Комплекс Росомахи. Книга вторая из серии «Сказки мегаполиса» - Марина Зосимкина

сама увидишь, что к чему. Бывает, спрашиваешь, сколько вот эта вещь стоит, а в

ответ тебе скажут, что, к примеру, прошу восемьдесят, а коли брать будете, то

отдам за пятьдесят. И не ищи тут логики. Если тебе неохота малообеспеченной

прикидываться, то можно одеться как перекупщица. Эти – профессионалы, у

многих свой бизнес антикварный. Такие личности приезжают на рынок очень рано

и шарят по рядам, чтобы добыть товар для своей лавки, пользуясь человеческой

неосведомленностью. Не всякая же бабуська понимает, что выставила на прилавок

довоенный немецкий фарфор. Так вот, эти перекупщики частенько выглядят

чудновато. Некоторые приходят, откровенно, как на карнавал – кто под

сицилийского «крестного отца» оденется, кто под крутого автогонщика, а дамочку

одну видела, так она вообще, как жокей вырядилась, в черно-красное с золотыми

галунами, да еще и с жокейской шапочкой. И костюмчики у них не дешевые, хочу

заметить. Еще можно в винтажное одеться, но винтаж должен выглядеть не как

обноски с чужого плеча, а шикарно, по-богатому. К таким относятся уважительно и

с опаской, на всякий случай. Кто их знает, что за фрукты?.. Скорее всего, эти из

коллекционеров, они сюда наведываются, чтобы выловить что-нибудь для своей

коллекции. Тут уж у каждого своя тема – монеты, открытки, фарфор, много чего. Но

все эти персонажи, конечно, из толпы выделяются. Есть еще хороший вариант –

одеваешься очень просто, но с нюансиком. К примеру, будут на тебе протертые

джинсы и вытянутый свитер, а на шее, между тем, золотая цепочка. Ну или что-то

в этом роде. Хотя, может, тебе все эти сложности с маскировкой и не к чему. Что

нам с тобой нужно, в конце концов? Просто найти одного человека. Так ведь?

Алина согласилась, что да, так, но игра ей понравилась. Правда, велосипед

она изобретать не стала, и хотя ее джинсы были совсем новые, то папкин джемпер

вполне старый. А цепочек у нее было много на выбор.

Потоптавшись какое-то время возле машины, Алина, тетя Тамара и Рита

тоже влились в человеческий ручеек и, войдя в распахнутые сетчатые ворота,

пересекли границу «лепрозория», как презрительно выразился шедший поодаль

образованный и весьма хорошо одетый мальчик-студент, решивший блеснуть

высоким остроумием перед своей, вероятно, тоже образованной и не менее

хорошо одетой подругой.

«Эти-то сюда зачем? – с непонятным раздражением подумала Алина. – За

экзотикой? Или за развлечением?»

Войдя на территорию, тетя Тамара притормозила на пятачке у входа, чтобы

сориентироваться. Все-таки здесь она бывала нечасто, а в последний раз вообще

в начале лета. Покумекав, выбрала направление, и девушки двинулись дальше.

Ряды прилавков показались бесконечно длинными, уходящими куда-то

вдаль. По проходам между ними народ перемещался степенно, как в музее,

стараясь ничего не упустить, изучая предметы торга.

А за прилавками… Хотя, нет, вот как раз за прилавками лица были, в

основном, положительные, алкашей, предлагающих товар с помойки, имелось

процентов десять, не больше. Основная часть – пожилые тетки и мужики,

торгующие своим или соседским сильно– или средненошенным, а также

разнокалиберной посудой, сувенирами брежневско-горбачевских времен,

потрепанными книжками и слесарным инструментом.

Если задвинуть неуместную здесь высокомерную брезгливость, то на таких

прилавках, а также на газетках, клеенках и разодранных полиэтиленовых мешках,

расстеленных прямо на голой земле, по причине отсутствия свободного торгового

места в цивильном ряду, можно обнаружить вещь редкую и удивительную, причем

по цене, вполне соизмеримой со стоимостью билета на маршрутку. Ну, может, не

всегда так дешево, но за один гамбургер многое можно купить. Или не

удивительную, а просто нужную добротную вещь, произведенную еще в эпоху

развитого социализма по несгибаемым ГОСТам и из настоящих, а не игрушечных,

материалов.

Но вся эта красота с разнообразием жили в средней части торжища и

дальше, на периферии. А вот по, так сказать, фронту, а также по выигрышной

правой стороне торговые места заняли люди непростые и солидные, купчины, и

предлагали они уважаемой публике то, что само напрашивалось называться

антиквариатом.

Основательно обустроенные буржуйские прилавки с козырьками-навесами

от солнца и дождя приковывали внимание, задевая какие-то грустные струнки

души, и завораживали видом старых пузатых самоваров с измятыми медными

боками, разнокалиберных старорежимных статуэток собак, лошадей и балерин,

канделябров, подстаканников, дверных латунных ручек, высоких напольных часов,

битых буфетов, комодиков и венских стульев еще дореволюционной столярки

красного дерева.

А по мелочам!.. Сколько странных шкатулочек, непонятных коробочек и

баночек, колечек, сережек, запонок, чайных ложек, солонок, рамочек, подставочек

и просто чего-то такого, название чему современный человек уже забыл, если знал

вообще!..

Конечно же, разводили лохов. Разводили. Но как красиво! Продав за

хорошую цену сильно юзаный индийский новодел, присовокупят к нему историю о

том, что найдена сия вещица – кувшинчик ли, конфетница – на раскопках под

Херсоном и только по чистой случайности оказалась не в центральном

историческом музее, а у одного нуждающегося профессора филологии, который,

расставаясь с ней, горько плакал. И всем приятно.

Именно к боковому антикварному ряду и направилась Тамара Михайловна,

увлекая за собой весело взбудораженную Ритку и прячущую за деревянной

улыбочкой смятение и ужас Алину. Ритуся быстро победила глупую щепетильность

и вовсю уже шарила в ворохе вполне приличных ярких маечек и футболок,

приговаривая: «Глупости какие. Постираю, отглажу, да и надену, и что такого?»

Пока Ритка размышляла «мало-велико», прикладывая к животу то одну

вещь, то другую, ее спутницы, щурясь на солнышке, стояли поодаль, не желая

портить девушке праздник.

– Хорошее место, – произнесла тетя Тамара, обращаясь к напряженно

застывшей Алине. – Ты, Алиночка, не удивляйся. Это хорошее место. Рынок-то

этот гоняли с одного пустыря на другой раз пять, не меньше. Все он кому-то

мешал. Смотреть им, видите ли, противно. На бедность. Антисанитарию какую-то

приплели, то, се. Ни при чем тут антисанитария, у меня в троллейбусе ее не

меньше. На бедность смотреть не могут, вот что я скажу. А скольким людям он

жить дает, этот рынок? Ведь ты подумай. Кто сюда ходит за вещами? Пенсионеры.

Инвалиды. Безработные. А кто тут торгует, чтобы лишнюю копеечку выручить? Те

же пенсионеры и инвалиды. Где еще-то они смогут себе денежек раздобыть?

Допустим, одежду можно теперь в этих ваших секонд-хендах покупать, но на

«блошином» ты найдешь вещь вообще за копейки, просто за копейки. А те

старухи, которые продают здесь всякий скарб, где они еще раздобыть эти десять

рублей смогут? В метро, в переходе с вытянутой рукой стоять? Так что, девочка,

если решишь тут что-нибудь приобрести, считай, что хорошее дело сделала, вроде

как милостыню подала.

Алина молчала, не зная, что ответить. Когда по ходу их маршрута она

заставляла себя бросить взгляд то на тот прилавок, то на этот, и взгляд

фиксировал разложенное неровными стопками старое и грязное тряпье, ей

неудержимо хотелось произнести «Фи…» и в довершении картины зажать своими

чистенькими пальчиками с чистенькими ноготками свой аккуратный и тоже

чистенький носик. И еще она все время старалась держаться подальше от этих

вещей и от этих прилавков, как будто боялась подцепить какую-нибудь кожную

заразу. А после слов тети Тамары ей стало не то чтобы стыдно, но как-то

неприятно за себя, что она такая… чванливая цаца.

Как там тот мальчик с издевкой произнес? «Лепрозорий»? А она еще его

осудила. А сама только что смотрела на Ритку с возмущением. Хорошо еще, что не

одернула.

– К «жукам», конечно, эта тема не касается.

– К каким жукам, Тамара Михайловна? – отвлеклась от самобичевания

Алина.

– А к тем самым, к кому мы сейчас с тобой направляемся. Сама увидишь.

Есть тут несколько… Короче, это такие торгаши, которые точно знают, сколько их

старье стоит, и не продешевят при этом. Им разные люди приносят вещи на

продажу, а они скупают сразу, но за бесценок. Только потом не возмущайся, что

глиняная тарелка, за которую ты получил у него сто рублей, уходит за сто

долларов. Не нравится – стой сам и торгуй. Фиг продашь. А этот «жук» продаст.

Вот так вот.

– А этот, как его, Додик, он что, тоже «жук»?

– Не знаю. Я не видела, чтобы он сам тут торговал. Но все продавцы у него

в хороших знакомых. Дела у них какие-то общие есть. У моего Саши тоже тут дела