Сен-Жермен - Михаил Ишков

Как раз в пору моего прибытия в Англию в кружке полковника Макферсона дискутировался очень важный вопрос – может ли праведный турок обрести спасение души? Вопрос очень важный, особенно в Англии, где веротерпимость оставляла желать лучшего. О каком нравственном прогрессе общества, о каких высоких, сравнимых с божественными откровениями идеалах можно было говорить, пока католики на острове были лишены гражданских прав и поминутно оскорблялись как в частной жизни, так и в правах владения собственностью. После недолгого обсуждения все мы, основываясь на §1 нашего Устава,[88] единодушно пришли к выводу, что "добрый и праведный мусульманин или язычник угоднее взору Создателя, чем злой и порочный христианин, пусть даже его вера было безупречна, как у самого святого Павла и сам он соблюдал все церковные обряды и установления". Вскоре епископ Винчестерский Бенджамин Ходли выпустил книгу на эту тему "Просто отчет о Природе и цели Причастия", в которой отстаивал приведенный выше тезис. Шум вышел большой…

Середина нашего века как раз та пора, когда Англия, в 1707 году объединившись с Шотландией, начинала расправлять плечи. Правительство его величества Георга II, возглавляемое Робертом Уолполом, вместе с парламентом делало все, чтобы полностью монополизировать торговлю с колониями, захватить рынки в обширных испанских владениях в Америке, которые Испания, вконец ослабевшая уже не могла защитить; навязать французским конкурентам самые невыгодные маршруты и таможенные сборы. Мы много спорили с Макферсоном – достойно ли строить благоденствие нации на несчастьях и ограблении других народов? Жадность английских купцов не знала предела. К сожалению, как указывал полковник, есть необходимый этап к переходу на новую ступень нравственного совершенства. Мораль нищих пенса не стоит, утверждал он. Всякий благородный поступок, всякий, добивающийся справедливости закон требует для своего осуществления изрядных средств. Конечно, соглашался наставник богатство само по себе грех и открывает дорогу дурным наклонностям.

– Как же совместить одно с другим? – воскликнул я

– Проще простого, – объяснил полковник. – Накопление капитала есть необходимый этап оздоровления мира. Мы здесь, в Англии, уже насмотрелись на уравнителей, желавших поделить одни штаны на десятерых. Нет, штанов должно быть много и таких фасонов, какие только гражданину заблагорассудится иметь. Только в этом случае есть шанс убедить их владельца, что количество штанов ничто по сравнению с внутренним покоем и миром в душе. Что убийство, грабеж, обман не самые лучшие способы общения с себе подобными. Да, наше купечество и лендлорды хищны, жадны. Помани их стопроцентной прибылью, они тут же забудут все заповеди Христа. Нет такого преступления, на которое они не пойдут, если почуют возможность получить двести процентов! Восток и Запад, Юг и Север ещё возопят, почувствовав на себе их хватку. Одним словом, мы не вправе обманывать людей, твердя им – не убий, не укради, не прелюбодействуй и так далее, если сами уверены в том, что на пустоши только сорняки родятся. Можно окультурить лес, изобильный плодами и зеленью. Нельзя, не обладая значительными средствами, превратить пустыню в рай. Как они добываются, это другой вопрос. Вот на этом этапе твоей жизни и следует попытаться убедить людей, что введение в русло закона предпринимательской деятельности на пользу самим же добытчикам капиталов.

Наша задача сохранить прослойку людей, верующих в конечную цель, знающих к ней дорогу. Одним словом, жаждущих истин и своими руками – как плотник скамью – созидающими их.

Я был в восхищении от его слов. Попытка провидения в лице Надир-шаха внести хотя бы какой-нибудь окорот в ежедневную, поднадоевшую резню, какой занимались люди на земле, теперь казалась смешной. Но в любом случае вне зависимости от личных качеств, присущих этому незаурядному человеку – это была героическая попытка. Я верил, теперь, в Европе, дела пойдут по-другому. У меня есть единомышленники, мы сможем доказать, что нравственное состояние общества есть дело наших, человечьих, рук.

Вернувшись в пансион миссис Томпсон, я был приглашен вечером на чай. Вдове тоже хотелось послушать о невероятных приключениях, которые мне довелось испытать в Персии.

– Прошло пять лет, дорогая Пенелопа, – вздохнул я, – но мне кажется, что я только вчера покинул ваш гостеприимный дом. Такое впечатление, что я только вчера убеждал Дженни не обманываться надеждой разбогатеть в Лондоне… Кстати, где теперь это милое создание, где маркиза Д.?

Миссис Томпсон поджала губы, строго посмотрела на меня.

– В том, что случилось с бедной девушкой есть доля и вашей вины. С вашим даром убеждения вы могли бы быть более настойчивы в утверждении добродетели. Мне жаль её.

– Что же случилось?

– Обычная история, какие всегда происходят с крестьянскими девушками, решающими добиться успеха в городе с помощью добродетели.

– В чем же повинна добродетель? – поинтересовался я.

– Она её сгубила, – вздохнула миссис Томпсон.

– Добродетель? – переспросил я.

– Да, граф. Добрые наклонности тоже бывают жестоки к человеку. Я не осуждаю её, о, нет! У нас слишком много развелось ханжей из пуритан, которые только и ждут, чтобы ткнуть пальцем в своего ближнего и обвинить в грехе.

– Так что же с ней случилось? – нетерпеливо спросил я.

– Она покончила с собой. Повесилась в Ньюгейте…

Я только развел руками.

– Что и говорить, печальная история. Эта так называемая французская маркиза – здесь её называли малютка Жази – и не думала открывать салон мод. Она занялась куда более прибыльным делом… Представляете, она додумалась открыть бильярдную для состоятельных джентльменов. Девицы, гонявшие там шары, были совершенно… обнажены. Представляете, совершенно!..

– То есть она устроила, что-то вроде веселого заведения для мужчин?..

– Ну да, самый препохабный бордель, какой только могла выдумать это дитя развратных лягушатников.

– Я разделяю ваше возмущение, Пенелопа, но что необычного в том, что Дженни свернула на плохую дорогу. При чем здесь добродетель?

– Ах, граф, вы не дослушали до конца. Главный доход малютка Жази извлекала как раз из таких девушек, как Дженни, невинных и глупых овечек. Она торговала их свежестью, неопытностью. Их девичеством! Она набирала служанок, которым был запрещен доступ на второй этаж, где тыкали шары эти голые обезьяны. Девицы прислуживали в кофейне, расположенной на первом этаже. О, там все выглядело чинно и благородно, но захаживающие туда повесы именно среди служанок выискивали очередную жертву. Уламывать девушку бралась сама Жази. Подобное заведение не могло просуществовать долго, поэтому она торопилась сколотить капитал и улизнуть из Лондона. Два или три месяца ей все сходило с рук, потом некоему сынку маркиза Б. приглянулась Дженни, которая не могла уйти от Жази поскольку та не заплатила заработанные деньги. Обещала со дня на день. Дженни приходила ко мне, я её не выгнала, – миссис Томпсон строго поглядела на меня, – но и ничем помочь не могла. Я посоветовала ей спешно бежать из этого притона и скрыться в деревне. Туда мистер Уинфред вряд ли посмел бы сунуться. Прошел бы месяц-другой, эта причуда схлынула, наш повеса увлекся бы другой женщиной. Дженни расплакалась, сказала, что отец совсем плох, ферма со дня на день пойдет за долги, и она просто не смеет возвращаться домой без денег. В ту же ночь Уинфред безжалостно похитил Дженни, отвез в заранее нанятый дом в Падингтоне и там поступил просто зверски. Девушка сопротивлялась, но что она могла противопоставить джентльмену? Истерзанная, она два дня просидела в этом доме, и когда собиралась уходить, хозяйка потребовала с неё плату за проживание. Откуда у девушки деньги? Она написала записку Жази, но та будто никогда не слыхала о её существовании. Промаявшись, так и не дождавшись помощи, Дженни написала мне. Я поспешила в Падингтон, но было поздно. Та жестокая особа, пытавшаяся нажиться на горе бедной девушки, пожаловалась мировому, и констебль препроводил Дженни в Ньюгейт.

– Но почему же в Ньюгейт, ведь это же тюрьма для уголовников? воскликнул я.

Пенелопа развела руками.

– Когда я явилась туда, мне сообщили, что ночью девушка покончила с собой. Мне пришлось заплатить за похороны. Отец её тем же летом умер. Все пошло прахом. Как только в свете начался легкий шум, о том, что в заведении малютки Жази творятся странные делишки, она тут же исчезла из города.

– Как насчет Уинфреда?

Миссис Томпсон улыбнулась.

– У кого же хватит смелости поднять руку на человека, который очень скоро займет место в Верхней палате. Тем более, что далее слухов дело не пошло.

– Слухи слухами, но, может, сохранились какие-нибудь свидетельства его участия в этой трагедии.

– Записки Дженни. Хозяйка была свидетельницей, но вряд ли она согласится дать показания на суде. Она сдала комнату, заработала несколько шиллингов и ничего не видела и не слышала.