Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2) - Уильям Теккерей

Полюбовавшись прочими работами мистера Ридли, мы, разумеется, вновь заговорили о его предшественнике. Оказывается, Клайв переселился в более фешенебельный квартал. Разве вы не слышали, что он стал богачом, светским львом?

— Боюсь, что он теперь очень мало времени уделяет живописи, — сказал Джей Джей с грустью, — хотя я его молил и упрашивал остаться верным своей профессии. Он бы в ней преуспел, особенно в портретном жанре. Вот взгляните на это. А это, а это!.. — Ридли протягивал нам отличные и весьма выразительные наброски Клайва. — Он легко схватывает сходство, и притом люди у него облагорожены. Он с каждым днем делал успехи, как вдруг появился этот мерзкий банк, и он перестал работать.

Какой банк? Так вы не знаете про новый индийский банк, членом правления которого стал полковник? Тут я, конечно, догадался, что все эти коммерческие дела связаны с Бунделкундским банком, о котором полковник писал мне из Индии больше года назад, рекомендуя участие в делах этого предприятия как надежный способ разбогатеть и сообщая, что уже отложил для меня несколько акций. Лора была в восторге от всех рисунков Клайва, которые ей показывал его преданный друг и собрат по искусству, за исключением одного, представлявшего собой портрет вашего покорного слуги, каковой миссис Пенденнис почла намного ниже оригинала.

Распрощавшись с милым Джей Джеем и предоставив ему возвратиться к его холстам, над которыми он повседневно трудился молчаливо и усердно, мы отправились по соседству на Фицрой-сквер, где мне предстояло удовольствие показать нашему гостеприимному и доброму старику Джеймсу Бивни молодую особу, носившую мое имя. Однако и тут нас ждало разочарование. Приклеенные на окнах билетики возвещали, что старый дом сдается внаймы. Сторожиха вынесла карточку, на которой размашистым почерком миссис Маккензи был написан нынешний адрес мистера Джеймса Бинни: Пиренеи, город По, до востребования; лондонские его поверенные — господа такие-то. Женщина сказала, что, кажется, джентльмен занедужил. Дом тоже выглядел заметно потускневшим, хмурым и запущенным. Мы уехали огорченные мыслью, что да доброго старого Джеймса навалилась болезнь или другая какая невзгода.

Миссис Пенденнис поехала домой, в нашу новую квартиру на Джермин-стрит, а я поспешил в Сити, где у меня были кое-какие дела. Как уже сообщалось, я держал небольшой вклад у "Братьев Хобсон", и вот я направился в этот банкирский дом и вошел в приемную с тем трепетом, какой испытывает всякий бедняк в присутствии финансовых магнатов и капиталистов Сити. Мистер Хобсон Ньюком весьма дружелюбно и по-свойски пожал мне руку, поздравил меня с женитьбой и прочее, и тут появился сэр Барнс Ньюком, все еще в трауре по своему усопшему родителю.

Сэр Барнс держался с беспредельной любезностью, сердечностью и обходительностью. Он был, видимо, в курсе всех моих дел и поздравил меня с каждой наималейшей удачей; он слышал, что я выставил себя кандидатом в депутаты от родного города; искренне надеялся видеть меня в парламенте и, притом, сторонником правых; горел желанием познакомиться с миссис Пенденнис, о которой слышал много лестного от леди Рокминстер; и осведомился о нашем адресе, дабы леди Клара Ньюком могла иметь удовольствие нанести визит моей супруге. Эта церемония вскоре состоялась, а за ней не замедлило последовать приглашение на обед к сэру Барнсу и леди Кларе Ньюком.

Сэр Барнс Ньюком, баронет и член парламента, разумеется, проживал уже не в том маленьком домике, в котором поселился после женитьбы, а в куда более просторном особняке в Белгрэйвии, где и принимал своих знакомых. Следует заметить, что, воцарившись в своей семье, Барнс перестал быть так несносен, как во дни своей юности, и не без сдержанного сожаления говорил об этом периоде своего духовного развития. Он был саркастичен, важен и сановит, не прятал больше свою плешь (как то делал при жизни отца, зачесывая жидкие пряди волос с затылка на лоб); рассуждал все больше о парламенте, ревниво исполнял свои обязанности там и в Сити и старался жить со всеми в мире и дружбе. Можно было подумать, что все мы — его избиратели, и хотя его усилия быть приятным не ускользали от глаза, они имели явный успех. У Барнса мы встретили мистера и миссис Хобсон Ньюком, Клайва, а также мисс Этель, которая была очень хороша в своем траурном платье. Это был семейный обед, как заметил сэр Барнс с подобающей торжественностью в лице и голосе, давая нам понять, что большие приемы дока невозможны в этом доме, пережившем такую утрату.

К моему удивлению, среди присутствующих находился и лорд Хайгет, доселе известный моему читателю под именем Джека Белсайза. Лорд Хайгет повел к столу леди Клару, но потом занял место возле мисс Ньюком, по другую сторону от нее; место рядом с хозяйкой оставалось свободным для какого-то гостя, который еще не прибыл.

Лорд Хайгет выказывал такое неустанное внимание к своей соседке, так много смеялся и болтал, что Клайв нахмурился и по временам метал на него яростные взгляды с другого конца стола; по всему было видно, что юноша, хотя и без надежды, но продолжает любить и ревновать свою очаровательную кузину.

Барнс Ньюком был отменно любезен со всеми своими гостями: каждому из них, начиная от тетушки Хобсон и кончая вашим покорным слугой, он имел сказать что-нибудь приятное. Даже своему кузену Сэмюелу Ньюкому, неуклюжему малому с прыщавым лицом, Барнс нашел что сказать, потолковав с ним самым любезным образом о Королевском колледже, украшением коего был сей юноша. Он похвалил заведение, поздравил с успехами юного Сэма и тем сразил не только его, но и его маменьку. Поговорил с дядей Хобсоном о его урожаях, с Клайвом о его картинах, со мной — о том, какой фурор произвела в парламенте такая-то статья из "Пэл-Мэл": министр финансов просто рассвирепел, а лорд Джон покатился со смеху, читая эти нападки, — словом, наш хозяин в тот день держался до невозможности приветливо. Леди Клара была очень миловидна: она немного пополнела со времени замужества, и это только шло ей. Она больше молчала, но ведь слева от нее сидел дядюшка Хобсон, а с ним у ее милости не могло быть много общего; место по правую ее руку по-прежнему пустовало. Охотней всего она разговаривала с Клайвом, который, как выяснилось, написал прелестный портрет ее и ее дочурки, за что мать, а также и отец, были ему весьма признательны.

Чем же была вызвана эта перемена в манерах Барнса? Нашими ли достоинствами, или улучшением его характера? За два года, охватившие события всех предшествующих глав, автор сих строк получил наследство, однако столь небольшое, что оно не могло быть причиной обходительности банкира; и я приписал любезность сэра Барнса Ньюкома желанию быть со мной в добрых отношениях. Ну, а для примирения с лордом Хайгетом и Клайвом имелись, как вы сейчас узнаете, свои причины.

Лорд Хайгет, получив в наследство титул и состояние родителя, заплатил сполна все свои долги и навсегда распрощался с грехами юности. Его милость держал у "Братьев Хобсон" солидный капитал. Прискорбные события трехлетней давности, очевидно, были забыты: джентльмены не могут всю жизнь умирать от любви, пребывать в отчаянии и ссориться насмерть. Вступив во владение имуществом, Хайгет выказал необычайную щедрость по отношению к Кочетту, который вечно находился в стесненных обстоятельствах; и когда скончался старый лорд Плимутрок и ему наследовал Кочетт, в Шантеклере состоялась вполне мирная встреча между Хайгетом, Барнсом Ньюкомом и его супругой. Старая леди Кью и мисс Ньгоком тоже гостили тогда в Шантеклере, и лорд Хайгет откровенно выражал свое восхищение этой молодой особой и, как рассказывали, осадил Фарйнтоша, назвав его пошлым болтуном за то, что тот посмел непочтительно говорить о ней. Но поскольку было известно, что на девушку имеет виды человек с титулом маркиза, лорд Хайгет, vous concevez [41], не решился портить ему игру и покинул Шантеклер, заявив, что ему всегда не везло в любви. Когда же графиня Кью из-за приступа люмбаго вынуждена была поехать лечиться в Виши, Хайгет сказал Барнсу:

— Пригласили бы свою прелестную сестрицу погостить к себе в Лондон. Она помрет со скуки, если будет жить со старухой в Виши или с матерью в Регби. Леди Анна переселилась туда, чтобы дать образование своим сыновьям.

И вот мисс Ньюком перебралась к брату и невестке, в чьем доме мы только что имели честь ее видеть.

Когда Кочетт появился в палате лордов, его представили собранию пэров Хайгет и Кью, как перед тем Хайгета официально ввел туда Кью. Итак, теперь эти три джентльмена ездили в золоченых каретах, и каждый из них имел баронетскую корону, как то случилось бы и с тобой, мой уважаемый юный друг, будь ты старшим сыном какого-нибудь пэра и переживи своего батюшку. Теперь, разбогатев, они, надо надеяться, станут паиньками. Кью, как мы знаем, женился на одной из девиц Плимутрок, на второй из сестер — Генриетте Пуллярд, которая тогда, помните, резвилась себе в Баден-Бадене и нисколько его не боялась. Читатель, коему мимоходом мы показали эту девицу, и в мыслях не имел, что это юное существо со временем сделается графиней. Однако мы уже в те поры, когда она гуляла со своей гувернанткой, шалила с сестренками, усаживалась обедать в час пополудни и ходила в передничке, — уже в те поры мы втайне почитали ее как будущую графиню Кью и мать виконта Уолема.