Стрелок - Стивен Кинг

Стрелок кивнул мальчику.

— Недурно.

Довольный Джейк зарделся и молча протянул обратно кремень и кресало.

Пока рагу готовилось, стрелок воспользовался последним светом дня и вернулся в ивовую рощу. Возле первого же озерца он принялся подрубать жесткие виноградные лозы, росшие у болотистого края воды. Позже, когда костер прогорит до углей, а Джейк заснет, Роланд собирался сплести из них канаты, которые впоследствии могли бы оказаться небесполезными. Однако ему почему-то не казалось, что восхождение окажется особенно трудным. Им владело предчувствие ожидающей их участи, которое он больше уже не считал странным.

Стрелок нес лозы обратно в лагерь, где ждал Джейк, а они истекали зеленым соком, пачкая ему руки.

Поднявшись вместе с солнцем, путники в полчаса собрались. Стрелок надеялся подстрелить на лугу, где кормились кролики, еще одного зверька, но времени было в обрез, а кролики все не показывались. Узел с оставшейся снедью был теперь таким маленьким и легким, что его без труда нес Джейк. Он окреп, этот мальчик, и заметно. Стрелок нес свежую воду, набранную из ручья. Вокруг пояса он обвязал три сплетенных из виноградной лозы веревки.

Они обошли каменное кольцо, держась на почтительном расстоянии (стрелок опасался, как бы к мальчику не вернулся прежний страх, но, когда они проходили по каменистому склону над поляной, Джейк лишь мимоходом скользнул по ней взглядом и засмотрелся на птицу, парившую с подветренной стороны). Довольно скоро деревья начали утрачивать высоту и пышность. Стволы сделались искривленными, перекрученными, а корни будто боролись с землей в мучительной охоте за влагой.

— Все такое старое, — хмуро сказал Джейк, когда они остановились перевести дух. — Ничего молодого тут нету, что ли?

Стрелок улыбнулся и ткнул Джейка локтем в бок.

— Ты, — сказал он.

— Подниматься наверх будет трудно?

Стрелок с любопытством посмотрел на мальчика.

— Горы высоки. Разве по-твоему подъем не будет тяжелым?

В ответ Джейк повел на него помрачневшими озадаченными глазами.

— Нет.

Они пошли дальше.

Солнце взобралось в зенит и вскоре миновало его, вернув путникам тени — кажется, за все время их перехода через пустыню оно ни разу не покидало высшей точки своего дневного пути столь поспешно. Земля поднималась в гору, из нее подлокотниками утонувших в грунте исполинских кресел выступали каменные карнизы. Трава теперь была желтой, увядшей. Наконец, прямо на дороге очутилась похожая на дымоход глубокая расселина и, чтобы обойти ее и оказаться выше, стрелок с мальчиком вскарабкались на невысокий пригорок из слоящегося камня. Образовавшиеся в древнем граните разломы походили на ступени, так что, как и подсказывало обоим чутье, преодолеть короткий склон оказалось нетрудно. На вершине, на клочке в четыре фута шириной, они остановились, глядя в ту сторону, откуда пришли — за уклон, в пустыню, которая огромной желтой лапой свернулась вокруг нагорья. Еще дальше песок, отражавший свет подобно слепящему белому экрану, отступал в тусклые волны поднимавшегося от земли горячего воздуха. С легким изумлением стрелок понял, что пустыня чуть не убила его. Из непривычной прохлады того места, где они с мальчиком стояли, она казалась безусловно грозной, но не гибельной.

Вернувшись к делу, они продолжили восхождение, то карабкаясь через беспорядочные нагромождения валунов, то чуть ли не ползком продвигаясь по плоским каменным скатам со сверкающими вкраплениями кварца и слюды. На ощупь камень был приятно теплым, определенно теплее, чем воздух. Под вечер стрелок расслышал слабый гром. Однако уходившая в небо горная цепь не давала увидеть идущий на той стороне дождь.

Когда тени начали наливаться лиловой синевой, путники устроили привал под бровкой каменного уступа. Закрепив попону вверху и внизу, стрелок соорудил нечто вроде односкатной лачуги. Они уселись у входа и стали смотреть в небо, разостлавшее над землей свой плащ. Джейк свесил ноги с обрыва. Сворачивая вечернюю самокрутку, стрелок не без юмора поглядывал на мальчика.

— Не ворочайся во сне, — сказал он, — не то можешь проснуться в пекле.

— Не буду, — серьезно ответил Джейк. — Мама говорит… — Он осекся.

— Что же она говорит?

— Что я сплю, как убитый, — закончил Джейк. Он посмотрел на стрелка, и тот увидел, что губы парнишки дрожат от усилий сдержать слезы. Просто мальчик, подумал Роланд, и его точно ломиком пронзила боль — так, бывает, ломит лоб от излишка холодной воды. Просто мальчик. За что? Почему? Глупый вопрос. Когда уязвленный духовно или телесно мальчик выкрикивал эти слова Корту, Корт — старая, покрытая шрамами боевая машина, чьей работой было обучать сыновей стрелков началам того, что им непременно следовало знать, — отвечал: Потому что «потому» кончается на «у». «У» — буква кривая, ее не выпрямишь… неважно, почему, подымайся, обалдуй! Подымайся! День еще молод!

— Почему я здесь? — спросил Джейк. — Почему я забыл все, что было раньше?

— Потому, что человек в черном притащил тебя сюда, — сказал стрелок. — А еще из-за Башни. Там, где стоит Башня, находится… что-то вроде силового нексуса. Во времени.

— Я этого не понимаю!

— Я тоже, — сказал стрелок. — Но ведь что-то происходило и раньше. Именно в мое время. «Мир сдвинулся с места», как говорится… говорилось. Но теперь он набрал скорость. Что-то случилось со временем.

Они сидели и молчали. Слабый, но резковатый ветерок покусывал их за ноги и где-то в расселине скалы глухо гудел: вууууууу!

— Вы откуда? — спросил Джейк.

— Из земли, которой больше нет. Тебе знакома Библия?

— Иисус и Моисей. Само собой.

Стрелок улыбнулся.

— Вот-вот. У моей родины было библейское имя — она звалась Новый Ханаан. Край молока и меда. Считалось, будто в библейском Ханаане рос такой крупный виноград, что одну кисть приходилось нести на шесте двоим. Такой мы, конечно, не выращивали, но земля наша была плодородной.

— Я знаю про Одиссея, — с заминкой сказал Джейк. — Он из Библии?

— Может быть, — ответил стрелок. — Нынче Писание утрачено — все, кроме тех отрывков, какие меня заставили заучить.

— Но другие…

— Нет других, — перебил стрелок. — Я последний.

Вставала тонкая ущербная луна. Прищурившись, она опустила пристальный взгляд к нагромождению скал, где сидели стрелок с мальчиком.

— Она была красивая? Ваша страна… ваша земля?

— Она была прекрасна, — рассеянно отозвался стрелок. — Поля, реки, утренние туманы. Впрочем, это всего-навсего внешние красоты. Так, бывало, говорила моя матушка… настоящая красота, говорила она, — лишь порядок, любовь и свет.