Небо остается чистым. Записки военного летчика. - Сергей Луганский

В землянке Иван Лавриненко налил мне кружку спирта, которым летчики неизменно запасались (все-таки разрядка для нервов после боя!), приготовил нехитрую закуску. Я медленно выпил спирт и долго сидел с опущенной головой. Скверно, тяжело было на душе, будто все виденное и пережитое – неравный бой, гибель друзей, незабываемая картина беженцев,- все это навалилось разом. Так я сидел долго. Иван Лавриненко молча сновал по землянке, куда-то уходил, что-то приносил и ставил на стол.

– Ну, как вы тут?- спросил я, отодвигая от себя тарелку.

– Да как…- откликнулся Иван.- Все так же.

Он всегда был немногословен. Лицо его с резкими скулами, казалось, еще больше похудело. Он незаметно приглядывался ко мне, пытаясь понять, не ранен ли я.

Вытянув ноющие ноги под столом, я поинтересовался

– Ребята все где?

– Где? Там.

Оно и в самом деле: что было спрашивать? Летчикам не выпадало ни одной минуты передышки. Едва сядут, заправятся и — снова в воздух.

Тихо в землянке, сумрачно. Где-то далеко слышится гул моторов. Мы молчим. Иван Лавриненко сочувственно смотрит на меня и вздыхает. Заговорить первым он не решается.

– Знаешь, Иван Иванович,- пожаловался я,- никогда еще так жарко не было, как сегодня… Как сейчас.

Вместо ответа техник разразился бранью: накипело. Он замысловато честил и Гитлера и его подручных, призывая на их головы все существующие на свете кары, но, между прочим, высказал опасение, как бы в дальнейшем не пришлось еще труднее, еще жарче. Спорить с ним не было смысла: каждый понимал, что после Дона немцы вырвались на оперативный простор и следующим серьезным рубежом нашей обороны будет только Волга.

НА БЕРЕГУ ВОЛГИ

Битва за Сталинград началась примерно с середины июля 1942 года.

После тяжелых боев 6-я пехотная и 4-я танковая немецкие армии вошли в излучину Дона и стали развивать наступление к Волге. На реке Чир немецкие полчища встретились с подразделениями нашей 62 армии. Начались затяжные бои. Советские войска отходили к Сталинграду.

Ожесточенные сражения разгорелись не только на земле, но и в воздухе. На поддержку своих наземных войск гитлеровцы бросили лучшие силы своей авиации, в частности 4-й воздушный флот Рихтгофена. На этом направлении немцы сосредоточили более 1200 самолетов. Они превосходили в количественном отношении нашу авиацию в три-четыре раза.

Массированными ударами сотен самолетов враг рассчитывал полностью уничтожить нашу авиацию на сталинградском направлении, подавить волю к сопротивлению защитников города-героя. Немецкое командование использовало все виды своей авиации. Но главным его воздушным оружием были бомбардировочные части. Чтобы обеспечить безнаказанную работу своих бомбардировщиков в районе Волги, подавить нашу авиацию и удержать господство в воздухе, были переброшены из Германии части, укомплектованные лучшими летчиками-истребителями.

Нужно сказать, что немецкие асы нанесли большой урон нашей истребительной авиации. Положение под Сталинградом создавалось чрезвычайно тяжелое.

В один из жарких дней начала осени, когда Сталинградское сражение разворачивалось в полную силу, мы подучили приказ прибыть в штаб фронта.

Маленький кургузый автобус везет нас по разбитой пыльной дороге. Окна в автобусе открыты, и в лицо пышет жаром раскаленной степи, пылью. По обе стороны дороги простирается степь, раздольное русское Заволжье. Война дошла и сюда. Глаз привычно скользит по примелькавшимся приметам военного времени.

Приказ явиться в штаб фронта прибыл неожиданно. У летчиков в те дни было по горло работы, и вызов к большому начальству породил массу предположений. Но толком никто ничего не знал.

По дорогам тянулась техника, автобус то и дело обгонял усталые колонны войск. Солдаты, запыленные, почерневшие от солнца, с постоянной настороженностью посматривали на небо. Чем ближе к Волге, тем явственней нарастал гул канонады. Солдаты при звуках недалекого боя подтягивались, у них словно пропадала усталость. Мы же, летчики, к этому гулу уже привыкли: он не прекращался ни днем, ни ночью.

Пыль, постоянный полог пыли висел над степными дорогами. Дождей давно не было, и, кажется, все вокруг стало однообразно серым: колонны танков, пожухлая трава, лица людей. Даже постоянный гул канонады сделался каким-то уныло надоевшим.

Третий месяц продолжалась беспримерная в истории войн битва на Волге. Третий месяц у стен героического города на великой русской реке перемалываются отборные войска гитлеровского рейха. «Этот город,- писал впоследствии западногерманский историк В. Герлиц,- впитал потоки лучшей немецкой крови и превратился постепенно в Верден восточного похода».

От пыли нет спасения и в автобусе. Она незаметно покрывает всех серым налетом, начинает скрипеть на зубах. От нечего делать пытаемся угадать, зачем нас вызывают в штаб фронта. Кто-то высказывает предположение, что будут вручаться награды. Но ему тут же возражают – в такое горячее время едва ли будут отрывать от дела столько людей. Нет, причина в чем-то другом.

А время действительно горячее. Намного уступая противнику в качестве самолетов, советская авиация вела неравную борьбу. Летчикам нашей 8-й воздушной армии приходилось действовать с невероятным напряжением. Мы вступали в бой часто в невыгодных для себя условиях, несли потери, но причиняли чувствительный урон и фашистской авиации.

Советское командование делало все, чтобы усилить группировку нашей авиации. Благодаря героическим усилиям тружеников тыла, авиационная промышленность наращивала выпуск боевых самолетов. Новые авиационные части, подготовленные в запасных полках, немедленно направлялись на фронт. Так прибыла на Волгу и сразу же включилась в сражение 16-я воздушная армия под командованием генерала С. И. Руденко.

Штаб фронта помещался в просторном, хорошо оборудованном блиндаже. Нас поторапливали. Мы на ходу почистились,- стряхнули пыль с гимнастерок, об колено выхлопали пилотки.

Перед тем как спуститься в блиндаж, мы обратили внимание, что по дороге, ведущей к штабу, бешено мчится военная машина. Густой шлейф пыли тянулся следом и долго висел в воздухе. Какой-то военный, привстав с сиденья, держался за плечо шофера и с нетерпением приготовился выскочить. Не сбавляя скорости, машина неслась прямо на штабной блиндаж. Военный спрыгнул на ходу, и не успела машина затормозить, как он скрылся в штабе. В его поспешности было что-то тревожное. Во всяком случае, ясно было, что привез он какие-то срочные вести.

Мы замешкались у входа, давая возможность приехавшему сообщить свои вести. Однако аккуратный, с иголочки одетый штабной работник заторопил нас: