Владыка вод - Михаил Шалаев

На Смела никто не обратил внимания — и хорошо, а то еще могли подумать, что его работа. Он постоял, покатал желваки на щеках, и пошел назад, ничего не зная наверняка, но уверенный, что здесь не обошлось без Последыша. Ах, проклятый мальчишка! Навстречу ему уже бежали люди, разбуженные криком. Они что-то спрашивали на бегу, но он только отмахивался.

Смел пришел прямо в обоз, отыскал, где спит Последыш и толкнул его в бок:

— А ну, вставай!

Последыш спросонья заворочался, забормотал. Но Смел опять потряс его за плечо:

— Вставай, тебе говорят! Потолковать надо.

Он вытащил проклятого мальчишку из под одеяла и повел, плохо еще соображающего, подальше от людей. Пока шли, шум и суматоха в стане привели Последыша в чувство — он понял, что все это неспроста, и сразу насторожился, стал вырывать руку. Но Смел волок его, упирающегося, все дальше, а потом вдруг отпустил и Последыш плюхнулся задом в грязь.

— Ну, рассказывай! — нависая над ним, грозно начал Смел.

— Чего рассказывать? — почти взвизгнул от обиды и унижения Последыш.

— Рассказывай, как человека угробил.

— Какого человека? — Последыш еще не понимал что случилось, но уже встревожился.

Смел ему все объяснил: как подломилась совершенно целая с виду доска, как пушка, завалившись, сбила с мостика солдата охраны, и как потом на этом месте лопались пузыри. К концу его короткого рассказа Последыш помрачнел, сжал упрямые губы. Наконец обронил:

— Зря ты на меня. Не я это…

— Не ты? А кто же?

— Прадед…

— Кто? — Смел так удивился, что сел рядом с Последышем в грязь. — Ты сдурел, что ли?

— Не, — мотнул головой тот. — Не сдурел.

Последыш судорожно вздохнул и стал рассказывать про свой ночной поход. Смел слушал внимательно, не перебивая, а потом задумался, бормоча себе по нос:

— Так значит, да? Это что же тогда — выходит… Да, получается по его…

А потом вдруг поднял голову и поинтересовался:

— Слушай, а чего ты к этой пушке привязался? Узнал что-нибудь?

— Бумаги прочитал… прадеда…

— И что там?

— Это все он подстроил… и обвал на берегу, и пожар… все из-за пушки этой.

— Вон оно как… — Смел еще задумался. — А знаешь, ты, наверное, зря стараешься.

— Почему? — недоуменно посмотрел на него Последыш.

— А потому… Все само собой выйдет.

— Это как?

— А так. Ни во что больше не суйся, сиди тихо. Да, кстати, как ты сюда попал вообще? Родители хоть знают?

Последыш молча помотал головой.

— Эх ты… Ну ладно. Делай, как я сказал. Остальное — не твоя забота. Понял?

— Понял…

— Ну и хорошо.

Пушку вытащили. Всю обвязали канатами, на каждом по десять человек, и потихоньку, помаленьку выволокли на сухой участок. Фельдмаршал опять был бледен, а молодой доминат призадумался: видно, и правда в войске его завелась вражья сила. Но так ли, сяк ли — тронулись.

Скоро, как и говорили знающие люди, стали лепиться к краю дороги кусты-глазастики. Они вытаскивали из жижи тоненькие, дрожащие корешки, стараясь хоть чуть-чуть приблизиться к дороге, к людям. И глаза их из лиственных чашечек глядели жалобно и с укоризной, и как будто слышался умоляющий лепет… Смел шел, стараясь глядеть только под ноги, чтобы не видеть этих укоризненных глаз, и размышлял о том, как бы ему половчее сделать то, что он задумал. Посетила его одна мысль во время разговора с Последышем.

Шли долго, встать на обед было негде, и незадолго до вечера доплелись, наконец, смертельно уставшие, до Переметного поля. Здесь, на закраине, встали станом. Все по раздельности: латники в середине, могулы на левом крыле, дворцовая гвардия — на правом. А перед латниками, охраняемая двойным оцеплением, стояла выдвинутая вперед пушка. Она должна была заговорить завтра первой.

Предчувствие битвы висело уже в воздухе: тише стали разговоры, не слышно было смеха и песен. И ужинали молча, без обычных подначек и веселой перепалки.

Улучив момент, Смел подсел с кружкой горячего чая к Посошку, тому самому долговязому парню, который знал всех и все. Сначала завел какой-то пустячный разговор, а потом перевел на пушку — мол, пушка их всех завтра выручит. Посошок ответил неожиданно зло:

— Да хрена тараканьего она выручит. Только и слышно: пушка то, пушка се… Против кораблей она, может, и хороша: бумс — и утоп. А здесь толк какой? Ну зашибет ядром одного-двух…

Смел понимающе покивал, а потом придвинулся к Посошку вплотную и прошептал прямо в ухо:

— Никого она не зашибет…

Посошок поглядел на Смела непонимающе.

— Точно говорю: никого не зашибет… кроме своих.

— Чего это?

— Да тише ты… — Смел оглянулся и продолжал шепотом: — Трещина в ней. Взорвется. Своих поубивает. — Он перевел дух, покивал для убедительности и спросил: — Пушкарей нет знакомых?

— Как нет, есть…

— Вот я и говорю: ребят жалко…

— А откуда ты знаешь? — Посошок теперь тоже говорил шепотом.

— Знаю… Верный человек сказал.

Посошок покрутил головой, подумал. Потом сказал:

— Ну благодарствуйте, коли так. Предупрежу кого надо…

Смел допил чай и отправился искать Последыша. Найдя, предупредил:

— Чтобы я тебя завтра не видел. На дерево залезь, что ли… Спрячься так, чтоб и духу твоего не было. Да не беспокойся — насчет того дела. Все уже сделано.

Ну, вот и конец. Его пушка стоит на Переметном поле, и завтра должна заговорить. Как дело обернется — один Смут знает. Может, рванет, а может и нет. Трещинка-то маленькая… Но держаться надо будет подальше. Факельщики… Это ладно. Война для того, чтобы умирать. Вот и пусть.

Но если все же рванет — что бы такое придумать, как отвести от себя гнев домината? На врагов свалить? А что, дважды уже покушались… Для домината это будет убедительно.

Если же все обойдется, если не лопнет эта дура медная — тогда он будет на коне. Давным-давно приготовил фельдмаршал гостинчик, который придется врагам не по вкусу.

Так, хорошо. Он готов к неожиданностям. Но еще лучше было бы, если враги его все же исхитрились сделать что-нибудь этакое… Чтобы не пришлось доминату ничего объяснять и доказывать. Это ж позор — в его годы стоять пред мальчишкой навытяжку. Как он тогда сказал? «Отставить палача!» Доминат, видите ли, добренький. А фельдмаршал, получается, злой. Ну Смут с ним, ничего. Лишь бы на этот раз все складно вышло, а там посмотрим… Где же вы, где же вы, враги мои, надежда моя последняя? Сделайте что-нибудь…

Что это там в темноте такое как будто шевелится? Или кажется? Глаза проклятые, совсем ничего не видят… Да нет, померещилось. Видно, ветер кусты мотает…

…Всю ночь сидел фельдмаршал перед костром, всю ночь языки огня играли в мутных глазах его легкими жаркими бликами.