Мифы и правда о женщинах - Елена Первушина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Долго бы просуществовал мир, – вопрошает Меркурий, – если бы она не мешала предвидеть всевозможные ссоры и случайности, возникающие в браке? Она мешает тому, чтобы их увидели, скрывает их, с тем чтобы мир заселялся привычным путем. Долго ли продолжался бы любой брак, если бы не глупость мужчин, которая мешает им видеть таящиеся в нем недостатки? Кто стал бы пускаться в плавание, не имея в качестве кормчего Безумие? Кто положился бы на милость ветров, волн, скал и мелей, стал бы терять из виду землю, отправляться в неведомый путь, вести торговлю с народами варварскими и бесчеловечными, первым являться к ним, если бы не она? А ведь именно благодаря ей, страны обмениваются своими богатствами, науками и ремеслами; благодаря ей мы знакомимся с землей, свойствами и природой трав, минералов и животных. Разве не Безумие заставляет нас искать в недрах земли железо и золото? Сколько всяких ремесел перестало бы существовать, если бы богиня Безумие была изгнана? Половина людей умерла бы с голоду. Чем стали бы жить адвокаты, прокуроры, секретари суда, полицейские чины, судьи, деревенские скрипачи, скоморохи, парфюмеры, вышивальщицы и представители сотен тысяч других ремесел?»
И подлинным проявлением безумия является само желание любящего соединиться с любимым существом.
«Ведь это – самое безумное желание в мире, поскольку в этом случае Амур как таковой перестал бы существовать, будучи любимым и любящим, слитыми воедино, что так же невозможно, как если бы породы и явления, столь же индивидуально обособленные друг от друга, могли бы соединиться, не изменив своей формы. Власть Амура держится благодаря невежеству, беспечности, надежде и слепоте – барышням, составляющим обычную свиту Безумия».
В своем заключительном слове Зевс отказывается выносить вердикт и откладывает решение «на трижды, семижды девять веков. И отныне мы повелеваем вам жить в добром согласии, не обижая друг друга. И да поведет Безумие слепого Амура и будет водить его повсюду, куда ему заблагорассудится. Что же касается вопроса о возвращении ему глаз, то распоряжение о сем будет дано после переговоров с Парками».
Итак, любовь – это безумие, и безумны попытки женщин и мужчин властвовать благодаря любви. К власти приходят усилиями разума. В предисловии – письме к подруге, дочери Лионского сенешаля, королевского наместника, мадемуазель Клеманс де Бурж, славящейся своей образованностью, – Луиза Лабе заявляет:
«Пришло время, мадемуазель, когда суровые законы мужчин не мешают более женщинам заниматься наукой и образованием, и мне кажется, что женщины, имеющие эту возможность, должны воспользоваться той почетной свободой, которую наш пол когда-то столь жаждал обрести, дабы обучиться этим наукам и показать мужчинам всю причиненную нам несправедливость, лишавшую нас тех благ и почета, кои могли бы нам принадлежать. <…> Я могу лишь просить добродетельных дам хоть немного возвысить свой ум над уровнем своих прялок и веретен и постараться доказать миру, что если мы и не созданы для того, чтобы главенствовать, то тем, кто правит нами и заставляет повиноваться, не следует пренебрегать нашим участием не только в домашних, но и в общественных делах. <…> Вот почему мы должны воодушевлять друг друга в столь похвальном предприятии…»
В 1557 г. из-за религиозных войн между католиками и гугенотами семейство Луизы переехало в маленькое имение в Персье-ан-Домб. Перрен обанкротился. В 1564 г. в Лионе случилась эпидемия чумы, от которой умерли брат Луизы и ее друг и учитель Морис Сэв. Луиза тоже тяжело болела в то время. Весной 1566 г. она скончалась и была похоронена по католическому обряду тайно ночью, так как в городе господствовали гугеноты. Ее могила затерялась и до сих пор не найдена.
Разговоры запросто
Этот затянувшийся на три века диалог получил в исторической литературе название «спор о подругах». Итог ему подвел знаменитый немецкий гуманист Эразм Роттердамский в своем произведении «Разговоры запросто». Эта книга – хрестоматия, сборник диалогов, по которым ученики могут тренироваться читать на латыни. Эразм старался, чтобы школьникам было не скучно, поэтому описывал различные бытовые ситуации и забавные сценки. Один из диалогов называется «Аббат и образованная дама». Некий аббат Антроний возмущен, обнаружив в комнате своей знакомой знатной дамы Магдалии книги на греческом и латыни. Он считает, что «мудрость – дело совсем не женское, приятная жизнь – всегдашний удел знатных дам».
Магдалия возражает: «А что, если мне приятнее читать хорошего писателя, чем тебе охотиться, пить или играть в кости? Ты не согласишься, что я живу приятно?»
«Я бы так не жил, – замечает Антроний. – Не хотел бы я, чтобы мои монахи засиживались за книгами.
Магдалия. А мой супруг очень мною доволен. Почему ж ты не одобряешь этого в своих монахах?
Антроний. Я убедился, что они становятся менее послушны. <…>
Магдалия. Кого напоминаешь мне ты, я не скажу. <…> Почему, однако, тебе не по душе убранство этой комнаты?
Антроний. Потому что женская снасть – веретено да прялка.
Магдалия. Разве матери семейства не полагается управлять домом, воспитывать детей?
Антроний. Полагается.
Магдалия. А ты считаешь, что для таких дел мудрость совсем не нужна?
Антроний. Нет, не считаю.
Магдалия. Но этой мудрости и учат меня книги.
Антроний. У меня под началом шестьдесят два монаха, а в моей келье ни одной книги не найдешь.
Магдалия. Славное, стало быть, о них попечение, об этих монахах!
Антроний. Книги я готов терпеть, но не латинские.
Магдалия. Почему?
Антроний. Потому что этот язык не для женщин.
Магдалия. Жду объяснений.
Антроний. Он плохо помогает хранить женское целомудрие.
Магдалия. А французские книжки, полные самых вздорных басен, стало быть, хорошо помогают?
Антроний. Есть и еще причина.
Магдалия. Какая? Говори прямо.
Антроний. Кто не знает по-латыни, той священник не так опасен.
Магдалия. Ну, тут опасность невелика – вашими стараниями: ведь вы делаете все, чтобы самим не знать по-латыни…»
Антроний защищается, Магдалия продолжает нападать, уже не на самого аббата, а на всю католическую религию.
«Магдалия. А мне, по-твоему, не пристало учить латынь, чтобы каждодневно беседовать с таким множеством писателей, таких красноречивых, таких ученых, таких мудрых, таких надежных советчиков?
Антроний. Книги отнимают у женщины ум, которого у нее и так немного.
Магдалия. Сколько ума у вас, я не знаю, но свой, как бы ни было его мало, я предпочла бы употребить не на молитвы, вытверженные и повторяемые без смысла, не на пирушки с вечера до утра, не на искусство опорожнять емкие чаши, а на занятия науками.
Антроний. Дружба с книгами рождает безумие.
Магдалия. А разговоры с пьяницами, шутами и скоморохами безумия не рождают?
Антроний. Наоборот – разгоняют скуку».
В конце концов, Магдалия грозиться, что если католические священники не изменят своих обычаев, женщины займут их место.
«Магдалия. Впрочем, не такая уж и редкость, как ты думаешь: и в Испании, и в Италии между высшею знатью немало женщин, которые с любым мужчиною потягаются; в Англии есть женщины из дома Мора, в Германии – из дома Пиркгеймера и Блауэра. Если вы не остережетесь, кончится тем, что мы возглавим богословские школы, мы будем проповедовать в храмах, мы завладеем вашими митрами.
Антроний. Боже сохрани!
Магдалия. Ваше дело сохранить себя от этого. А если не одумаетесь, скорее гуси взойдут на проповедническую кафедру, чем вы, безгласные пастыри, удержите за собою паству. Вы сами видите – сцена мира меняется, и надо либо вовсе снимать маску, либо каждому играть свою роль.
Антроний. Как только я повстречался с этой женщиной? <…> Если когда-нибудь навестишь нас, я приму тебя много любезнее.
Магдалия. Каким образом?
Антроний. Мы попляшем, выпьем вволю, поохотимся, поиграем, посмеемся.
Магдалия. А мне уж и теперь смешно»{ Роттердамский Э. Разговоры запросто. М.: Художественная литература, 1969.}.
Нет сомнений, на чьей стороне выступает Эразм. Для него «вопрос о подругах» – азбучный, и ответ само собой разумеется. Но прошло еще немало лет прежде, чем женщина смогла взойти на профессорскую кафедру или стать священником.
Часть IV. Женщины нового времени
Глава 14. Галантный век, галантные сердца
Французское Возрождение связывают прежде всего с именами Екатерины Медичи – итальянки, ставшей французской королевой, женой Генриха II, которая привезла во Францию итальянскую моду, искусство и итальянскую кухню, ведущую свое происхождение еще от римских застолий; а также ее дочери Маргариты Наваррской – писательницы и просвещенной меценатки, создавшей в подражание Боккаччо сборник новелл «Гептамерон». Сыном Екатерины, дофином, а затем королем Франции был Франциск II, а его дофиной – Мария Стюарт. Об этой эпохе французская писательница Мари-Мадлен де Лафайет в своем романе «Принцесса Клевская» отзывается так: «Роскошь и нежные страсти никогда не цвели во Франции столь пышно, как в последние годы царствования Генриха II»{ Лафайет де М.-М. Сочинения. М.: Наука, Ладомир, 2007. С. 217.}.
