Я и мои истинные - Яна Арская

Драка вышла эффектной и кровавой. Трансформироваться запрещали правила, что слегка уравняло хищников с буйными травоядными. Рев стоял до небес.

Сначала я беспокоилась за дочь, но очевидно Зира давно привыкла к подобным зрелищам. Она даже завязала разговор с одним волчонком (тот не верил своему счастью), отвернувшись от сцены.

Прошло несколько боев. Больше всего впечатляли инемоны, чьи тела были способны нарастить массу в мгновение ока и обрушиться этим весом на врага.

Фир вдруг не коснулся моего локтя:

— Госпожа, вы должны обратить внимание на правый угол. Там стоят росомахи.

— Они снова посетили столицу? Ветреный клан, но не буду врать — драки их стихия.

— Нет, госпожа, я про другое. Среди них ваш сын.

Вгляделась в пеструю толпу полуголых мужчин.

Боже, вы шутите?

Фауст, которого пару часов назад отправили на занятия в абканат, сейчас поднимался по узким ступеням наверх. Оставшиеся позади росомахи подбадривали его выкриками. А на огороженной площадке, усыпанной песком, ждал лучший воин Багрота, молодой лев с невероятно широкими плечами и бугристым шрамом через всю грудь…

Это самоубийство.

28

— Фир, следи за Зирой!

Я бешеной кошкой металась из стороны в сторону. Волки толпились в проходах, мешая пройти.

— Бета-оборотень против дельты? — рявкнула. — Против подростка? Кто допустил подобное, куда вы смотрели?!

— Так он же росомаха…

— Мы не можем вас отпустить, матушка, опасно.

— Живо разыщите моего мужа! Это приказ!

Перед глазами все побелело. Я сдавила голову ладонями. Думай, думай… Начну кричать с места — вряд ли расслышат, а сын не снесет позора.

Он никогда не простит тебя за подобное унижение…

… но и медлить недопустимо, они уже стоят напротив друг друга, и Фауст едва достигает груди этого голиафоподобного великана. Сын взвинчен до предела. Челюсти сжаты, кожа на щеках побелела. Он готовится к битве если не насмерть, то близко к этому — росомахи не отступают перед опасностями.

Вот что самое плохое.

— Выпустите ее, — Фиралис в очередной раз меня спасает. Расталкивает оборотней, встает рядом с ничего не понимающей Зирой и говорит: — Если не успеете вмешаться официально, я прикрою мальчика. У меня есть метательные ножи.

Лечу вдоль трибун. Только бы успеть. Фениксы не говорили о потерях, они бы точно увидели, они бы точно… Только я спрашивала о Зире. Все мысли занимала она, мое потерянное дитя. А о Фаусте, здоровом, близком и понятном, думать было некогда.

Очередной поворот.

Ищу глазами судью, но уши опаляет вой толпы. Зрители беснуются. От арены воняет кровью — прошлая битва прошла неудачно. Теперь русал на больничной койке, как и многие другие до него. Но с Фаустом пока все хорошо: лев слишком массивен, ему сложно попасть по юркому противнику. Он даже умудрился лишится кончика хвоста.

Пожилой антропоморфный волк в судейской повязке — кажется, Расс — часто моргает, слушая мой срывающийся голос. До него не доходит, почему этот бой нужно остановить. Все же добровольно. Никого силком не тащили.

Росомахи давно просились поучаствовать, а тут так удачно подвернулся шанс.

— ВОООААА! — оборачиваюсь и спустя бесконечно длинное мгновение понимаю — в этот раз не повезло. Не увернулся. Громадная лапа держит Фауста за горло над землей, давит, сжимает до хруста. Из груди рвется не крик, вой раненного зверя.

Не смей! Не смей трогать моего ребенка!

Все меняется за долю секунды. Харрук, которого по моему приказу выдернули с поста охраны, опережает и меня, и отвлекшегося на спор императора, который, наконец, сообразил посмотреть вниз. В один рывок мой муж проносится мимо их ложи, с рыком взлетает на помост…

Хрясь.

— Что здесь происходит? — гневный голос Аттиса тонет в разочарованном стоне зрителей.

Харрук с трудом отталкивает бойца Багрота от себя. Тот распален и не видит разницы между мускулистым, развитым не по годам мальчишкой, бросившим ему вызов, и матерым хищником, вставшим на пути. Я пробегаю мимо них, едва ли понимая, как это опасно — оказаться между двумя подобными существами.

Фауст лежит у самого края площадки. Рука вывихнута, грудь неровно вздымается, лицо залито кровью. Он еще пытается встать.

— Мама… уйди! — у него хватает сил на крик. — Я должен… слышишь, должен!

Кажется, я сорвала голос. Вместо слов с губ срываются злые хрипы, а по щекам текут слезы.

Дурень. Какой же дурень.

— Бой окончен, — рычит позади Харрук. — Или хочешь, чтобы тебя по частям выносили, боец?!

Угроза вполне реальная — сейчас моему мужу не до хороших манер. Молодой лев настроен завершить начатое, это дело чести. На рубленном темнокожем лице виднеется что-то красное, прямо вокруг рта.

Кровь моего сына.

Понимание этого дается тяжело. Нечто первобытное, очень злое просыпается внутри и мечется, царапаясь несуществующими когтями. Хочет убить каждого, кто причастен к случившемуся. Фауст дергается в моих руках, он вот-вот потеряет сознание, а лекари еще так далеко…

Сквозь биение собственного сердца слышу Шиасада-ан-Маару. Он звучит словно сквозь толщу воды. Далекий, но неизменно ядовитый:

— Женщины Шаа окончательно себя распустили. Вот к чему приводит излишек свободы — на свет рождаются мужественные дочери и слабые ничтожные сыновья. Что за жалкое зрелище!

Каин… Не смей!

Хрясь.

Абсолютно все умолкают, будто не веря своим глазам. Эффект подобен взрыву настоящей бомбы. Я также поднимаю взгляд и вижу раскрасневшегося взбешенного Аттиса, заносящего кулак, чтобы врезать королю в челюсть во второй раз.

29. Глава про неожиданные просьбы и странные сны

Через приоткрытые створки был виден мост, ведущий к центральным воротам сада дворцов. Хотя виден — сильно сказано. Из-за столпотворения искусное строение из красного дерева почти целиком закрыли собой возмущенные оборотни. Сколько же от них шума!

— И что теперь будет? Багрот