.

— А! Эльзас, это интересно. Я был там комендантом Меца. Расскажите мне об Эльзасе.

— Я там родился, господин генерал, но уже не живу. Базируюсь в Лионе.

— А! Лион. Там рядом есть Бронский аэродром…

И машина вновь завертелась. Генерал армии, три побега… камешки в желобах… обрезанный ветроуказатель.

— И к тому же есть третий способ. Беру канистры с бензином, поливаю самолеты и поджигаю.

Тут вмешался Жильбер Веди, он же Медерик, — солидный подрядчик, занимающийся общественными работами, и создатель «Борцов за освобождение»:

— Все это очень мило, господин генерал, но вы нам должны все-таки сказать, что думаете об этом мерзавце Петене.

Беседа быстро подошла к концу. В действительности никто не забыл, что после своего акробатического побега из саксонской крепости Жиро в прошлом году провел несколько месяцев в Виши, где подписал письмо, в котором заверял маршала в своей преданности. Выбранный американцами, чтобы возглавить командование в Северной Африке, и переброшенный британцами, он прибыл в Алжир через день после высадки 8 ноября. Генерал Кларк уже договорился с Дарланом. Жиро принял власть лишь после убийства адмирала, и его первым действием на новом посту было расстрелять исполнителя — молодого Бонье де Ла Шапеля.

На самом деле доктриной Жиро было Виши без немцев и ничто другое.

Первый месяц его сосуществования с де Голлем в руководстве Французским комитетом по национальному освобождению стал эпическим. Самым любезным из всего, что ему говорил де Голль, было:

— Вы часто говорите о своих побегах, господин генерал. Не расскажете ли, как вы попали в плен?

В эти недели де Голль проявил худшие черты своего характера: вечно спорил, отказывался от всего, что ему не подходило, — властный, презрительный, требовательный, угрожающий, несговорчивый. Он один был Францией. Американцы ненавидели его все больше и больше. Рузвельт заявлял, что надо «порвать с де Голлем, так как он ненадежен, не склонен к сотрудничеству и нелоялен». Настроенный им Черчилль с одобрения своего Военного совета дошел до того, что заморозил предоставление кредитов Свободной Франции.

Но от де Голля было не так-то легко избавиться. Он располагал добровольческими войсками, покрывшими себя славой. За него было все французское Сопротивление, признававшее его авторитет. Да и в самом Алжире он пользовался крайней популярностью. Толпа приветствовала его повсюду, куда бы он ни приезжал. Три четверти беглецов через Испанию скорее записывались его войска, нежели в части африканской армии, и было даже множество перебежчиков из жиродистских полков в голлистские. От Папаши Жиро переходили к Большому Шарлю.

Тем не менее надо отдать должное Жиро, что, хотя ему и не хватало харизмы, у него были не только недостатки, но и свои достоинства. Его послужной список производил сильное впечатление, а отвага равнялась глупости. Возможно, одно было следствием другого.

Раненный в легкое в 1914 году, потом — в бок в 1924 году в Рифской кампании, под командованием Льоте он участвовал в усмирении Марокко, приняв сдачу Абд эль-Керима. Его всецело характеризовала одна фраза, которую он произнес во время инспекции Тунисского фронта в конце 1942-го.

Первый джип колонны подорвался на мине. Жиро ехал в третьем. Он вышел, прошел вперед. Зрелище было не из приятных. У водителя перевернутого джипа оторвало ногу — и большая берцовая кость раскрылась, как цветок лилии.

— Жаль, что меня не было в этой машине, — сказал Жиро. — Мне везет. Она бы не взорвалась.

Есть офицеры, которые могут быть чудесными капитанами, но выше полковника им подниматься не следует.

Из-за своей должности адъютанта при генерале, замещавшем де Голля, я был вынужден делить на Карлтон-Гарденс кабинет с начальником секретариата Жюлем Мошем.[55] Выпускник Политехнической школы, депутат-социалист, министр Леона Блюма, записавшийся добровольцем во флот в 1939 году, Жюль Мош был одним из восьмидесяти парламентариев, которые отказали Петену в полновластии. У него был только один недостаток: он ужасно плевался в телефон.

10 июля 1943 года генерал Сикорский, глава польского правительства в изгнании, нашел смерть в авиакатастрофе над Гибралтаром. Таинственная катастрофа; впрочем, подозревали, что это диверсия. Сикорский был замечательным патриотом, но тоже не обладал покладистым характером. Когда было обнаружено катынское захоронение, он порвал дипломатические отношения с Советским Союзом. Гроб с его телом был доставлен в Лондон и помещен в капелле Вестминстерского аббатства.