Басурманка - Вера Новицкая

Что делал с храмами, с христианскими храмами? Разве не один у нас с русскими Бог? Разве не все мы христиане? Разве не равно свято повсюду изображение Всемогущего? Мы краснели за своего императора. Каким неразборчивым в средствах, каким маленьким казался Наполеон в сравнении с гордым, джентльменом до мозга костей, императором Александром! Бонапарту чужды высокое благородство и великодушие, доступные лишь тем, в чьих жилах течет прирожденная царская кровь. О, поверьте, если бы я только мог, если бы имел малейшую возможность, никакая сила не заставила бы меня расстаться с милой Россией! – с горящим лицом, с блестящими глазами, восторженно закончил свою речь пылкий молодой француз.

– Милый мой Мишельчик, пожалуйста, побудьте еще хоть немножко, не уезжайте! Я так буду скучать без вас! – карабкаясь к нему на колени и обнимая за шею, убеждал Боря. – А вы скоро опять к нам приедете? – не добившись согласия, через минуту допытывался мальчуган.

– Едва ли, дружочек мой, удастся мне когда-либо снова попасть к вам. Ты слышал, дома у меня мама, сестренки, я буду там служить…

– Так знаете что? – хлопнул даже в ладоши, радуясь своей удачной мысли, ребенок. – Хотите мы к вам в гости приедем? Можно? Вы позволите?

– Очень, очень прошу, всей душой буду рад, милости просим! – приглашал юноша.

– А только как же… – обуреваемый сомнением, задумался Боря. – Ведь мы вашу maman и сестер совсем не знаем… Может, они не хотят нас видеть, рассердятся? Может быть, они не любят русских, сердиты, что они еще воюют с французами?.. Знаете что? Теперь я совсем хорошо придумал, – через минуту, соскочив даже от волнения с колен, заговорил Боря. – Пускай Женя женится на вас, не сейчас, а когда вырастет, и тогда мы все к Жене в гости приедем. Правда, хорошо?

Ярко, мучительно вспыхнули лицо, шея и уши молодого француза; казалось, он готов был провалиться сквозь землю. Сконфуженная, покраснела слегка и Женя. Сам же виновник неловкости, не заметив вызванного им переполоха, пулей помчался делиться с матерью своими блестящими планами.

– Мадемуазель Жени́, – оставшись наедине с девочкой, начал Мишель, – позвольте же мне еще раз поблагодарить лично вас за все, за все: ведь это вы и подобрали, и воскресили меня. Всем, даже жизнью своей, я обязан вам, вам одной! – дрожащим, взволнованным голосом говорил француз. – У меня есть одна вещь, вот тут, – он достал что-то из-за пазухи. – Я свято хранил ее, берег, мечтал когда-нибудь положить к ногам Наполеона. С тех пор все изменилось во мне: я презираю этого человека, я не хочу вплести ни одного лишнего листка в его лавры. И отдаю это теперь в ваши руки. Пусть оно послужит доказательством моей глубочайшей искренней любви к… русским, – на секунду запнувшись, закончил юноша, подавая Жене какой-то плоский сверток.

Девушка смущенно вертела в руках полученное, собираясь открыть его.

– Не теперь, потом, – остановил ее француз, увидев возвращавшегося Борю и опасаясь, очевидно, какой-нибудь новой опасной выходки со стороны резвого ребенка.

Горячими пожеланиями, добрыми словами напутствовали отъезжающего. Все успели искренне привыкнуть к этому приветливому, добродушному, простосердечному юноше.

В экипаже Трояновых молодой француз двинулся в путь под надежной охраной, осыпая благодарностями и благословениями приютивший его русский дом.

Только поздно вечером, ложась спать, Женя вспомнила о подарке Мишеля.

– Что это? Тряпка!.. И какая грязная! Да еще и рваная к тому же… – недоумевая, вертела девочка в руках довольно большой кусок материи. – Что мне с ним делать? И что это? – рассуждала она. – И эта штука предназначалась сперва Наполеону… Несчастный Наполеон, он, вероятно, так же ломал бы голову, как и я. Бедный Мишель, как он волновался, поднося мне свой презент!.. Что за странная фантазия дарить на память грязную тряпку? Хотя, с другой стороны, что еще у него было? Ведь не сапог же в качестве сувенира оставить? Да в одном и не уйдешь, а к тому же его собственные, французские, давным-давно без подошв, еще когда мы подобрали его, так они уж лохмотьями болтались… А, может, он по ошибке дал эту тряпку вместо чего другого? Все равно, надо спрятать, все-таки память… Он такой славный был…

Женя, свернув подарок, сунула его в ящик шифоньера.

Глава 13

Война окончилась. Изнуренные, голодные и холодные, беспощадно преследуемые, жалкие крохи бывшей великой армии дотоле непобедимого Наполеона едва достигли границы.

Холодные поля России погребли сотни тысяч храбрых сподвижников Бонапарта, погребли они и его славу. Дрожа за личную жизнь и свободу, бросив на произвол судьбы остатки своих войск, не победителем он спасался, а жалким беглецом, переодетым в чужое платье.

Враг был выметен из пределов России. Радостно звучат колокола, совершаются благодарственные молебны. Полной грудью вздохнула измученная страна. В радостном, истинно праздничном настроении готовилась она встретить великий день Рождества Христова.

Сияла и искрилась природа, словно и она хотела принять участие в русском народном ликовании.

Озаренное улыбкой мягкого зимнего солнца, Благодатное возвышалось среди серебристых равнин сказочным белоснежным царством. Поседел густой лес; поседел темный сад; бережно прикрыл мягкий, теплый полог старые корни от зимней стужи. Не вздрагивают, не жмутся зябко друг к другу старики-деревья – они величественно запахнулись в пышные белые меха. Тонкие, нежные, трепетные ветки берез оторочены полосами лебяжьего пуха, на их концах сверкают алмазные подвески. Даже вечнозеленые жизнерадостные елки, защищенные от холода своими густыми иглами, и те поспешили принарядиться в горностаи и блестки, переплести белоснежным пухом свои раскидистые темные ветви. Прихорашиваясь, смотрятся в неподвижный зеркальный пруд прибрежные ивы. Замерев, все ждут близкого великого праздника.

Давно забытая веселая суета, приподнятое от ожидания настроение и суматоха снова царят в Благодатном, в его ожившем, словно посветлевшем и помолодевшем старом доме.

Завтра великий день – сочельник. Но никогда еще с таким ясным чувством, с таким жгучим нетерпением и заботой не готовились к нему, как в этот раз: ведь завтра после полугодовой разлуки снова соберется сюда вся семья, завтра зазвучат здесь милые, родные голоса, по которым так стосковалось ухо, улыбнутся дорогие лица, лишь в тревожных сновидениях являвшиеся за последние тяжелые месяцы, – мир, покой и счастье завтра снова водворятся здесь, в этом потемневшем, замершем, заглохшем было старом доме. Пришло известие, что молодой Муратов уже накануне прибыл в свое имение. Завтра очередь за Трояновыми!

Женя страшно волнуется. Ей иногда искренне кажется, что она не доживет до следующего дня. «Вдруг не приедут? Вдруг опоздают?» – переживает девочка.

В сочельник у Трояновых всегда зажигается елка, тогда же, в день православной Евгении, из года в год, с самого поселения Жени в Благодатном, празднуются и ее именины. Мудрено ли, что девочка волнуется, что страшным горем кажется ей, если вдруг опоздают к «ее» дню?

Более двух недель уже идут приготовления к елке. Мисс, сама Женя, Николай Михайлович, Малаша – словом, все, кто может быть полезен, привлечены к этому ответственному делу. Надо заготовить звезды, много-много золотых и серебряных. Ничего, кроме звезд и свечей, не должно в этот раз висеть на елке: во-первых, в память Вифлеемской звезды, светившей пастырям, во-вторых, в честь тех звездочек-хранительниц, которые сберегли и Сережу, и папу, и Китти, и Юрия. Так решила Женя.

Она с детства глубоко верит, что у каждого человека есть свой ангел и своя звезда-хранительница, заботливое око Божие, следящее и оберегающее его от всяких бедствий.

Целыми грудами блестящих звезд разной величины завалены столы. Теперь очередь за самим деревом.

На сей раз Жене кажется невозможным доверить выбор елки леснику Игнату, несмотря на то, что он уже двадцать лет ежегодно с честью выполняет эту миссию. Нет, в этом году должно быть нечто особенное, и девочка настаивает, чтобы самой выбрать дерево. С этой целью снаряжается в лес целая экспедиция: мисс Тоопс, Николай Михайлович, Боря и сама Женя; позади с топором в руках идет Игнат.

– Вот, вот эту! – останавливается Женя перед стройной, как пирамида, великолепной елью. – Ее и возьмем.

Игнат усмехается.

– Да нешто мыслимо ее в дом-то внести? Ведь она сама, почитай, раза в два выше дома будет, – заявляет он.

– Что ты? Разве? Жаль! Ну, тогда вот эту.

– Да и эта не ниже, коль еще не повыше той будет, – снова протестует несговорчивый лесник.

– Ну, так вот! Меньше этой, как хотите, брать нельзя, – останавливает свой выбор Женя на высоком, раскидистом дереве.

Игнат только переминается с ноги на ногу.

– Дозвольте мне, матушка-барышня, на свой скус деревцо выбрать. Кажись, не впервой, завсегда потрафлял, а коли не понравится – другое разыщем. Вот, к примеру, хороша эта елочка: любо-дорого глянуть, – указывает он вправо от облюбованной девочкой елки.