Владыка вод - Михаил Шалаев

— Э-э… — Апельсин смотрел на него одурело, не постигая, с чего это Котелок вдруг стал ему «свой». Раньше и здоровался-то еле-еле, сквозь зубы. Но не отказываться же: — Я… конечно…

— Ну ладно, — сурово оборвал его Котелок. — Попозже зайду — обсудим. А теперь мне в лавку пора.

И пошел в свою лавку.

А вечером ни с того ни с сего потащил несчастного Апельсина в гости к лавочнику Пуду Бочонку. Апельсин слабо отбивался («Он же не приглашал…»), но Котелок тащил молча, упрямо, и не слушая возражений. Сказал только: «Две головы хорошо, а три лучше».

Пуд Бочонок, говоря по чести, был не столько голова, сколько живот. Осторожный и расчетливый, он мог забыть об осторожности, если расчет показывал прибыль. Но и рассчитывал всегда осторожно, а потому никогда не проигрывал и богател ежедневно.

Гости явились вовремя: Пуд только что откупорил новую бочку ячменной браги. А пробовать брагу в одиночестве, без приятной беседы — дело последнее, сами знаете. Пуд прямо с порога увлек собратьев к столу, перед каждым поставив по глиняной кружке, и тут же старшая дочь его принесла вместительный жбанчик. Стали пробовать да нахваливать, так что хозяин, довольный, велел оснастить угощение рыбкой соленой с сухариками.

Скоро пошли разговоры душевные, какие под брагу всегда и случаются. Слышал, конечно, Пуд про несчастье, постигшее Апельсина — выразил соболезнование. Тут и приступил Котелок, невзначай как будто бы:

— Э-эх, что говорить? Все так живем: вчера — Апельсин, завтра — Котелок… И никто не поможет, если сами друг другу не поможем. Верно я говорю, Пуд?

Пуд уловил опасное направление в словах Котелка, закряхтел и откинулся в кресле:

— М-м… да-а… Хороша бражка…

— И дело не в деньгах, — поспешил успокоить хозяина Котелок, — а в участии дружеском, в товарищеской, так сказать, поддержке.

Такой поворот устраивал Пуда, и он легко подтвердил:

— Да-а, без участия трудно…

Добившись согласия, Котелок уверенно продолжал:

— Нельзя давать друг друга в обиду. А то нынче его, а следом — и нас.

— Как это — нас? — встревожился Пуд. — Чтоб мою лавку сломали? Да я…

— Лавку или не лавку, — уклончиво отвечал Котелок, — но мало ли что. Вон, взятки — даем же?

— Опять ты за старое… — недовольно сморщился Пуд. — Ну, не будет Щикаста — другого посадят. Он тоже брать будет. Какая разница? А может, и больше запросит.

— Так о чем я и говорю: что-то делать надо.

— А что мы можем? — пожал Пуд плечами. — Жалобу написать? Да за жалобу эту нас же в бублик и согнут, головой к ногам.

— А почему, собственно, в бублик? — Котелок приосанился и поглядел на Бочонка с неким вызовом.

— Почему, почему… Потому. Сам знаешь, почему.

— Нет уж, изволь! Что нам могут сделать? Всем вместе?

— Тюрьма большая… — Пуд налил себе в кружку из жбана. Разговор начинал ему не нравиться.

— А за что — в тюрьму? — напирал Котелок. — За жалобу? Мы же взяток не берем!

— Да что ты прицепился? — озлился Пуд. — Взятки, взятки… Может, Щикаст делится с… — Пуд завел глаза к потолку. — Вот и угодишь на китулин рог, чтоб не лез, где не просят…

— То-то и оно. Не в Щикасте тут дело, а… — Котелок тоже закатил зрачки.

Бедный Апельсин, про которого забыли, при этих словах Котелка испуганно приоткрыл рот, да и Пуд поглядел на любителя философии с опаской: что он такое плетет? А тот, конечно, и сам испугался слегка собственной смелости, но старался не выдать страха: сидел спокойно, даже как будто с усмешкой.

— Что-то ты, Котелок, не туда загибаешь, — проворчал наконец Пуд и залпом допил кружку. Крепко поставив ее на стол и вытерев толстые губы согнутым пальцем, продолжил: — Возомнил о себе, что ли? Да он тебя…

— Ничего он теперь не сделает, — со значением перебил Котелок. — Ни мне, никому. Ему теперь не до этого.

Пуд Бочонок метнул на него цепкий взгляд и задумался, опустив голову. То, что вчера нашептывала Котелку Катица, уже не было тайной в Белой Стене: прошли через город могулы, возвращались кучками доброхоты. Лишь Апельсин, оглушенный горем, не слышал ничегошеньки и теперь в растерянности переводил глаза с одного на другого.

— Да-да, не до этого, — с напором заговорил Котелок, отхлебнув браги. — Ему сейчас думать надо, как войско до ума довести — пушка-то… того… А у него даже командующего нет. И денег в казне тоже… не густо. Потому я и говорю: если хотим защитить себя — самый момент теперь.

Апельсин захлопал сонными после браги глазами, соображая, о какой защите речь, однако так и не сообразил, а Пуд грузно поднялся из кресла:

— Поздно уже. Отдыхать пора. Спасибо, что навестили.

Но на пороге придержал Котелка за локоть:

— Ты вот что, любезный… м-м… Не приходи ко мне больше с этими… м-м… разговорами. Да и сам не болтай — не советую.

Котелок в раздражении отдернул локоть, круто развернулся, вышел на крыльцо и плюнул в сердцах. «Ничего. Без тебя обойдусь».

Таким образом, вопреки мрачным пророчествам Сметлива, Смел вернулся из военного похода на восьмой день не только живым и здоровым, но и с сотней монет в правом кармане. Прямо с порога он закричал Грымзе Молотку, чтобы тащил наверх браги — отметить возвращение, да побольше еды. Молоток заулыбался, закивал (добрый он был все-таки малый), пожелал долгих лет и заверил, что сделает все как велено.

Смел поднялся по лестнице, пинком открыл дверь и ввалился в комнату со своим походным мешком, грязный и веселый, завопив: «Не ждали, хвосты собачьи?» Верен плел как обычно сеть, а Сметлив, у которого сорвалось в тот вечер свидание, грустно лежал на кровати. Но тут подскочили, конечно, оба, обнимать кинулись. Посыпались всяческие «как ты?» да «что ты?» — и Смел не успевал отвечать, что все хорошо, а там уже и Грымза засунулся, жбан приволок, баранину в яблоках, спрашивает — не желательно ли водички согреть, обмыться с дороги? — еще как желательно, вот только браги хлебнем, чтобы в горле не сохло, стол вот сюда, к кровати, а воду грей, грей, милый… Словом, суматоха.

Но вот успокоились, браги по кружке выпили, Смел дух перевел. Отвлекся потом ненадолго — помыться, и засели уже основательно. Все он им рассказал: как Последыша встретил, про Мусорщика, и чем дело кончилось. Еще рассказал про живущий в страхе поселок Прогалину, про кусты-глазастики и про Болотное Ботало — все, что сам слышал. А потом спросил, как у них дела — денег, наверное, кучу скопили? С хозяином расплатиться нужно, да пора дальше двигаться. Или как? Верен посмотрел на Сметлива сердито и промолчал, а Сметлив стал сбивчиво объяснять, что денег еще не вполне хватает, долг-то вырос, а тут подвернулись ему три тулупа овчинных по сходной цене, без которых в дороге не обойтись, по ночам в горах холодно, — так что придется еще задержаться дня на три, на четыре. Послушал Смел, как он крутит, поглядел на сердитого Верена — догадался: смерть, как не хочется уходить Сметливу. Видно, крепко его прихватило с этой… с Цыганочкой. Ну ничего, не страшно. Вывалил Смел сто монет на стол — как теперь, хватит? Верен обрадовался, а Сметлив с деловым видом считать принялся. Пальцы загибал, губами шевелил, глаза закатывал. Потом объявляет: самую малость недостает — еды закупить на дорогу. Но это, говорит, ничего, это мы быстро — дня за два, а там уже… Тут его Верен перебил: «Только смотри, Сметлив, чтобы эти деньги тоже не ухнули.» Сметлив, конечно, прикинулся, будто зря его обижают. А сам-то знал, что прав Верен.