Сидящее в нас. Книга первая (СИ) - Штефан Елена

– Книга лучше, – честно призналась демонюшка. – Таюли говорит, что книги самолучшее сокровище. Не такое, как валяется у нас в пещере. Оно там просто хлам. И по нему ползает всякая пакость. А книга вон какая красивая. И картинки красивые. Я тоже стану рисовать такие картинки. Потом, когда захочу.

– Бедная королева, – пригорюнившись, вздохнула Ахдият.

– Какая же она бедная, когда королева? – удивилась Челия. – У мамы целый дворец. Целых два. И моя переодевальня. Которая наша для всех. Там красивые платья.

Ахдият только покачала головой.

Лиату проводили, как дорогую гостью, но… не слишком горюя о такой потере. Малышка, понятно, здорово помогла. Однако приживи она в городе ещё пару дней, от тайны торговца Учура остался бы пшик. А узнай народ, кто приютил у себя Лиатаяну – о которой уже вовсю судачили – его жизнь в этом городе была бы кончена. Тронуть бы не посмели – дураков нет. Но сговорились бы против него, и ни один человек не пожелал бы иметь с ним дело. А торговец, пока он ещё торговец, может стать кем угодно, только не изгоем.

– А почему на север? – на второй день пути пришло в голову поинтересоваться Таюли.

Наглухо закрыв длиннополый широкий плащ, скрывающий ноги, она стояла на щупальце, которое буквально стлалось по земле. А Челия бодро топала рядышком, размахивая руками.

– Не знаю. Но, надо на север.

– Это тебе бабушки наказали?

– Это так надо, – пожала плечиками демонюшка. – Я просто знаю. А откуда знаю, не знаю.

– А что там, на севере? – решила не слезать с неё Таюли, покуда это возможно.

– Там охотится бабушка Уналия. А ещё дальше охотится Ютелия. Я так рада, что иду к ней. Она добрая. И веселая. Нам с ней хорошо будет. Дальше неё никого нет – там море. Иналия тоже на севере, но там, где уже горы, через которые Империя. На севере нас всегда трое, потому, что там море. И потому, что за морем эти говнюки Рааны… Ой! А мы их стережём, чтобы не пакостили. Я, правда, не знаю, как они пакостят. Ютелия сказала Виолии, будто она завирается. Будто больше выдумывает про опасность. Но выдумывать-то мы не умеем.

– Может, она сказала, что Виолия преувеличивает опасность? – подсказала Таюли.

– Ага. Преувеличивает. Так и сказала. Я спрашивала у бабушки Уналии: опасно там всё-таки или нет? Она сказала, что опасность не может быть всегда одной и той же. Сегодня не опасно, а завтра уже опасно. Может, сегодня уже завтра? – вдруг остановилась она, впечатлённая озарением.

С ней вместе остановилось и ЗУ – лишь Таюли полетела дальше. И непременно расквасила бы нос, если бы щупальце не исправило ошибку хозяйки и не поймало её у самой земли.

– А если сегодня уже завтра, – хмурила бровки Лиата, – то опасно уже сегодня. Значит, я иду на север, потому, что там опасно. Правильно?

– Не знаю, но у меня от этого мурашки по коже, – пожаловалась нянька. – Если тебя и вправду послали на север, чтобы помочь в случае опасности, то это скверно. Как можно посылать на такое дело ребёнка? Они у тебя что, все безмозглые? – рассердилась она.

– Я же не ребёнок, – напомнила Челия.

– Самый настоящий ребёнок! Да помню я, помню! – отмахнулась она от возмущённо шлёпающей губами демонюшки. – Вы все одинаково сильные. Но ты ведь не только Лиатаяна. Ты ведь ещё и ты. А ты… Создатель! Да ты ведь о настоящей жизни ничегошеньки не знаешь. Если забыть про ЗУ, то остаётся несчастный птенчик, выпавший из гнезда.

– Про ЗУ забыть нельзя, – поучительно выдала Челия, и над её головой заплясали сразу три щупальца. – Как ты забудешь, если оно вот?

– Прекрати немедленно! – испугалась нянька, оглядываясь по сторонам. – Твоя ЗУ такая же бестолочь, как и ты. Ничуть не умней.

– Смешная ты, – хихикнула Челия и вновь заработала ногами: – ЗУ не может быть умней меня. И никого умней быть не может. У неё ума нет. Как у кошки. Она же сила. А для ума у неё есть я.

– Ну, тогда всё ещё хуже, чем я надеялась! – сварливо заметила Таюли, подлетая ближе. – Если вы обе живёте твоим куцым умишком, то беды не оберёшься.

– А для беды у нас есть ты, – как само собой разумеющееся, ткнула ей в нос Лиата. – И для того, чтобы мы с ЗУ не ссорились. Ты ей нравишься. Она почти совсем перестала шмякать меня задницей на землю. Наверно, он решил, что для этого я нашла тебя. Правда, ты меня никогда не наказываешь. Но ЗУ думает, что так и надо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Чем думает, если у него ума нет? – съехидничала Таюли.

– А вот и не поймала! – запрыгала малышка, хлопая в ладоши. – У неё есть кошкин ум. Он называется ин… синтин…

– Инстинкт?

– Ага.  ЗУ не надо думать, что и как делать. Он всегда знает, что правильно. Вот когда ты хотела упасть, это не я. Это ЗУ тебя схватила и спасла твой нос.

– Погоди, – решила воспользоваться моментом нянька, раз уж пошёл такой поучительный разговор. – Я знаю, что мне многое не стоит знать. Но всё равно: я должна спросить, потому, что это очень важно.

Она не стала уговаривать, или убеждать – Челия сама должна решить, как близко к себе подпускать понравившегося ей человека. И та очень старательно обдумывала просьбу, против которой восставали все известные ей запреты.

А запрет такая хитрая штука, что никогда нельзя быть уверенным: незыблем он, или приходит момент, когда сила запрета начинает иссякать. А то и вовсе однажды проснёшься, а от того запрета осталось лишь одно воспоминание, потому, что пришло время. Потому, что изменился либо ты, либо мир вокруг тебя, либо вы оба вместе.

 Челия топала вперёд, непривычно серьёзная и тихая: не крутила головой, не тыкала пальцем во всё подряд. Не чирикала и не мычала какой-то нудный мотив, подхваченный в скитаниях. Наконец, она тряхнула головёнкой с аккуратной корзинкой из кос, сплетённой нянькой, и ответила на незаданный вслух вопрос:

– Больно… Когда по настоящему больно. Его ЗУ мне делает, когда я нас убиваю. Я не нарочно. Но однажды это было. Целых три раза. Прошлым летом было. Это когда я ещё была маленькой и глупой. Бабушка Уналия запретила подходить к нашей реке. Здесь, где живут люди, реки красивые и спокойные. А у нас дома речка полное дерьмо.

– Ой! – подсказала Таюли.

– Ой! – согласилась девочка. – Наша речка носится, как ненормальная. И такая холодная, что поганей не бывает. Нам с ЗУ нельзя в неё попадать. Я и не собиралась. Просто подошла глянуть. А там, в одном месте куча веток и кустов. Застряли и не плавают. А в них бился заяц – собирался утопнуть. Я хотела полететь, вытащить его. А ЗУ упёрлась и ни в какую. Тогда я решила по камушкам доскакать. Только хотела прыгнуть на камушек, а у меня внутри так всё загорелось. Так больно стало, как… Как не знаю как. Наверно, как умирать. Откуда мне знать? Я не больно умирала. Но в тот раз было. Я чуть-чуть помню, как каталась по берегу. Прямо башкой по камням. Хотела вытрясти из себя эту паскудную боль. А потом ничего не помню. Только уже бабушку Уналию. И её ЦИЮ. Это её ЗУ так зовут. ЦИЯ меня замотала в себя и качала. А бабушка просто сидела и смотрела. В туда, где ничего не было. Но она всё смотрела и смотрела. Мы с ЗУ потом ещё немножко подулись друг на дружку. Но я не помню сколько. А потом мы полетели к маме. Но, нас пока ещё…

К Таюли вдруг подкралось ощущение, будто она не просто идёт себе да идёт куда-то, куда ведет её подопечную неведомый наказ безмозглых взрослых. А будто бы её занесло в некую особенную, ни на что не похожую школу. И в той школе каждый крохотный кусочек знания приходится ловить на лету, стоя одной ногой на канате, натянутом прямиком над жерлом пыхтящего вулкана. Причём, ловить приходится поочерёдно в правую и левую руку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Поймаешь в правую – тебя начинает кренить вправо, грозя опрокинуть в кипящую лаву. Поймаешь в левую, и тебя перекособочивает на левый бок. Ты балансируешь над смертью, ловя те жизненно важные кусочки знаний, что тебя уравновесят. И никто тебе не вложит в руки твои ломтики спасения – изволь ловить их, покуда хватит сил на желание пожить её чуть-чуть.

Вот сейчас она поймала очередной такой ломтик: уравновесила понимание того, чем она сможет или не сможет помочь своей девочке. Да и того, что такое на самом деле огненные демоны, с давних-предавних пор приноровившиеся жить в людях. Нет, верней сказать: в оболочках, похожих на человеческие тела, потому что телом такое уже не назвать.