Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона - Константин Писаренко

А теперь попробуем понять причину, из-за которой Никон вдруг заартачился. По аналогии с Годуновым и в исторической науке, и в общественном сознании укрепилось мнение, что царский «собинный друг» набивал себе цену, выдавливая из монарха абсолютную покорность как в духовной сфере, так и политической. Иоганн Родес в депеше от 20 (30) октября 1652 г. именно так и выразился: избранник стремился «обладать властью, авторитетом и силой, какими обладал Его Царского Величества господин дед Филарет Никитич». Однако для сосредоточения в собственных руках диктаторских полномочий Никон не нуждался в примитивном шантаже. Алексей Михайлович зарезервировал за ним патриаршее место как раз для того, чтобы тот де-факто превратился в государя — военного лидера страны на период войны с Польшей. И воинственный дед, создавший прецедент, служил бы шестому патриарху щитом от нареканий сомневающихся и недовольных.

К сожалению, молодой царь в энтузиазме июльских дней не подозревал о крахе планов по освобождению Смоленска в 1652 г. В отличие от Никона. И если война не состоится, то резонен вопрос: а зачем тогда митрополиту Новгородскому баллотироваться в патриархи? Чем он займется на высоком посту? Церковной реформой, которая трещит по всем швам?! Или возьмет под опеку друзей Азарьина?! Или просто поплывет по течению?! А чем оправдает свое бездействие в глазах государя? Упреком за опрометчивую высылку Искры?! Или выдумкой о каких-то объективных препятствиях?! Если учесть все это, демарш Никона уже не выглядит театрально, по-годуновски. Намечается куда более драматическая коллизия: почти три недели главный соискатель взвешивал все «за» и «против» получения им патриаршего посоха и в конце концов не счел заманчивую перспективу для себя заманчивой. И тогда выходит не ради власти, а во избежание неприятного разговора об оплошности, допущенной монархом, Никои связал Алексея Михайловича, а заодно и весь двор, клятвой беспрекословного подчинения.

Ну а то, что новый патриарх понятия не имел, что делать дальше, нетрудно догадаться, ответив на простой вопрос: когда перенесли в Успенский собор из Чудова монастыря мощи Гермогена? Нет смысла перелистывать Дворцовые разряды и прочий документальный официоз. Определенно можно утверждать одно: до 17 (27) июля 1652 г. к ним не прикасались. Переместили позже{47}. Только почему-то без той помпы, какую устроили Иову и Филиппу. Мало того. Похоже, чуть ли не втайне. И потому источники не зафиксировали дату важного события. А причина прозаична. Гермогену — жертве польских интервентов — предстояло увенчать кампанию по обретению святых мощей. Шумом вокруг Иова московский народ разогрели, с помощью Филиппа Колычева убедили облечь политической властью патриарха Никона. Для разжигания антипольской и антикатолической истерии, подъема патриотической самоотверженности готовили день памяти Гермогена. Праздник, увы, не сладился. Отмена русско-польской войны автоматически отменила и третье православное торжество: акцентировать всеобщее внимание на виновниках страданий узника Чудова монастыря было уже нецелесообразно.

Какую же все-таки стезю предпочел Никон после интронизации? Как и следовало ожидать, привычную, хорошо знакомую. Он поддержал курс Ванифатьева — Неронова, По едкому замечанию Аввакума, патриарх привечал их, «как лиса: наше вам да здравствуйте!» Насчет «лисы» неистовый протопоп перегнул. Не вина патриарха в том, что «сердечное согласие» между ними продлилось три месяца — срок для Аввакума, конечно, ничтожный, хотя и за столь малый период патриарх трижды посодействовал старым товарищам.

Во-первых, 11 (22) августа ввел «полусухой» закон: «Во всех городех, где были наперед сего кабаки, в болших и в менших, быти по одному кружечному двору. А продавать вино в ведра и в кружки, а чарками продавать — сделать чарку в три чарки и продавать по одной чарке человеку, а болши той указной чарки одному человеку продавать не велели… А в Великой пост и в Успенской, и в воскресенья во весь год вина не продавати. А в Рожественской и в Петров посты в среду и в пятки вина не продавати ж. А священнического и иноческого чину на кружечные дворы не пускать и пить им не продавать… А продавать в летней день после обедни с третьяго часа дни, а запирать за час до вечера. А зимою продавать после обедни ж с третьяго часа, а запирать в отдачу часов денных».

Во-вторых, двумя мерами изолировал иностранные землячества от православной Москвы, сведя к минимуму их влияние на жителей столицы. Для начала, вероятно, в августе распорядился, «чтобы нехристи… не смели бы больше…. ходить в русском платье под страхом, что все непокорные, встреченные на улице в таком платье, будут раздеваемы до нага стрельцами и так бросаемы в тюрьму». А в сентябре предписал всем иностранцам «в течение 4-х недель… выехать из-за городской стены и Земляного вала и поселиться в чистом поле около полумили от Земляного вала».

В конце месяца дьяки Земского приказа уже вовсю межевали участки под дворы в новой иноземной слободе «за Покровскими воротами, за Земляным городом, подле Яузы-реки». Частные дома в черте Москвы, принадлежавшие иноверцам, спешно продавались. Две евангелические кирки, построенные возле Земляного вала, сломали за один вечер стрельцы. Протесты и жалобы со стороны гонимых сподвигли Никона на единственную уступку — дать им не четыре, а восемь недель на сборы. В результате число «неверных», принявших православие, заметно увеличилось.

В-третьих, из имевшихся в августе — октябре 1652 г. трех архиерейских вакансий две получили друзья Неронова.

8 (18) августа Макарий, казначей митрополита Казанского Корнилия, хиротонисован в митрополиты Новгородские и Велико-луцкие. 17 (27) октября епископом Коломенским и Каширским стал игумен Боровского Пафнутьева монастыря Павел. Корнилий с 1647 г. по 1649 г. в ранге игумена управлял Макарьево-Желтоводским монастырем, расположенным под Нижним Новгородом. Обитель эта — альма-матер многих «боголюбцев» кружка Неронова. Пострижениками ее были и Павел Коломенский, и Симеон Тобольский. Корнилий и Симеон в архиереи выбились еще при Ванифатьеве: первый 13 (23) января 1650 г., второй —

9 (19) марта 1651 г. Причем Симеон в архиепископы пожалован из игуменов Пафнутьева монастыря в Боровске, а преемствовал ему казначей Жслтоводского монастыря Павел, будущий епископ Коломенский.

Но самое примечательное состояло в том, что Павел Коломенский — не просто «боголюбец», а «собинный друг» Ивана Неронова, сблизившийся с ним в далекие двадцатые годы, когда оба в нижегородском сельце Кирикове, приселке богатой вотчины Б.И. Морозова Лысково, внимали «учению и разуму» у местного иерея Анания, весьма искусного «в Божественном писании». Иерей тот приходился отцом Иллариону (1632—1707), игумену Флорищевой пустыни, с 1681 г. архиепископу, затем митрополиту Суздальскому и Юрьевскому. Старшего сына Анания, Петра, Неронов потом пригласил к себе в Москву, в клир Казанского собора. А Илларион, в миру Иван, в декабре 1652 г. нашел приют в Коломне, где постригся в монахи и в марте 1653 г. дослужился до иеродьякона и ризничего епископа Коломенского. Отец братьев Ананий в ту пору давно монашествовал под именем Антония в Спасо-Юнгинском монастыре под Козьмодемьянском, не подозревая, что его звездный час впереди.

Из всех трех роковым оказалось именно кадровое решение. Оно нарушило существовавший доселе баланс между иерархами беспартийными и теми, кто симпатизировал «боголюбцам». И очень скоро Никону придется изощряться в искусстве интриги, чтобы выскользнуть из собственноручно сконструированной западни. В какую же ловушку он себя загнал? Мы обнаружим ее, ознакомившись с персональным составом высшего духовенства России на осень 1652 г.

Итак, Московская патриархия опекала помимо своих особых патриарших владений двенадцать епархий — четыре митрополии (Новгородскую, Казанскую, Ростовскую, Крутицкую), семь архиепископств (Астраханское, Тобольское, Псковское, Рязанское, Тверское, Суздальское, Вологодское) и одно епископство (Коломенское). Прибавим сюда архимандрита Троице-Сергиевой лавры и духовника царя. Это и будет высший синклит Русской православной церкви. А теперь посмотрим на партийный расклад внутри архиерейского сообщества. На 25 июля (4 августа) 1652 г. «ревнителями благочестия» являлись из четырнадцати четверо или пятеро. Естественно, Стефан Ванифатьев, а также митрополит Казанский Корнилий, архиепископы Суздальский и Торусский Серапион (хиротонисован в октябре 1634), Тобольский и Сибирский Симеон. Архиепископ Вологодский и Великопермский Маркел (хиротонисован в январе 1645 г.) благодаря сближению с Нероновым после 1649 г. сочувствовал движению.

Митрополии Новгородская и Ростовская пустовали. Митрополит Сарский и Подонский (Крутицкий) Серапион (хиротонисован в январе 1637 г.), архиепископы Псковский и Изборский Макарий (хиротонисован в ноябре 1649 г. из архимандритов Псково-Печерского монастыря, до 1643 г. архимандрит Псковского Снетогорского монастыря), Тверской и Кашинский Иона (хиротонисован в декабре 1642 г.), Астраханский и Терский Пахомий (хиротонисован в июне 1641 г.), епископ Коломенский Рафаил (хиротонисован в декабре 1618 г.), архимандрит Троице-Сергиевский Адриан (рукоположен в августе 1640 г., питомец, как и Серапион Суздальский, Толгского Пресвятой Богородицы монастыря, где игуменствовал с 1635 г. по 1640 г.) исповедовали традиционные взгляды. Архиепископ Рязанский и Муромский Мисаил (хиротонисован в апреле 1651 г.), ризничий митрополита Никона, считался креатурой нового патриарха. Если вывести за скобки Симеона Тобольского и Пахомия Астраханского, из-за дальности епархий от Москвы крайне редко наезжавших в столицу, то видим, что при форс-мажорных обстоятельствах «боголюбцы» способны делегировать к царю с челобитьем в лучшем случае пять влиятельных духовных лиц (включая И. Неронова), а Никон во главе с собой — семь.