Милая Венера - Касандра Брук

Все западногерманские толстосумы словно бы съехались в отеле — мелькают в вестибюле, сверкают золотыми карточками «Америкэн экспресс» и курят сигары, какие в здешних местах не водятся, а водились бы, так были бы местным не по карману. Хватает и сговорчивых фроляйн, с радостью готовых соединить Восток с Западом наиболее доходным способом из доступных им. Королевский парк приобрел совсем иной тон с нахлынувшими менеджерами «Сименса» и «Фольксвагена», Повсюду контракты и контакты на уровне кабинетов и бардаков. Лица простых людей на улицах дышат угрюмым возмущением — они же знают, что их ощипывает, как кур, большой брат с Запада, и им остается только положить на все. «Присоединяйтесь к нам! Присоединяйтесь к нам!» — но этот призыв находит самый скверный прием у фрезеровщиков, чья квалификация в одну ночь устарела и находит такой же спрос, как умение выдалбливать индейские пироги. Особенно жалкое впечатление производят бывшие партийные функционеры, которые вообще никакой квалификации не имеют, если не считать умения пользоваться властью и привилегиями, теперь у них отобранными. Они бродят в неотглаженных костюмах, будто духовенство отмененной религии. Но они хотя бы это заслужили, и всем на них глубоко наплевать.

Ну вот тебе, бывшая Восточная Германия в одном абзаце: куда более длинном, чем сообщения, которые я должен посылать об этой радостно объединившейся нации. Объединившейся — да, но никак не радостной.

Я с порядочным запаздыванием осознал, что события, заслуживающие репортажей, происходят только в тех частях мира, от которых лучше держаться подальше любой ценой. В результате журналист вроде меня обречен скитаться по серому миру в поисках красок. Нелепо, верно? Ты же, наоборот, проводишь жизнь в самых солнечных и красочных местах, делая их все серыми. Не могли бы мы заключить сделку? Ты будешь с этих пор обогащать свою жизнь красками, находя для меня смачные истории, в обмен на что я смогу наслаждаться нирванами, куда тебя посылает министерство иностранных дел, а?

Ты сюсюкаешь о красотах весны в горах, будто в тебе возродилась к новой жизни какая-нибудь сентиментальная романистка прошлого века.

Анемоны и цикламены, тоже мне. Естественно, я зверски завидую. Я был бы в восторге погулять по греческим горам среди цветов. Черт, в Польше лил дождь. В Румынии висел смог. В Литве можно было яйца отморозить, такой стоял холодина.

Весна здесь в Дрездене — клумбы неубранного мусора на исторических террасах над Эльбой. А в Лондоне я обитаю под землей. Поистине дивная жизнь, идеальная для разлуки души и тела. А я, конечно, разлучен с моей семьей.

Никогда прежде ты Рут «дилетанткой» не называл. Мне бы быть дилетанткой. Где пчелка сосет, как сказал Шекспир. Ну хотя бы моя жизнь встала на крыло. Ютта, которая провела со мной прошлую ночь (не женщина, прекрасная пантера!), была замужем за партийным боссом. Месяц назад он застрелился. Она его не любила. Выслушивать такое за завтраком!

Твой в петле времени,

Гарри.

Речное Подворье 1

10 апреля

Рут, миленькая!

Если я пришлю Пирсу напетушник, может быть, ты узнаешь у своего французского посла, не найдется ли у него коллеги, какого-нибудь атташе, например, которому настоятельно требуется провести отпуск в Лондоне, или (что даже еще лучше) он захочет купить дом Арольда в Речном Подворье? Скажи ему, пожалуйста, что Ле Корбюзье, или фонтаны, или мраморные ванны в полу я предложить не могу, зато вид на кладбище в своем роде исключителен, и ему может понравиться моя кошечка. А еще — мое седьмое покрывало. И готовлю я вполне сносно, и буду счастлива угощать его tarte maison[16] столько раз, сколько ему будет угодно.

Ну а чтобы ты гуляла по цветущим лугам рука об руку, честное словно, Рут, я никогда бы этому не поверила. Видно, ты совершенно покорена. И не менее очевидно, что тебе, а не мне надо бы выйти нагой из морской пены в Кифере. Ладно, ладно, я знаю, что ты не миниатюрная блондинка и что Афродита скорее всего не была еврейкой, но зачем поддаваться мифологическим предрассудкам?

Собственно говоря, от первых людей ее отделяла лишь пара-другая поколений, так что, вероятно, была она волосатой, смахивающей на гориллу бабой, и, уж конечно, имела постоянные сношения с homo erectus,[17] если я правильно помню этапы происхождения человека.

Как видишь, я в жутко глупом настроении, можешь не читать письма дальше, если не хочешь.

Но во мне бурлит радость, потому что работа идет так немыслимо удачно. Пока ты набрасываешь «Увы-с в Стране Чудес», я далеко продвинулась с кевинским «ван Эйком». Пейзаж, по правде говоря, копия — ну, пожалуй, адаптированная — оригинала в Лувре. (У себя в студии я прикопила репродукцию в полную величину оригинала — да-да, в студии, о чем ниже.) Кевин на неделю отбыл в киноразведку и попросту оставил мне ключи от дома — большая с его стороны доверчивость, учитывая какая ценность — эти немецкие картины с подоплекой. По глупости, я упомянула мою пошлую идею поместить на переднем плане декольтированную Деву Марию, и, естественно, он в нее вцепился, настаивая, чтобы это был автопортрет. Но я же не могу допустить, чтобы его секс-бомбочки прохаживались по поводу нулевого размера моих грудей. Он скривился и заявил, что я должна переехать к нему, и тогда сюда ни одна секс-бомбочка носа не сунет. «Чушь!» — сказала я и напомнила, что он уже женат, а я замужем. Он только ухмыльнулся и сказал: «Все время из головы вылетает, верно?»

Теперь о студии. Я решила, что она мне необходима, раз уж я взялась за живопись всерьез. С изумлением твержу себе: «Я же профессионал!»

Билл договорился о пяти тысячах за два панно в Челси — за каждое. «Он заполучил тебя по дешевке, детка, — заявил Кевин. — Потребуй, чтобы они, бля, удвоили гонорар. „Западная нефть“, так? Для них сто тысяч — как в ведро поссать. Где твое самоуважение, девочка?» Но Билл рекомендует умеренность: если эти два панно понравятся, заказов будет хоть отбавляй. И, Господи помилуй, десять тысяч фунтов! Мне и во сне не снилось, что я сумею столько заработать.

Думаю, в ближайшее время Эктоновский центр досуга не увидит меня за прилавком со старьем.

Как бы то ни было, я конфисковала бывший кабинет Гарри. Никакого тебе северного света и прочих нежностей. Только вид на кладбище из полуподвала. Но не важно! Впервые в жизни у меня есть собственное рабочее место. И место абсолютно мое, где я могу пребывать в мечтах, ставить музыку, рисовать и мазать, напиться, если захочу, устроить жуткий беспорядок, если захочу, работать всю ночь напролет, если захочу. И никто не помешает, не разразится жалобами и не примется критиковать мою работу. Мой дворец! Мое маленькое королевство! А главное чудо в том, что там идеи просто роятся, будто все эти годы только и ждали, чтобы родиться.