Гнёт ее заботы - Тим Пауэрс

Она коснулась выпуклости под платьем, там, где был пистолет, и судорожно улыбнулась. Одновременно она поднялась и с четкостью, которой позавидовал бы даже солдат, промаршировала из вестибюля… тем не менее, несколько мужчин с беспокойством посмотрели ей вслед, а один маленький мальчик расплакался, когда она, словно большие ножницы, прошагала мимо.

Лишь когда опустилась ночь, Кроуфорд начал ощущать утрату холодной женщины.

Вначале он не мог понять, что его беспокоит ― он думал, что это ритмичные удары наконечника рапиры Байрона по деревянному силуэту на стене столовой, но когда он вышел с вином на балкон и взглянул вниз на темнеющее озеро, казалось, что даже щебет птиц и дуновения ветра, доносящиеся из фруктового сада, приводили его в нервное напряжение. Он осушил бокал и вернулся обратно за бутылкой. Еще дважды он наполнял и опустошал бокал и к концу уже знал, что ему нужно не опьянение. Не был он так же и голоден, и не больше обычного был обеспокоен сложившейся ситуацией.

Он стоял, прислонившись к ограждению, чувствуя как что-то все больше и больше на него давит, и гадал, не было ли его напряжение вызвано обычным сексуальным воздержанием… а затем осознал, что его на самом деле гложет. Он потерял ее, ее и ту оргазменную амнезию, что в течение трех недель освобождала его от невыносимых воспоминаний о лодке в бешеных волнах прибоя, о горящем доме и о немыслимо изуродованном теле на кровати.

Но она ушла и запретила преследовать ее… и в любом случае, он сам не хочет гнаться за нею. Он поклялся себе, что не хочет.

Впервые за долгое время он подумал о Джулии, о том сколь сокрушительное поражение он потерпел в деле ее отмщения ― он, святый Боже, он спал с ее убийцей, а затем сказал Шелли, что не особенно опечален тем, как все обернулось.

По перилам начал накрапывать дождик, холодными каплями покалывая тыльные стороны ладоней. Он засунул их в карманы пальто, и пальцы правой руки сомкнулись вокруг какого-то небольшого, шершавого объекта. Внезапно налетевший ветер отбросил со лба мокрые волосы. Он вытащил предмет наружу и повертел, пытаясь понять, что это было. Но лишь когда вдали, по ту сторону озера, ослепительно сверкнула молния, он узнал древний проржавевший гвоздь, который он вытащил из деревянного лица девять дней назад. Шляпка гвоздя была достаточно широкой и плоской, чтобы его можно было поставить на перила с острием, устремленным к небу.

Он простер правую руку, словно собирался положить ее на библию для принятия присяги, а затем опустил, пока холодное острие не вдавилось в ладонь.

Очень медленно он надавил вниз и почувствовал, как болезненно натянулась кожа, а затем внезапно уступила. К тому времени как чья-то рука хлопнула снизу по его предплечью, подбросив его руку вверх и послав крутящийся гвоздь в темноту, он уже чувствовал, как железо исследовало область между пястными костями.

Он повернулся и увидел стоящего позади Байрона, темным силуэтом вырисовывающегося на фоне желтого свечения окон. Байрон сунул рапиру под мышку, и колокол-гарда и эфес покачивались перед ним, создавая впечатление, что его пронзили насквозь.

― Нет, мой друг, поверьте мне, вам просто нужно набраться терпения, ― тихо сказал Байрон, беря Кроуфорда под левый локоть и направляя его к дверям. ― Уверяю вас, подождите лишь немного, и этот мир освежует вас так, как вам и не снилось.

Очутившись внутри, Байрон бросил рапиру на кушетку и разлил вино в два свежих бокала. Несколько собак забрели в комнату с высокими потолками, преследуемые по пятам одной из прирученных обезьянок Байрона. Внимания на них никто не обращал, так что животные начали разбрасывать диванные подушки.

― За что ты себя наказывал? ― непринужденным тоном спросил Байрон, протягивая Кроуфорду бокал.

Кроуфорд принял его правой рукой, и кровь незамедлительно покрыла его основание и незамеченной скользнула по его рукаву. Он обдумывал ответ, пока пил. ― За те смерти, которым я ничем не сумел помешать, ― ответил он, в конце концов.

Байрон усмехнулся, но в этом чувствовалось столько личной горечи, что Кроуфорд не посмел обижаться. ― Близких тебе людей?

― Брата… жены и… жены. ― Кроуфорд глубоко прерывисто вздохнул. ― Да уж. Видеть как это существо, этот вампир отступает… все равно, что видеть, как отступает прилив от ощетинившейся рифами, коварной береговой линии. Жуткие древние скелеты и остовы кораблей, обезображенные неумолимой смертью, обнажаются перед солнцем и воздухом, и в этот миг ты, кажется, предпочел бы скорее утонуть в волнах прилива, чем жить, чтобы продолжать видеть эти ужасные вещи.

― Ты беглец?

Кроуфорд собирался солгать, но затем решил, что временами один беглец должен доверять другому. Он кивнул.

― И на самом деле доктор?

Кроуфорд кивнул снова. ― Эта ветеринарная история, да и личность Майкла Айкмэна всего лишь… маскировка. Мое настоящее имя…

Байрон покачал головой. ― Мне это не нужно.

Обезьяна схватила обе подушки и взобралась на спинку кушетки, к шумному возмущению собак. В комнату вошел высокий, крепкий мужчина, оглядел царивший вокруг беспорядок и направился к кушетке.

― Черт возьми, Байрон, ну и адский же зверинец ты здесь устроил! ― прокричал он, вынужденный повысить голос, так как обезьяна шумно протестовала против его попыток забрать подушку.

― Ну, это не новость, Хобби, ― ответил Байрон. ― Спроси любого туриста в д'Англетер. Он хромая приблизился к столу, налил третий бокал и протянул его новоприбывшему. ― Это мой новый врач, к слову сказать. Майкл, это Джон Кэм Хобхауз. Джон, Майкл Айкмэн.

― Неужели, наконец-то, избавился от этого идиота Полидори? Что ж, поздравляю! Хобхауз вырвал подушки из обезьяньей хватки и бросил их в открытый дверной проем. Животные, образовав сумасшедшую свалку, устремились за ними, и в комнате сразу же стало намного спокойнее. Он принял бокал, сел на кушетку и пристально посмотрел на Кроуфорда. ― Пишите стихи? Может быть Драмы?

Этот внезапный вопрос удивил Кроуфорда, так как за минувшие два месяца он не раз обнаруживал себя слагающим в уме стихи ― это всегда случалось ночью, в полусонном забытьи, предваряющем сон, и происходило самопроизвольно, словно подергивание конечностей, когда снится падение. Тем не менее, он не записал ни одной строчки, так что сейчас с чистой совестью покачал головой. ― Только не я.

― Хвала небесам!

― Хобхаус всегда на меня положительно влиял, ― заметил Байрон. ― Он помогал мне избегать скандалов, когда мы учились в Кембридже, а две недели назад приехал сюда прямиком из Англии, просто чтобы прогнать отсюда Клэр Клэрмонт.

Хобхаус рассмеялся. ― Я польщен, что мое появление произвело такой эффект.

Хобби даже был шафером на моей свадьбе, и, конечно, не его вина, что мне выпало жениться на современной Клитемнестре[139].

Кроуфорд припомнил, что в Орестее Эсхила[140], Клитемнестра была женой и убийцей Агамемнона. ― Некоторым из нас не стоит даже думать о женитьбе, ― с улыбкой сказал он.

Байрон резко взглянул на него. Помолчав мгновение, он сказал, ― Я почти готов покинуть Швейцарию… и отправиться на юг, в Италию. Что ты об этом думаешь?

Мысль об этом вызвала у Кроуфорда неясное тревожное чувство, как, казалось, и предполагал Байрон. ― Я… не знаю, ― ответил Кроуфорд. Он бросил взгляд в раскинувшуюся за окном ночь. Первой его мыслью было: «я не могу, она будет искать меня здесь, когда вернется назад».

Его лицо покраснело, когда он осознал это, и он снова напомнил себе, что хочет от нее освободиться ― действительно хочет остаться здесь на некоторое время, чтобы проверить идею Байрона, что оковы нефелимов могут быть сброшены в наивысшей точке Альп.

― Но прежде, чем мы уедем, ― продолжил Байрон, ― я хочу устроить тур по Бернским Альпам. Недавно мы с Хобхаусом и еще одним моим другом провели день на Мон Блан, но я так и не почувствовал, что свел… целительное знакомство с этими горами. Он подмигнул Кроуфорду, словно бы намекая, что в его словах таился смысл, предназначенный только для него. ― Хобхаус сказал мне, что готов отправиться хоть сейчас ― а ты что скажешь?

Кроуфорд облегченно выдохнул. ― Согласен, ― ответил он, стараясь говорить непринужденно.

Байрон кивнул. ― Ты мудрее, чем Шелли. Я думаю единственный способ избавиться от сирен ― это ответить на зов, отправиться прямо в их до-Адамовы замки, а за тем милостью Божьей вернуться обратно живым и здоровым. Вернуться назад, не сделав этого, все равно что… примириться с болезнью, вместо того чтобы получить исцеление.

Хобхаус приглушенно фыркнул, так как очевидно решил, что это отрывок из какой-то очередной поэтической бессмыслицы, но Кроуфорд, который кое-что знал о болезни и исцелении, поежился и отхлебнул вина.