Охотник на тигров - Луи Бельмар

Буря торжествующих криков, донесшаяся с поля битвы, прервала его. Очевидно, одна из сражавшихся сторон одержала победу, но какая именно, — пока трудно было понять. В то же время из-за поворота дороги вдруг появилось несколько всадников, полувоенная экипировка которых указывала на принадлежность их к инсургентской армии.

— Сеньор полковник, вот и капитан Лантехас! Он жив и невредим! — крикнул один из всадников.

В следующий момент Лантехас и Трэс-Виллас оказались окруженными полдюжиной всадников.

Положение последнего теперь оказалось таким же критическим, каким за минуту перед тем было положение Лантехаса. Пистолеты его были разряжены, сабля сломана в бою и брошена; для защиты у него оставался только кинжал. Однако гордый и храбрый молодой офицер не растерялся; он решил действовать и этим неважным оружием, но не сдаваться добровольно в плен.

— Капитан Лантехас! — раздался из группы всадников другой голос, поезжайте скорее к генералу. Он желает публично поблагодарить вас за ваш подвиг, которым вы решили исход дела в нашу пользу.

В говорившем Трэс-Виллас не без удовольствия узнал Валерио Трухано, бывшего простого погонщика мулов, а теперь одного из прославленных вождей инсургентской армии. Стоять лицом к лицу с таким противником было неоскорбительно для чести и самолюбия испанского офицера.

Слишком гордый, чтобы напомнить Трухано о прежних взаимных услугах, он с обнаженным кинжалом в руке, направил своего коня во весь карьер навстречу инсургентскому полковнику, и притом, с такой стремительностью, что кони противников непременно столкнулись бы, если бы — кто бы мог подумать? — не Лантехас! Тронутый только что проявленным к нему великодушием дона Рафаэля, экс-студент, рискуя попасть под копыта обоих коней, бросился между ними и схватил Ронкадора под уздцы.

— Полковник Трухано, — крикнул он, — я не понимаю, какой подвиг приписывает мне генерал! Но если я действительно поспособствовал чем-нибудь вашей победе, то не желал бы другой награды, кроме жизни и свободы полковника Трэс-Вилласа!

— Я ни от кого не желаю никакой милости! — гордо заявил дон Рафаэль.

— Но, быть может, не откажете мне вот в этом? — с искренней сердечностью проговорил Трухано, протягивая ему руку.

— Побежденный не подает руки победителю! — тем же тоном ответил Трэс-Виллас.

— Здесь нет ни побежденного, ни победителя, — продолжал Трухано с своей обаятельной улыбкой, привлекавшей к нему всех, кто имел с ним дело. — Здесь есть только человек, который не забыл когда-то оказанной ему услуги, прибавил он.

Гордость молодого офицера была побеждена.

— Если так, то здесь есть еще один человек, помнящий услуги, — так что их двое, полковник, — с такою же сердечностью произнес он, крепко пожимая протянутую ему благородным противником руку.

После этого оба всадника сблизили своих коней и обменялись изъявлениями доброго расположения друг к другу. Трухано воспользовался удобным моментом и шепнул дону Рафаэлю:

— Идите с Богом, куда вам нужно, — вы свободны. Идите! — с доброй и вместе с тем с какою-то загадочной улыбкой повторил он, — и сдайте себя в плен в гасиенде Лас-Пальмас. Дорога туда для вас широко открыта, поверьте мне.

Во взоре дона Рафаэля блеснул луч радостной надежды. Молодому человеку очень хотелось бы спросить у Трухано, на чем тот основывал такую уверенность, но инсургентский полковник вдруг принял официальный вид и крикнул своим солдатам:

— Расступись! Дорогу полковнику Трэс-Вилласу! Он свободен!

Затем он форменно отсалютовал испанскому полковнику саблей, на что тот мог ответить лишь движением руки и взглядом глубокой признательности. После этого, пожав руку Лантехасу, дон Рафаэль повернул своего коня и пустился вслед за отступавшим испанским войском.

Глава XVIII

РАЗБОЙНИЧЬИ ЗАМЫСЛЫ

Читатель, вероятно, еще не забыл, что личные враги дона Рафаэля, убийцы его отца, Аройо и Бокардо, оставили гасиенду Лас-Пальмас, обокрав ее владельца. Эти негодные люди, воспользовавшись патриотическим движением мексиканцев, желавших только освобождения своей родины от испанского владычества, принялись разбойничать и грабить всех без разбора, кто попадал им под руку. Как в каждом богатом мексиканском доме, у дона Мариано де Сильва, между прочим, было много старинной и очень ценной серебряной посуды. Всю эту посуду грабители и забрали с собой, прихватив кстати еще кое-что пришедшееся им по вкусу.

К счастью для обитателей гасиенды, разбойники ограничились только этим, хотя имели гораздо более злостные намерения. Остановила их боязнь окончательно скомпрометировать себя в глазах честных повстанцев и дождаться, наконец, от них заслуженной кары. Дон Мариано был известен как приверженец делу освобождения Мексики; если он и не выступал активно сам, оберегая дочерей, зато щедро помогал повстанцам, чем мог. К тому же разбойники побаивались и полковника Трэс-Вилласа, который с удвоенной настойчивостью стал бы их преследовать, если бы они, убив его отца, причинили какое-либо зло и любимой им девушке.

Поделив богатую добычу между собою и своими соучастниками — всяким сбродом, состоявшим из беглых воров и разных прожигателей жизни, — Аройо и Бокардо, — некоторое время пировали в городских трущобах, а потом снова стали готовиться к набегам на богатых гасиендаторов.

В это время Марианита де Сильва вышла замуж за своего жениха, которого так нетерпеливо ожидала в день наводнения, но, из-за начавшегося восстания, дождалась гораздо позже. Звали ее мужа дон Фернандо де Лакарра. Его гасиенда, Сан-Карлос, находилась неподалеку от гасиенды Лас-Пальмас, на берегу реки Остуты, разделявшей оба владения, близ озера, носившего такое же название, как и река. Хотя дон Фернандо по крови и был испанцем, но искренно любил свою родину Мексику и горячо желал ее освобождения, поэтому у него с доном Мариано не было никаких политических недоразумений.

По мере того как восстание распространилось по провинции Оахаке, испанцы усиливали свою бдительность в ее столице, и в один прекрасный день дон Мариано, тайно способствовавший этому восстанию, получил приказ губернатора немедленно выехать в поместье из столицы, в которую старый гасиендатор переселился было вместе со старшей дочерью. Перед тем как исполнить этот приказ, дон Мариано, по просьбе Гертруды, отправил к дону Рафаэлю гонца с извещением о своем переселении из столицы опять в Лас-Пальмас и кое с чем уже от самой девушки. После этого он с дочерью выехал. Девушку несли на носилках, так как она, терзаясь тайным сердечным недугом, очень ослабела и не могла держаться в седле. Отца и дочь сопровождал конный отряд, состоявший из пяти хорошо вооруженных слуг и четырех носильщиков.