Повести. Рассказы - Лу Синь

«Мятеж? Интересно… Придут революционеры рядами, в белых шлемах и белых панцирях… в руках у них стальные мечи и стальные плети, бомбы, заморские пушки, трезубцы, пики с крюками. Они подойдут к храму и позовут: „Идем с нами, А-кью! Идем с нами!“ И он пойдет… Вот когда можно будет посмеяться над вэйчжуанцами. Все мужчины и женщины толпой станут на колени и начнут молить: „Пощади, А-кью!“ Но кто их будет слушать! Первым делом надо уничтожить Маленького Дэна и почтенного Чжао, а еще сюцая с Поддельным заморским чертом… Кого же оставить в живых? Пожалуй, Бородатого Вана… Впрочем, и его жалеть нечего…

А вещи? Прямо пойти и открыть сундуки!.. Драгоценности, деньги, заморские ткани… Перетащить в храм сначала кровать жены сюцая, отличную кровать нинбоского образца,[145] потом столы и стулья из дома Цяня… можно и от Чжао!.. Сам он и пальцем не шевельнет — пусть все перетащит Маленький Дэн, да попроворнее, не то получит оплеуху…

Сестра Чжао Сы-чэна — уродина… А вот дочка тетушки Цзоу Седьмой… подрастет — тогда и поговорим! Жена Поддельного заморского черта? Тьфу, дрянь, спит с бескосым мужчиной!.. У жены сюцая — на веке шрам… У-ма что-то давно не видно, куда это она запропастилась?.. Жаль, ноги у нее чересчур велики…» Так и не обдумав все до конца, А-кью захрапел. Свеча весом в четверть фунта успела обгореть лишь на полвершка и теперь освещала ровным красным пламенем его открытый рот.

— Хо-хо! — вдруг вскрикнул А-кью и, приподнявшись, быстро посмотрел по сторонам. Но, увидев горящую свечу, снова лег и уснул.

На другой день А-кью встал очень поздно. Выйдя на улицу, он увидел, что вокруг ничего не изменилось. В желудке у него по-прежнему было пусто. Попытался что-то придумать, но безуспешно. Потом вдруг, то ли с умыслом, то ли просто так, зашагал к обители «Спокойствие и Очищение».

У монастыря с его белой стеной и черными лакированными воротами царила такая же тишина, как и в прошлый раз, весною. Подумав, А-кью подошел к воротам и постучал. Залаял пес. Тогда А-кью быстро собрал обломки кирпича и стал стучать сильнее. И лишь когда черный лак покрылся царапинами, за воротами послышались шаги.

Зажав в руке кирпич и расставив ноги, А-кью приготовился к сражению с большим черным псом, но пес не выскочил. Сквозь приоткрывшиеся ворота А-кью увидел старую монахиню.

— Ты зачем опять пришел? — испуганно спросила она.

— Теперь революция… ты знаешь? — пробормотал А-кью.

— Революция! У нас уже совершили революцию… Что еще вы хотите здесь изменить? — Глаза у монахини покраснели.

— Как так? — удивился А-кью.

— Разве ты не знаешь, что к нам уже приходили и все изменили?

— Кто приходил? — Он еще больше удивился.

— Сюцай с Поддельным заморским чертом.

От неожиданности А-кью опешил, монахиня же, заметив, что пыл его несколько поостыл, быстро захлопнула ворота. А-кью снова налег на ворота, но они не поддавались, постучал — никто не отозвался.

Все события, как оказалось, произошли здесь еще утром. Сюцай был в курсе всех новостей и, проведав, что революционеры ночью заняли город, поспешил закрутить на макушке косу и спозаранку отправился к заморскому черту — Цяню. Прежде они не ладили, но с наступлением эпохи «всеобщего обновления»[146] быстро поняли друг друга, приспособились и договорились заняться революцией сообща.

Они долго думали и, наконец, сообразили, что в первую очередь надо уничтожить драконову таблицу с надписью: «Десять тысяч лет и еще десять тысяч по десять тысяч лет императору!», хранившуюся в обители «Спокойствие и Очищение». И тут же отправились в монастырь совершать революцию.

Вздумавшую было сопротивляться и протестовать старую монахиню они сочли маньчжурским правительством и порядком поколотили. Придя в себя после их ухода, она увидела на полу сломанную драконову таблицу, а также обнаружила, что исчезла бронзовая курильница времен Сюань-дэ,[147] стоявшая перед алтарем богини Гуаньинь.

Обо всем этом А-кью узнал слишком поздно. Он очень жалел, что проспал, и возмущался тем, что его не позвали.

«Неужели, — думал он, — они еще не знают, что я решил переметнуться к революционерам?»

Жители Вэйчжуана постепенно успокоились. Судя по доходившим до них новостям после захвата города революционерами, ничего особенного там не произошло. Над солдатами стоял все тот же командир. Начальник уезда тоже был прежний, изменилось только его звание. Кем-то пошел служить и господин цзюйжэнь. В новых чинах вэйчжуанцы не разбирались. Пугало только одно: несколько плохих революционеров на другой же день стали отрезать мужчинам косы. Говорили, что от них пострадал лодочник Ци-цзинь[148] из соседней деревни — остался без косы и потерял человеческий облик. И все же это нельзя было счесть жестоким террором, так как вэйчжуанцы редко ездили в город, а кто собрался туда, сразу же отменил свое решение, чтобы не подвергать себя опасности. Например, А-кью, узнав такую новость, сразу же оставил мысль проведать в городе старых друзей.

Тем не менее нельзя утверждать, что в Вэйчжуане ничего не изменилось. Через несколько дней возросло число вэйчжуанцев, закрутивших косы на макушке;[149] причем, как уже говорилось выше, первым сделал это, конечно, сюцай; за ним последовали Чжао Сы-чэнь, Чжао Бай-янь, а потом уже и А-кью. В летний зной и раньше все закручивали косы или связывали их узлом, но никому это не казалось странным. Однако теперь, когда стояла глубокая осень, такое несвоевременное выполнение летних правил следовало считать настоящим героизмом. Словом, было бы несправедливым утверждать, что революция никак не отразилась на Вэйчжуане.

И когда Чжао Сы-чэнь шествовал по улице с голым затылком, прохожие громко кричали:

— Смотрите! Революционер идет!..

Эти возгласы вызывали у А-кью острую зависть. Узнав потрясающую новость, что сюцай закрутил косу на макушке, А-кью и подумать не мог, что последует его примеру. Но после встречи с Чжао Сы-чэнем он решил, что такое нововведение достойно подражания. С помощью бамбуковой палочки для еды он закрутил свою косу на макушке и после долгих колебаний собрался наконец с духом и храбро вышел на улицу.

Но прохожие ничего не кричали, лишь молча на него смотрели. А-кью сперва был огорчен, потом рассердился. В последнее время он легко выходил из себя, хотя жизнь его не стала хуже, чем была до революции. Все держались с ним почтительно, хозяин винной лавки не требовал наличных денег. И все же А-кью испытывал разочарование: он ждал от революции гораздо больше! В довершение всего он встретил Маленького Дэна и чуть не лопнул от злости.

Маленький Дэн тоже закрутил косу на макушке и, представьте себе, тоже с помощью бамбуковой палочки. А-кью никак не ожидал от Маленького Дэна такой наглости и решил его проучить. Да что он такое, этот Маленький Дэн? А-кью так и подмывало наброситься на него, сломать его бамбуковую палочку, спустить косу и надавать пощечин за то, что он забыл о своем ничтожном происхождении и посмел сделаться революционером. Но, поразмыслив немного, А-кью простил Маленькому Дэну его дерзость, только смерил его гневным взглядом и сплюнул.

За последние дни в городе побывал только один Поддельный заморский черт. Сюцай, помня о сундуках, оставленных у него в доме на хранение, тоже хотел нанести визит господину цзюйжэню, но побоялся лишиться своей закрученной косы и не поехал. Он написал письмо в форме «желтого зонтика»[150] и поручил Поддельному заморскому черту передать его цзюйжэню. Еще он попросил у Поддельного заморского черта личную рекомендацию для вступления в партию свободы. Когда Поддельный заморский черт вернулся, он взял с сюцая четыре юаня, а сюцай получил серебряный значок в виде персика и нацепил его себе на грудь. Все вэйчжуанцы были потрясены и говорили, что значок партии «кунжутного масла»,[151] пожалуй, не менее почетен, чем звание ханьлиня.[152] На этот раз почтенный Чжао удостоился еще большего уважения, чем когда его сын стал сюцаем. Он сильно возгордился, стал всех презирать, а А-кью вообще не замечал.

А-кью все это раздражало. Он давно чувствовал себя одиноким, а когда услышал о «серебряном персике» сюцая, сразу понял: чтобы стать революционером, мало заявить, что присоединяешься к революции и закрутить косу. Самое главное — завести знакомство с революционерами, а он за всю свою жизнь видел только двух: того, которому в городе — ш-ша! — отрубили голову, и этого Поддельного заморского черта. У А-кью не было выбора, и он решил немедленно пойти к Поддельному заморскому черту посоветоваться.

Ворота в доме семьи Цянь были открыты. А-кью осторожно вошел и сразу испугался. Посреди двора, весь в черном, вероятно в заморском костюме, стоял Поддельный заморский черт. На груди у него красовался «серебряный персик», в руке была палка, которую А-кью когда-то испробовал на себе. Успевшие подрасти распущенные волосы Поддельного заморского черта делали его похожим на праведника Лю Хая.[153] Против него стояли Чжао Бай-янь и три бездельника, которые со вниманием, очень почтительно слушали его речь.