Пятнадцать жизней Гарри Огаста - Норт Клэр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чего же я в самом деле хочу?
Изменить мир – точнее, много разных миров, каждый из которых несет на себе отпечаток в том числе и моего существования? Или, наоборот, не менять ничего?
Я не знаю ответа на этот вопрос.
Незнакомец, похожий на меня как две капли воды, сидит в вагоне поезда, направляющегося в Ленинград.
Глава 35
Историки часто забывают о той роли, которую сыграл во Второй мировой войне Ленинград, и гораздо больше внимания уделяют Сталинградской битве. Многие считают ее поворотным пунктом в ходе всей кампании, и для этого, безусловно, есть основания. Однако не следует преуменьшать роль сражения за Ленинград, красивый город с широкими прямыми улицами и обилием старинных зданий. Этот город пережил блокаду, продолжавшуюся 871 день. Когда-то в нем находилась резиденция русского царя. Затем он стал колыбелью революции. Мне казалось удивительным то, что город во многом сохранил свое прежнее, дореволюционное лицо, хотя его новые районы были застроены с вопиющим архитектурным прагматизмом. История не слишком интересовала советские власти – за исключением тех случаев, когда речь шла об их победах и успехах. Вероятно, в качестве противовеса старорежимным архитектурным излишествам, ликвидировать которые они все же не решились, мраморные фасады домов в центре города были обильно увешаны стандартными коммунистическими лозунгами вроде «Слава КПСС» и «Слава труду».
Ленинградское отделение клуба «Хронос», к моему удивлению, располагалось не в одном из великолепных домов старой части города, а в небольшом, скромном здании, которое находилось за еврейским кладбищем.
– Ольга, – представилась женщина-вахтер. – А вы, должно быть, Гарри? У вас неправильная обувь. Не стойте на пороге, входите!
Ольге было пятьдесят девять лет. Она немного сутулилась. Ее длинные седые волосы доходили до талии. Должно быть, когда-то она была настоящей красавицей. Теперь же казалась карикатурой на женщину. Все двери, выходящие на лестницу, вымощенную зеленой плиткой, были плотно закрыты.
– Это для тепла, – пояснила Ольга.
Был март, и хотя погода стояла холодная, снег на улицах уже начал таять, покрываясь ноздреватой серой коркой. Лед с крыш уже почти сошел, но снег на них еще оставался – зима отступала неохотно.
– У меня есть виски, – сказала Ольга, жестом приглашая меня сесть на стул, стоящий перед электрическим камином. – Но я бы на вашем месте выпила водки.
– Что ж, водка так водка, – сказал я, с облегчением устраиваясь на мягком сиденье.
– Вы говорите по-русски с восточным акцентом. Где вы его приобрели?
– В Комсомольске, – ответил я. – Несколько жизней тому назад.
– Вам лучше говорить с западным акцентом, – с упреком заметила моя собеседница. – Иначе люди начнут задавать вопросы. И еще ваша обувь – она слишком новая. Вот, держите.
В ее руках блеснуло что-то металлическое, и мне на колени упала терка для сыра.
– Вы что, раньше никогда не бывали в России? – с удивлением спросила Ольга. – Вы все делаете неправильно!
– По русскому паспорту – ни разу, – признался я. – Раньше я приезжал сюда с американским паспортом, с британским, с швейцарским, с немецким…
– Это все не то. Ну, давайте же, работайте!
И Ольга указала взглядом на терку, давая понять, что с ее помощью мне следует сделать мою обувь более соответствующей окружающей обстановке.
– Извините, – выдавил я, глядя, как Ольга устраивается напротив меня с бутылкой водки без наклейки и двумя стаканами пугающих размеров. – Я ожидал, что в местном отделении клуба будет более многолюдно. Где все остальные?
– Несколько наших спят наверху. А Маша развлекается с очередным молодым человеком. Я лично этого не одобряю. К сожалению, нынешняя молодежь не умеет строить серьезные отношения. Сейчас все не так, как в прежние времена.
При упоминании о прежних временах в глазах Ольги промелькнуло мечтательное выражение, но она тут же опустила веки и, разливая водку, продолжила меня отчитывать.
– Ваши волосы отвратительны, – заявила она. – Как вы называете этот цвет? Морковный? Вам надо немедленно покраситься в другой.
– Я собирался…
– Документы, по которым вы сюда въехали, сожгите!
– Я их выбросил…
– Вам следовало не выбросить их, а сжечь. Сжечь, понимаете?! Приезжая сюда, вы не должны создавать нам проблем. Народу в клубе совсем мало, но бюрократии столько, что с ума можно сойти!
– Извините за вопрос, но каков статус Ленинградского отделения клуба «Хронос»? – поинтересовался я. – В последний раз, когда я сюда приезжал, в самом разгаре была гласность, но сейчас…
Моя собеседница презрительно фыркнула.
– Клуб, – сказала она, с каждом словом пристукивая донышком бутылки по столу, – находится в дерьме. В добрые старые времена всегда находились такие, кто старался пробиться в руководящие органы – хотя бы для того, чтобы у тех, кто рождается здесь, были друзья в судебной системе. Но теперь… Они без конца ноют: «Все слишком ненадежно, Ольга. Что бы мы ни делали, чью бы сторону ни принимали, мы в любом случае становимся жертвами чистки, а потом нас расстреливают. Так что все напрасно. Если мы не попадаем под чистку в тридцатые годы, это происходит во время войны, а если не во время войны, то при Хрущеве. Нам все это надоело». Вот ведь мерзкие, никчемные создания! У них нет стойкости, вот в чем дело. То и дело канючат: «Мы хотим жить хорошо, Ольга. Мы хотим увидеть мир». Я им говорю: «Вы же русские. Вы можете прожить сотню жизней и не побывать во всех уголках вашей родной страны!» Но они меня даже не понимают. – В голосе моей собеседницы звучало неприкрытое презрение. – Они, видите ли, не хотят тратить время и силы на жизнь в родной стране и эмигрируют. А когда рождаются снова, им опять требуется нянька, которая бы за ними присматривала! Жалкие слизняки.
Я невольно вздрогнул от очередного сильного удара дном бутылки по столу.
– Я здесь единственная, кто хоть что-то делает, кто заботится о тех, кто подает какие-то надежды. Вы знаете о том, что другие отделения клуба присылают в Россию финансовые пожертвования? Парижское, Нью-йоркское, Токийское. Так вот, я установила правило. Если вы забираете кого-нибудь из моих членов клуба, то все деньги, которые зарубежные отделения отправляют в Россию, поступают непосредственно ко мне. Никто не спорит, потому что все знают, что я права. Визиты гостей – единственное интересное событие, больше здесь не происходит ничего, достойного внимания.
– А… вы? – осмелился наконец спросить я. – Расскажите вашу историю.
На миг в глазах Ольги промелькнуло нечто такое, из чего можно было сделать вывод, какой красивой и энергичной женщиной она когда-то была. Но эта искорка почти сразу же погасла.
– Я русская, из дворян. Меня расстреляли в тысяча девятьсот двадцать восьмом году, – сказала она и чуть выпрямилась на стуле. – Большевики выяснили, что мой отец был князем, и заявили, что я должна написать покаянное письмо, признать, что принадлежу к классу эксплуататоров, и отправиться работать в колхоз. Я отказалась. Меня сначала подвергли побоям и пыткам. Но даже когда у меня началось внутреннее кровотечение, я, стоя перед ними, бросила им прямо в лицо: «Я дочь этой прекрасной страны и ни за что и никогда не буду пособницей вашего ужасного режима!» Когда меня расстреливали, это был самый прекрасный момент в моей жизни. – Ольга тихонько вздохнула. – Конечно, сейчас, – снова заговорила она, – я отчасти понимаю большевиков. Надо было пережить революцию, чтобы осознать, как тяжело приходилось голодным крестьянам и каково жилось рабочим, у которых порой не было куска хлеба. Но в тот момент, когда мне, окровавленной с ног до головы, перед расстрелом завязывали глаза, я знала, что я права. Ход истории… Если бы вы знали, сколько я слышала всякой чуши про ход истории!
– Насколько я понимаю, у отделения клуба нет надежных контактов во властных структурах, – сказал я.
Это осложняло мое положение. Впрочем, нельзя сказать, что то, о чем рассказала мне Ольга, стало для меня сюрпризом. Один из немногих уроков, которые я усвоил, работая в разведке, состоял в том, что в описываемый мною период ни у одной разведывательной службы не было хороших, надежных источников информации в советских государственных и партийных органах – как из-за бесконечных чисток, так и из-за просчетов в работе по вербовке агентуры. Даже компания «Уотербрук и Смит» не располагала хорошими связями в России. По этой причине я и рассчитывал некоторым образом на помощь клуба «Хронос».
